К. Э. Смит. Рассказы

      Его представили ей, когда она вышла из прибоя на пляж. Её вьющиеся волосы были подобны цветку жёлтого нарцисса, а ярко-зелёный купальный костюм так тесно прижимался к ней, будто он был свёрнутым листом, а она — бутоном. Она улыбнулась ему, и от её улыбки неуловимо повеяло нежной печалью. В трепещущих перед его взглядом томных чувственных веках он разглядел смыкающиеся в задумчивой истоме лепестки. Изгиб её щеки таил в себе одновременно и робость, и соблазн. Она была скромной и сдержанной, но вышеупомянутые черты носили провокационный оттенок. Голос её звучал жалобным сопрано.       Через двенадцать минут они устроились среди дюн в дальнем конце пляжа, где белая стена песка укрывала их от толпы отдыхающих. Наполовину сухой купальный костюм всё ещё льнул к ней, блестя на солнце — а их любовная игра уже вызрела и расцвела с поразившей его лёгкостью.       «Конечно же, я помню — я знал вас ещё в Древней Греции, — говорил он. — Ваши волосы до сих пор хранят солнечный свет Золотого века, а в ваших глазах я вижу лазурь погибших небес, что сияли некогда над Темпейской долиной. Ответьте же, царицей или богиней были вы? В каком халцедоновом храме или дворце эбенового дерева и золота я, потерянный в веках поэт, пел пред вами гимны или читал лирику, рождённую моим обожанием?.. Помните ли вы меня?»       «О, да, я помню вас, — произнесла она своим жалобным сопрано. — Но я не была богиней или царицей — я была всего лишь жёлтой лилией, что росла на лесной поляне у берегов какого-то забытого всеми ручья. А вы были фавном, растоптавшим меня в пылу погони за лёгкоступой нимфой».       «Бедный маленький цветок!» — воскликнул он с сочувствием, которое ему не нужно было разыгрывать — ведь невозможно было сопротивляться кротости траурной каденции в её голосе, смиреной печали и страданию её взгляда. Она не ответила ему, но её головка склонилась ближе к его плечу, а губы приобрели ещё более горестный и соблазнительный изгиб. Даже если бы она не была такой прекрасной и желанной, он чувствовал, что было бы бесчестно не поцеловать её в этот момент… Её губы были свежи, как цветы после апрельского дождя; и они мягко прижались к его губам, словно бы в благодарность за его нежность и сострадание…       На следующий день он напрасно искал её среди посетителей пляжа. Она пообещала быть там — пообещала чувственным шёпотом, перемежённым множеством поцелуев. Безутешный, вспоминая с трепетом мягкие касания её губ, лёгкое бремя её тела, так не желавшего покидать его объятия, он добрёл до дюн, среди которых они вчера нашли убежище. Услышав из-за одной из них голоса, он замер и невольно прислушался, ведь один из голосов принадлежал ей. Другой, низкий и глухой, с нотками страсти, был мужским… Кротким сопрано, чья интонация была столь свежа и ярка в его памяти, она декламировала: «Я была всего лишь жёлтой лилией, что росла на лесной поляне у берегов какого-то забытого всеми ручья. А вы были фавном, растоптавшим меня в пылу погони за лёгкоступой нимфой…»