Предательство
Нушрок задумчиво повертел письмо от тетушки Акорос в руках. Наверняка она снова пишет о том, как пусто и одиноко стало у них дома и просит его приехать. Разумеется, глупо было ожидать, что тетка оставит свои попытки примирить его с отцом, и Нушрок не раз писал ей, что это бесполезно, но надо же знать тетушку! Она, если уж что-то решила, то обязательно настоит на своем и переупрямит кого угодно. Нушрок вздохнул: самое ужасное, что в этой их распре с отцом не было больше никакого смысла. Более того, именно Нушрок вел себя как последний болван, а отец предупреждал его, что эта любовная авантюра плохо кончится. И вот, извольте, отец оказался абсолютно прав и в том, что Нушрок повел себя, точно глупое, капризное дитя, которому не дали новую игрушку, и в том, что честная, порядочная и добродетельная женщина оказалась не той, за кого себя выдавала. Хотя, что скрывать, слова отца больно ранили, а Нушрок с самого детства не терпел, когда отец кричал на него и называл глупым и безответственным. Ему легче было вытерпеть розги, нежели презрительные слова отца о том, что он не оправдал его надежд и опозорил род. Вот почему Нушрок не на шутку разозлился и обиделся на отца. Тот не желал слушать сына, и слова о том, что любовь Нушрока к Анул искренна и взаимна, что он хочет видеть эту женщину спутницей своей жизни, казались отцу несусветной глупостью. Грязные ругательства, коими честил отец избранницу сына, также раздражали, вот Нушрок и сорвался. Он поклялся самому себе, что ни за что не простит отцу тот презрительный тон (сколько можно обращаться с ним, как с мальчишкой, он в конце концов взрослый человек, боевой офицер и способен сам принимать решения). Отец сам учил его, что нельзя прощать оскорбления, вот пусть теперь поймет, наконец, что сын давно уже стал мужчиной! Когда он приехал в столицу, то сразу же отправился к возлюбленной, несмотря на поздний час. Она радушно встретила его, радостно обняла, провела в дом, усадила на диван в гостиной и велела служанке сервировать ужин. — Я, признаться, не ждала вас так рано, мой дорогой, вы же говорили, будто задержитесь у своего почтенного батюшки. — Так уж вышло, — буркнул Нушрок, — я вынужден бы уехать раньше. — Что-нибудь не так? — Анул конечно же сразу заметила, что он чем-то озабочен. — Семейные неурядицы, — покачал головой Нушрок, — не обращай внимания. Иди ко мне! — позвал он свою красавицу, показав знаком, чтобы она села рядом. — Соскучилась? — он обнял ее за плечи и, притянув к себе, поцеловал в ложбинку между шеей и ключицей. — Безумно! — выдохнула Анул, обвивая руками его шею. — Я больше ни о чем и думать не могла, милый мой, кроме как о том, что вы мне сказали перед отъездом. Вместо ответа Нушрок пылко поцеловал ее и обнял еще крепче. — Что вас тревожит, мой дорогой? — продолжала настаивать Анул. — Ваш отец? Он… я надеюсь, с ним не случилось ничего дурного? — Нет, — махнул рукой Нушрок. Какой смысл тянуть, ведь она должна узнать правду. — Просто он не дал согласия на наш с тобой брак. И сказал, что лишит меня наследства. — Это правда? — обеспокоенно взглянула на него Анул. — И все это из-за меня, да? — Нет, милая, — Нушрок улыбнулся и вновь привлек ее к себе, — ты тут ни при чем. Дело в том, что мой отец не в состоянии понять насколько сильно я тебя люблю и не хочу терять. Для него важен один только герб, а для меня — то, что мы с тобой были рождены друг для друга. — В самом деле, — задумчиво произнесла Анул, — вы безусловно правы, мой дорогой, но что же нам теперь делать? — Ничего, — беспечно отозвался Нушрок, — я все равно женюсь на тебе. И мы будем жить здесь. — В этом доме? — ему вдруг показалось, что в голосе возлюбленной прозвучали нотки разочарования. — Я имею в виду, в столице, — усмехнулся Нушрок. — Я сниму нам неплохую квартиру. Моего жалования, уверяю тебя, хватит, чтобы обеспечить тебе безбедную жизнь. — Да, — Анул придвинулась ближе к нему, поцеловала его и положила голову ему на плечо, — но вы говорили, будто мы поедем к вам, в ваш родовой замок. — Отец запретил мне там появляться. Но, поверь, нам с тобой будет хорошо и здесь! Вслед за этим он подхватил Анул на руки и понес наверх, в спальню; об ужине они, разумеется, позабыли. Следующие несколько дней Нушрок провел в поисках подходящей квартиры для своей обожаемой Анул, после чего отправился к маршалу Амупу и попросил выплатить ему часть годового жалования вперед. Маршал неодобрительно покачал головой, но не стал ничего спрашивать, велел лишь отправляться к казначею и получить у него все, что причитается. После чего напомнил о том, что через две недели предстоит выступать в поход. Квартиру Нушрок снял в одном из самых дорогих кварталов, несмотря на то, что на это ушла половина полученного им жалования. Но там было четыре комнаты: уютная гостиная, две спальни (одну из них можно было переделать в кабинет) и столовая. Мебель Анул могла бы перевезти из своего дома; разумеется, речь шла о самых нужных и дорогих ей вещах. Остальное же он планировал купить со временем. Дом же на окраине города, где до сих пор обитала Анул, можно было продать, поскольку содержать его было довольно накладно. Нушрок прекрасно понимал, что Анул старается из последних сил, что называется, держать марку, но ведь ее средства, оставленные ей покойным мужем, не бесконечны, и, как он подозревал, подходили к концу. Кроме того, дом стоит на отшибе, и Анул там наверняка скучно и неуютно. Но зато теперь она ни в чем не будет нуждаться, и им будет очень хорошо и уютно в их новом доме. Размышляя подобным образом, Нушрок поехал к Анул, по дороге он заехал к ювелиру, где заказал венчальные кольца и к священнику, чтобы договориться о венчании. Он предвкушал, как обрадуется Анул, и как она будет хороша в подвенечном наряде, когда он поведет ее к алтарю. Когда Нушрок подъехал к дому возлюбленной, уже начало смеркаться, светилось лишь одно единственное окно — в спальне. Нушрок буквально взлетел на второй этаж, распахнул дверь спальни Анул, да так и застыл на пороге. Анул была не одна. Одетая лишь в полупрозрачный пеньюар, она сидела на стуле перед зеркалом, распустив свои белокурые волосы, а рядом с ней стоял тот самый тип, которого Анул не так давно представила Нушроку как своего брата. Рубашка на нем была распахнута, а плащ и сюртук почему-то валялись бесформенной кучей подле разобранной и смятой кровати. Этот тип, чьего имени, честно признаться, Нушрок не запомнил, нежно провел ладонью по шее Анул, а потом наклонился к ней и поцеловал, причем отнюдь не по-братски. Анул негромко засмеялась и со всей страстью ответила на его поцелуй. — Какого черта тут происходит? — обрел дар речи Нушрок. Анул и этот мерзавец вздрогнули и обернулись. Увидев его, они оба побледнели, и Анул, негромко вскрикнув, прижала ладони к щекам и отступила назад. — Что вы здесь делаете? — хрипло спросил «братец». — Это я у тебя спрашиваю, что ты здесь делаешь, и как посмел прикоснуться к Анул? — Нушрок приблизился к нему в плотную и ударил негодяя по лицу. — Перестаньте, прошу вас! — подала голос Анул. — Точно в бульварном романе, — проворчала она. Нушрок между тем, схватив мнимого брата Анул за грудки, потащил его к двери. — Пошел немедленно вон! — продолжал кричать он. — Убирайся, пока я не пристрелил тебя, мерзавец! Спустив проходимца с лестницы, Нушрок вернулся в спальню Анул. Молодая женщина тем временем накинула на плечи шаль, поплотнее закуталась в нее, и, недовольно поджав губы, встретила его на пороге. — Вы, сударь мой, совсем из ума выжили? — раздраженно передернув плечами воскликнула она. — Что вы тут устроили? Врываетесь в мой дом, распускаете руки, точно какой-нибудь грубый мужлан! Нушрок оторопел: это была не его милая и кроткая Анул. Эту женщину, что смотрела на него с ненавистью пополам с брезгливостью, он совершенно не узнавал. — Что все это значит? — только и мог выговорить он. — Тот человек… вы же сказали, это ваш брат, и вдруг я вижу, как вы с ним… Анул в ответ громко расхохоталась: — Признаться, мне казалось, ты умнее, мой милый! Я еще в прошлый раз думала, что прокололась. Но тогда мне было, что терять, вот я и ляпнула первое, что в голову пришло: будто Цертих мой брат. Умереть со смеху можно! Но, к счастью, ты поверил. — А ты, наверное, — дрогнувшим голосом произнес он, — от души посмеялась надо мной? — Мы оба посмеялись над твоей наивностью, мой птенчик! — издевательски протянула Анул. — Почему? — горько усмехнувшись, спросил Нушрок. — Мне хорошо с ним, — пожала плечами Анул, — мы вместе еще с тех времен, когда жив был мой супруг. И я не собиралась менять свои привычки и привязанности в угоду кому бы то ни было. Пусть даже и тебе, несмотря на то, что с тобой мне тоже очень хорошо, чего уж скрывать. Нушрок покачал головой и бросил на неверную возлюбленную презрительный взгляд. — Как ты могла? После всего, что я для тебя… я же намеревался сделать тебя своей законной женой! — Ты обещал сделать меня знатной дамой и увезти в свой замок, — Анул вернула ему презрительную усмешку. — Ради этого я готова была пойти на жертвы и расстаться с беднягой Цертихом навсегда, как бы он ни упрашивал меня. Но ты явился ко мне и сказал, что, дескать, твой папочка против, и знатной дамой я не стану. А жить с тобой в какой-то убогой каморке — уволь! Ради этого я не стану второй раз надевать хомут на шею! Я свободная женщина, ваша милость, нравится вам это или нет, и потому буду жить так, как хочу. — Какая же ты дрянь! — окончательно потеряв самообладание, Нушрок ударил Анул сначала по левой щеке, затем сразу же по правой. Она отвернулась, закрыла лицо руками, но он в следующий же миг схватил ее за волосы, развернул к себе лицом и отвесил еще одну хлесткую пощечину. — Мерзавка! — выплюнул он. — Вы с этим проходимцем, я смотрю, друг друга стоите, а я верил тебе! — Пошел немедленно вон! — закричала Анул, пытаясь вырваться из сего стальной хватки. — Я больше не желаю тебя видеть, жалкое ничтожество! — Это ты ничтожество, Анул, и совершенно незачем говорить мне, что делать, потому что я ни на секунду больше здесь не останусь! Он был буквально раздавлен предательством той, которую чуть было не сделал своей женой. Прав был господин Куап: вот бы людей-то насмешил! И отец был прав: связавшись с этой низкой потаскухой, Нушрок действительно опозорил свою семью. Хвала небу, вскоре после этой пренеприятнейшей истории господин маршал объявил, что нужно срочно выступать в поход. Его величеству вздумалось вдруг проверить, правдивы ли слухи о вновь возникших волнениях на севере. Нушрок обрадовался, поскольку это бесспорно могло помочь ему не думать обо всем, что произошло, хотя бы так отвлечься от мрачных мыслей. Тетушка Акорос несколько раз писала ему, говорила, что любит, всегда поддержит его и будет на его стороне. Она даже согласилась принять его невесту (бедная тетя, если бы она только знала обо всей этой грязи, в которую вляпался ее обожаемый племянник), лишь бы только Нушрок был счастлив. Он написал тетке, что с ним все в порядке и упомянул о том, что не желает больше ничего знать о той, кого еще вчера боготворил и готов был носить на руках. Как он мог быть таким слепцом? И глупцом. Сейчас ему было безумно стыдно за свою беспечность: принять распоследнюю развратницу за благовоспитанную даму, ввести ее в общество, сделать ей предложение. И такой пошлый и грязный финал всех его благих намерений: та, кого он боготворил, самым низким образом обманула и посмеялась над ним. Нушроку стыдно было смотреть людям в глаза, несмотря даже на то, что об этом его позоре фактически никто не знал (само собой, он не распространялся, почему расстался с Анул). А еще его безумно мучил вопрос: сможет ли он теперь поверить в искренность чувств и правдивость клятв; сумеет ли еще раз полюбить по-настоящему? Нушрок тщетно пытался найти ответы на эти вопросы, и подобные мысли никак не желали оставлять его, терзали днем и ночью.***
Разумеется, ему не дано было знать о том, какими необычными, более того, откровенно жестокими могут быть шутки судьбы. С женщиной, которую он искренне полюбит, Нушрок никогда не сможет соединить свою судьбу. Вместо этого он сойдется с той, которая будет очень любить его, но, увы, Нушрок так и не сможет ответить на ее чувства…***
Когда он вновь вернулся в столицу (поход, к счастью, не затянулся, губернатор провинции сообщил, что ему удалось своими силами расправиться с мятежниками, вновь поднявшими голову), то поселился в том самом доме, который планировал некогда подарить Анул. Ему хотелось увидеться с Абажем, поговорить со своим другом, рассказать ему обо всем, что случилось. Он, разумеется, писал своему закадычному приятелю, но письма не могли заменить личной встречи. Приехать в столицу Абаж, к несчастью, не смог: скончался господин Нарав, и потому у Абажа было много дел в поместье. Нушрок выразил ему соболезнования и посетовал, что не смог приехать на похороны и поддержать приятеля. Два раза, к его вящему удивлению, приходили письма от отца. Первое пришло еще до отъезда Нушрока, но он порвал его, не читая, поскольку был слишком раздражен. Ведь наверняка, подумалось ему, отец узнал обо всем (земля, как известно, слухами полнится) и теперь торжествует, требует признать свои ошибки. Пусть отец оказался трижды прав, — думал Нушрок, — но унижаться — это уж слишком. Он прекрасно помнил слова отца, что придет время, и он приползет домой на коленях, дабы умолять о прощении. Так вот этого не будет никогда, пусть отец даже и не мечтает. Второе письмо ему переслали в гвардию, и его постигла участь первого. Когда же он вернулся, то дома его поджидали еще два письма, на сей раз от тетушки, с разницей почти в полгода (первое пришло, как он потом выяснил, в день его отъезда). Слуга сказал, что не стал переправлять его господину, поскольку не получал от него на этот счет никаких указаний. Второе же из писем пришло буквально за три дня до приезда Нушрока. Как ни странно, но вскрыв первое, Нушрок с удивлением увидел вместо мелкого аккуратного почерка тетки размашистый отцовский почерк. — Что за шутки? — проворчал он себе под нос. Пробежав письмо глазами Нушрок почувствовал странную тревогу. Отец писал, что понимает его чувства и его обиду, но просит обо всем забыть. «В конце концов, мы же одна семья», — таковы были его последние слова. Нушрок сложил отцовское послание и убрал в стол. К черту эту глупую, как выражается, тетушка гордость, нужно помириться с отцом, извиниться, кажется, пришла пора похоронить эту историю окончательно. Дела отвлекли его, и последнее письмо от тетки он так и не прочитал. Кроме того, подумал Нушрок, к чему, если через несколько дней он все равно будет дома. Но вот сегодня, когда он отдал распоряжение убраться в комнатах, а после закрыть этот дом, то зашел в кабинет, чтобы проверить, не осталось ли каких-нибудь нужных бумаг. Письмо тетки лежало на самом видном месте на письменном столе, и Нушрок взял его, распечатал и принялся читать. В следующий же миг письмо выпало из его рук, медленно спланировав на паркет. Нушрок, не обратив на это никакого внимания, быстрым шагом вышел из кабинета, позвал слугу и велел ему тотчас же седлать коня. Он должен успеть во что бы то ни стало.