Предания старины

Ссора

— Куда же ты поедешь? — тетушка Акорос подняла на него заплаканные глаза и нервно сцепила руки в замок. — Останься хотя бы до завтра, мальчик мой! Нушрок лишь покачал головой и порывисто обнял тетку. — Прости, тетя, но после всего, что я только что услышал, я больше не могу тут оставаться. — Радость моя, — тетушка Акорос посильнее стиснула объятия, — но ведь это же все глупости, обычная ссора. Завтра вы помиритесь, вот увидишь. Нушрок отстранится, взглянул тетке в глаза и покачал головой. — Нет, тетя, на на этот раз все слишком серьезно. И если мой отец не желает меня понимать, то мне не остается ничего другого, кроме как уйти. — До утра хотя бы подожди! — жалобно взглянула на него тетка. — Может быть, завтра ты изменишь свое решение. Нушрок еще раз отрицательно помотал головой. Собственно, если подумать, рано или поздно отец должен был обо всем узнать. Нушрок именно поэтому и откладывал этот разговор, прекрасно зная, что отцу, мягко говоря, не понравится его избранница. Но если подумать, то какое значение имеют глупые слухи? Он любит Анул, она любит его, и это самое важное. В конце концов, отец и сам в свое время женился на матери вопреки воле ее родителей. И мать любила и ждала именно отца, не обращая внимания на пересуды, а равно и на ухаживания остальных своих поклонников. Нушрок вздохнул. Именно об этом отец рассказал ему за день до того, как он уехал из дома. Они тогда целый день провели вместе, чего давно уже не случалось, поскольку у отца всегда было слишком много дел, и он постоянно где-то пропадал. — Завтра, сын мой, — мягко произнес отец, когда они прогуливались с ним около фонтана во внутреннем дворике, — вы отправитесь служить на благо и процветание нашего славного королевства. Смотрите же, будьте достойны имени своих благородных предков. — Я вам обещаю, отец, — твердо произнес Нушрок, — вам не придется за меня краснеть! Отец улыбнулся и похлопал его по плечу: — Я верю, мальчик мой. Дай бог, чтобы с вами не случилось ничего плохого! — тихо добавил он. А после непродолжительного молчания вдруг перевел разговор на другую тему. — Я так редко стал бывать здесь, — произнес он, когда они подошли к оранжерее, — уже и забыл, как здесь уютно. — Это вотчина тетушки Акорос, — улыбнувшись, коротко кивнул Нушрок. — Она так ревностно оберегает ее от посторонних глаз… Иногда мне кажется, что к этим розам она относится как к малым детям. — В некотором роде, — согласился отец, — так и есть. — Хотя раньше она не любила заниматься садоводством, а вот после смерти твоей матери… — В память о ней, — отозвался Нушрок. — Я знаю, тетушка много раз рассказывала об этом. — Твоя матушка обожала белые розы, и она могла часами находится здесь. Глаза отца резко потемнели, и он глубоко вздохнул, как и всякий раз, стоило ему вспомнить о своей покойной жене. — Какой она была? — тихо спросил Нушрок. — То есть, — замялся он, — я видел ее портреты, но мне всегда хотелось знать, какой у нее был голос, как она разговаривала, как улыбалась, как смеялась… — Когда она улыбалась, — грустно проговорил отец, — ее глаза сияли так ярко, словно две звезды, хоть это, может быть, слишком избитая метафора. А на правой щеке у нее при этом появлялась ямочка, которую я обожал целовать… У нее были длинные тонкие пальцы, и когда она гладила меня по щеке — это было похоже на прикосновение нежного цветочного лепестка. Она любила малиновый джем и терпеть не могла яблоки. По вечерам она обожала сидеть за пяльцами в гостиной (тут они с моей сестрой были единодушны), а я не устраивался рядом и не мог на нее налюбоваться. А еще… она мечтала о сыне. Говорила: «Он будет похож на вас, мой дорогой супруг, будет смелым и гордым». Я подтрунивал над ней, возражал, что первой родится девочка, а она горячилась, убеждая меня, что я не прав. Стоит заметить, что когда она сердилась, то делалась еще красивее! Ну, а потом… вы и сами все знаете. — Мне так жаль, — Нушрок крепко сжал руку отца, — что я совсем не знал ее. Но я уверен, что очень любил бы ее. — И она тоже, — вздохнул отец, — я уверен, обожала бы вас. Что ж, — встряхнул головой отец, отгоняя слишком захватившие его, — не будем больше о грустном. Лучше запомните хорошенько, что вам следует сделать после того, как вы прибудете в столицу. Отец подробно разъяснил ему, что прежде всего следует отправиться сразу же к господину Куапу, передать ему письмо, а дальше целиком и полностью положиться на этого человека и делать все, что он скажет. Кроме того, маршалу Амупу отец тоже написал о том, что его сын готов исполнить свой долг благородного дворянина и служить под началом маршала. Нушрок кивнул: он хорошо помнил человека, много раз приезжавшего в их дом. Равно как и ту беспокойную ночь из его далекого детства, когда он тоже оказался некоторым образом причастным к «борьбе за истинного монарха», как всегда выражался отец. На следующее утро отец отдал ему свою шпагу, ту самую, что он хранил в своем кабинете, и при помощи которой Нушроку много лет назад удалось помочь господину Куапу. — Теперь она ваша по праву, — торжественно произнес отец, — носите же ее с честью, сын мой. Чтобы однажды передать ее своему старшему сыну, который, так же, как и вы теперь, продолжит наши семейные традиции. Господин Куап принял его как нельзя более радушно, и уже через несколько дней Нушрок отправился в действующую армию под командование господина Амупа. — Времена нынче неспокойные, мой юный друг, — сказал ему маршал, — и потому мы должны собрать все свои силы, дабы наше королевство процветало. — Я сделаю все возможное и невозможное, господин маршал, — поклонился Нушрок. Первое сражение, в котором ему пришлось принять участие, было кратким, можно сказать стремительным. Отряд (стоит признать, эти люди отчаянные смельчаки) Королевства Туманов попытался окружить их, но генерал сумел разгадать их маневр и приказал ударить первым. Он и сам дрался, как лев, и можно было только восхищаться отвагой этого человека. Нушрок сражался с ним буквально плечом к плечу, и именно благодаря ему, вовремя крикнувшему, что враг находится у него за спиной, сумел отразить атаку и убить попытавшегося напасть на него врага. — Вы достойный сын своего отца, юноша! — сказал ему тем же вечером маршал. Нушрок почувствовал радость, хотя и был чрезвычайно потрясен и буквально оглушен всем, что произошло, настолько стремительно развивались события. Потом, как большие сражения, так и небольшие стычки, следовали друг за другом бесконечной чередой. В памяти они все слились в одно большое сражение, и Нушрок уже не помнил, когда именно его полк заставил неприятеля отступить к болотам, отрезав все остальные пути, когда вражеские лазутчики попытались проникнуть к ним в тыл, дабы уничтожить боеприпасы, но были схвачены и расстреляны, а когда маршал был тяжело ранен. Именно с этого и начались все неприятности: стоило господину Амупу, как говорят, выйти из стоя, как армия стала терпеть поражение. Среди солдат нарастала паника, все чаще слышались разговоры о том, что война уже проиграна, и проще сдаться, нежели гибнуть просто так. Принц Топсед, который занял место главнокомандующего, был слишком молод, а кроме того он не пользовался у солдат таким же уважением, как Амуп, и потому ничего не мог с этим поделать. — Ни в коем случае нельзя допустить окончательного поражения! — еле слышно проговорил маршал Амуп, когда Нушрок навестил его в лазарете. — Делайте все, что можете, и не можете — тоже, генерал. — Будет исполнено, — кивнул Нушрок. Они с принцем и еще тремя адъютантами Амупа долго совещались, пока не пришли, наконец, к выводу, что просто необходимо навести врага на ложный след, сделав вид, что войско отступает, а после атаковать их с тыла. — Вы думаете это поможет? — с затаенной надеждой взглянул на него принц Топсед, и Ншурок усмехнулся, когда остальные военачальники радостно кивнули, и принялся объяснять принцу все детали нового плана. А еще следовало упомянуть и о том, что в армии прежде всего необходимо установить жесткую дисциплину. Именно в ту минуту Нушрок и заметил тихо стоявшего у самого входа в походный шатер человека, переминавшегося с ноги на ногу (он думал, это один из секретарей его высочества), который вдруг резко вскинул правую руку. Нушрок действовал инстинктивно, молниеносно бросившись вперед, чтобы оттолкнуть его высочество. Последнее, что он запомнил — это громкие крики, испуганные глаза Топседа, расширившиеся от ужаса, и резкая боль в пояснице. Когда он пришел в себя уже в госпитале, то первое, что узнал, это то, что лазутчик был схвачен и повешен, а они, наконец-то, одержали победу, на голову разбив неприятеля. Когда Нушрок, уже оправившись, от раны, приехал домой, тетка чуть было не задушила его в объятиях. На глазах отца тоже блестели слезы, да и он сам, признаться, с трудом сдерживался. — Вот теперь я могу спокойно умереть, — обняв, шепнул ему на ухо отец. — Я так горжусь вами, мой милый мальчик! Служба в столице, куда Нушрок отправился, после отпуска, совсем не походила на походную жизнь, полную опасностей. У него появилось больше свободного времени, и он мог теперь, как любит выражаться Абаж, вкусить все прелести настоящей светской жизни. Именно тогда в жизнь Нушрока и вошла Анул. В первый раз он увидел ее в доме полковника Торка, а кто уж привел туда в тот день Анул, Нушроку было неведомо. Впрочем, это уже не имело никакого значения, поскольку только взглянув на Анул, Нушрок понял, что она должна принадлежать только ему. Красивее женщины ему еще не приходилось видеть, все в ней было совершенно от корней белокурых волос до кончиков круглых, аккуратно подстриженных ноготков. Светло-серые глаза с золотистыми ободками вокруг зрачков задорно и лукаво смотрели из-под густых ресниц, а полные чувственные губы просто были созданы для поцелуев. Когда-то в юности она была актрисой и имела успех на столичной сцене, потом вышла замуж за богатого торговца, овдовела, получила в наследство приличное состояние и потому теперь могла себе позволить вести безбедную и праздную жизнь, выбирая спутников на день, месяц, год или же вовсе только на одну единственную ночь. Военные, как она сама признавалась, были ее тайной страстью, именно поэтому она частенько посещала компании, подобно той, что собиралась в тот день в доме полковника Торка. — Так вот вы какой, храбрый рыцарь без страха и упрека, рисковавший жизнью ради его высочества! — обворожительно улыбнулась она Нушроку, когда Торк представил их друг другу. — Надо же, совсем еще молоденький! — Несмотря на это, сударыня, — отозвался полковник Торк, — господин генерал одержал блестящую победу над нашим главным врагом, Королевством Туманов и Облаков. — Ну, это уж слишком, полковник, — усмехнулся Нушрок, — этой победой мы обязаны прежде всего господину маршалу. — Вижу, — проговорила Анул и нежно провела ладонью по его щеке, — что вы еще и необычайно скромны, господин генерал. Просто удивительно, как в одном человеке уживается столько добродетелей! Скажите, — она придвинулась ближе к нему, и Нушрок видел ее лицо прямо перед собой, — а в любви вы столь же удачливы, как и на полях сражений? — Право, сударыня, — Нушрок облизал пересохшие губы и, осмелев, положил правую руку ей на плечо, левую же сжал в своей ладони, — даже не знаю, что сказать. Кроме того, если бы вдруг вы ответили мне взаимностью, то, пожалуй, я смог бы сказать, что мне несказанно повезло. — Ну, тогда, — привстав на цыпочки, прошептала она ему на ухо, — вы можете не сомневаться в своей удаче. Они, не обращая ни на кого внимания, уехали прямиком в дом на окраине столицы, который снимала Анул, и с той самой минуты Нушрок буквально потерял счет времени. Ему отныне важно и нужно было только одно: быть рядом с этой необыкновенной женщиной. Он возил Анул на праздничные приемы и балы, дарил ей подарки, несколько раз, когда она его настойчиво просила об этом, давал деньги, распорядился пригласить к ней лучших модисток, чтобы сшить возлюбленной самые роскошные наряды, купил ей собственный выезд. Это, наверное, и послужило поводом для пересудов, которые стали звучать все громче и громче. Нушрока никак нельзя было назвать глупцом, и он прекрасно понимал, что на него, когда он появлялся в свете под руку с Анул, смотрят косо. — Вам следует вести себя более осмотрительно, мой дорогой мальчик, — сказал ему на днях господин Куап. — Но я не делаю ничего предосудительного! — возмутился он. В конце концов, по какому праву господин первый министр лезет в его личную жизнь. — Поверьте, молодой человек, — стоял на своем господин Куап, — я желаю вам только добра! Ваш отец — мой хороший друг, вы мне дороги как сын. Послушайте моего совета: если вам так уж запала в душу эта… девушка, то никто не в праве запретить вам навещать ее. Просто не нужно делать это столь открыто, дитя мое. У всех есть свои маленькие слабости, все мы люди, но не нужно демонстрировать эти слабости окружающим. Нушрок, с трудом поборов желание послать господина Куапа ко всем чертям, сказал, что обязательно обо всем подумает, после чего поехал прямиком к Анул. Он открыл дверь своим ключом и сразу же услышал громкий смех и голоса в гостиной. Оказалось, что Анул была не одна: напротив нее, в кресле сидел какой-то неприятный белобрысый тип с водянистыми рыбьими глазами. Он держал в руках изящный хрустальный бокал и, не спеша, потягивал вино. Услышав шаги и звук хлопнувшей двери, Анул и ее гость испуганно переглянулись и разом вскочили с кресел, причем незнакомец чуть было не расплескал все вино. — Милый мой, — прощебетала Анул, бросаясь Нушроку на шею, — здравствуй! Я… признаться, не ждала тебя так рано. — Мне удалось выкроить свободную минутку, — улыбнулся он и перевел недоуменный взгляд на по-прежнему молчащего незнакомца. — Ах, простите, я такая рассеянная, — проговорила Анул. Она взяла Нушрока за руку и подвела к своему гостю. — Позвольте вам представить: это мой младший брат, господин Цертих. А это, — повернулась она к брату, — мой хороший друг, господин Нушрок, я о нем вам рассказывала, дорогой… братец! — Очень приятно! — буркнул Цертих и довольно неохотно, как показалось Нушроку, пожал ему руку. Через некоторое время, впрочем, Цертих, поспешил откланяться, и Нушрок сразу же о нем и думать забыл. Он удобно расположился в мягком кресле и поманил Анул; она, с чарующей улыбкой глядя на него, приблизилась, встала рядом. — Я должен буду уехать на несколько дней, — улыбнулся он своей возлюбленной, после чего притянул ее к себе. Анул рассмеялась, уселась к нему на колени и нежно обняла за шею. — И когда же мой храбрый рыцарь вновь вернется ко мне? — Очень скоро! — Нушрок поцеловал ее, после чего чуть отстранился, взглянул в ее огромные глаза и спросил: — Ты выйдешь за меня? — О! — только и могла воскликнуть Анул. — Сударь… — Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Анул, — твердо повторил Нушрок, зарываясь лицом в ее мягкие волосы, пахнувшие пряными травами. — Вы мне оказываете такую честь, — прошептала она, — но, право, как это воспримут ваши друзья и все остальные? — А мне нет дела, — отмахнулся он, — как они это воспримут. Самое главное — это согласна ли ты? — Конечно, мой рыцарь! — пылко воскликнула Анул, еще теснее прижимаясь к нему. Утром он уехал домой, пообещав возлюбленной, что вернется сразу же, как только сообщит обо всем отцу и тетке, после чего они смогут повенчаться, и тогда уже никто не посмеет осуждать их. Тетка и отец, как обычно, обрадовались ему, после объятий и радостных восклицаний последовали бесконечные расспросы о том, как он себя чувствует, как продвигается служба, здоровы ли его величество и их высочества, все ли в порядке в столице и сможет ли господин Куап приехать в скором времени погостить. Ни за обедом, ни за ужином Нушроку так и не удалось улучить удобную минуту, чтобы обо всем сообщить своей семье, и он решил отложить важный разговор до следующего утра. Разумеется, он понимал, что отец наверняка будет несколько обескуражен, ведь Анул всего лишь вдова пусть весьма состоятельного, но купца. Кроме того, она старше Нушрока более чем на семь лет, и это тоже вряд ли придется по вкусу отцу. Впрочем, тут же отмахнулся от этой неприятной мысли Нушрок, отцу придется смириться, поскольку он не намерен отступать и менять принятое решение. Кроме того, Анул — его единственная любовь на всю жизнь, он просто уверен в этом. Однако же, на другой день, прямо с самого раннего утра все пошло наперекосяк. Когда камердинер отца пришел с сообщением, что господин срочно желает с ним поговорить, у Нушрока сразу же появилось нехорошее предчувствие. Ничем хорошим это не закончится, — подумалось ему. И ведь верно, как в воду глядел. — Ты совсем рассудок потерял? — практически без всяких предисловий напустился на него отец, стоило Нушроку только войти к нему в кабинет. — Я не совсем понимаю вас, дорогой отец! — отозвался он, хотя на самом деле прекрасно понял о чем идет речь. Интересно, какой негодяй уже успел нажаловаться: господин Куап или же милейший господин маршал, который тоже несколько раз пытался «воззвать к его разуму и здравому смыслу»? — Не прикидывайся! — взорвался отец. Если уж он стал говорить Нушроку «ты» — это могло означать только одно: отец зол до крайности. — Почему вся столица, да что там — все королевство — говорит о том, что ты живешь с какой-то непотребной девкой, таскаешь ее всюду за собой, тратишь на нее все деньги и, нимало не стесняясь, плюешь на все возможные приличия?! — Во-первых, — отчеканил Нушрок, — все это касается только одного меня, ибо моя жизнь принадлежит мне и никому другому! А во-вторых, я не позволю никому, даже вам, отец, оскорблять женщину, которую я люблю больше жизни, и которую намерен сделать своей законной женой. Не так Нушрок хотел сообщить обо всем отцу, но что поделать, если отец так подвержен чужому влиянию, и одному богу ведомо, что ему наговорили об Анул. — Что ты сказал? — удивленно уставился на него отец. Он встал с кресла и подошел вплотную к сыну, так что Нушрок тоже вынужден был подняться, чтобы не смотреть на отца снизу вверх. — Я сказал, дорогой отец, — спокойно проговорил он, — что намерен жениться на госпоже Анул, поскольку люблю ее всем сердцем, и моя любовь взаимна. Да, она не может похвастаться именитыми предками, как мы с вами, но для меня это не имеет ровным счетом никакого значения. Она — чистая женщина, благородная, добрая и любящая. Я хочу быть рядом с нею, и именно ее вижу матерью своих будущих детей, продолжателей нашего славного рода. Отец часто заморгал, а потом протянул руку и положил ее Нушроку на лоб. — Ты болен? — обеспокоенно спросил отец. — Нужно сейчас же попросить твою тетку позвать доктора и приготовить тебе лекарство. Потому что все, что я сейчас услышал, я могу объяснить только одним: ты бредишь! — Я здоров, отец! — Нушрок в раздражении оттолкнул от себя отцовскую руку. — Не нужно обращаться со мной, как с малым ребенком, или же вовсе с умалишенным, я прекрасно понимаю, что говорю. — Ты всерьез, — прищурился отец, — собираешься жениться на какой-то потаскухе без роду, без племени, которая с радостью готова дарить себя любому, кто готов хорошо заплатить ей! Ты хочешь ввести в мой дом подобную девицу, опозорив тем самым меня, самого себя, память твоей покойной матери и всю нашу фамилию? Ты правда думаешь, что я позволю тебе это сделать?! — Я уже сказал вам, что не позволю оскорблять ее! — окончательно потеряв терпение, закричал Нушрок. — Не смей повышать на меня голос, щенок! — не остался в долгу отец. — И я буду называть эту шлюху так, как считаю нужным! — Вы даже не знаете ее, так по какому же праву обзываете ее последними словами? — Мне вполне достаточно того, что о ней говорят все вокруг. — А мне напротив — совершенно наплевать на то, что они говорят! Повторяю вам, отец, я люблю эту женщину, почему вы не в состоянии этого понять? — Потому что этого нельзя понять, — отец устало опустился в кресло и потер виски, словно у него разболелась голова. — Ты можешь преспокойно развлекаться с ней и дальше, — спокойно проговорил он, — раз уж она так тебе нравится. Когда тебе надоест, ты сам вышвырнешь ее подальше. Ты молод, и поверь мне, таких девиц в твоей жизни будет сколько угодно. Но жениться ты должен на девушке своего круга. И я уже нашел тебе невесту. — Спасибо, — усмехнулся Нушрок, — что сообщили мне об этом заранее. А то ведь я мог бы узнать об этом прямо в день свадьбы. Не соблаговолите ли вы, дорогой отец, назвать мне имя той, что вы избрали мне в супруги? — Не паясничай! — вновь прикрикнул на него отец, поднимаясь на ноги. — Ты женишься на Азокертс. И это — мое последнее слово, ты понял меня? — На ком? — опешил Нушрок. — На сестре своего лучшего друга и дочери человека, который дорог мне, как брат. Она подходит тебе как нельзя лучше. — Я не собираюсь жениться на Азокертс, отец, — упрямо тряхнул головой Нушрок, — потому что во-первых, терпеть ее не мог никогда, а во-вторых (вы меня совсем не слышите, отец?) я дал слово другой женщине! — Меня это не интересует! — закричал отец. — Я велю тебе жениться на дочери Нарава, и точка! Нушрок вздохнул и попытался еще раз достучаться до отца. — Но я ее не люблю, отец, поймите же. И не хочу, чтобы моя жизнь была похожа на жизнь господина Нарава и госпожи Акшугял, которые ни дня не могли провести без ссоры. Спросите у Абажа, раз сам господин Нарав, насколько я могу судить, постыдился вам об этом рассказать. — Ты забываешься! — процедил отец. — И мне надоел этот спор, сын мой, я высказал тебе свою волю, и ты обязан мне подчиняться. В ответ Нушрок гордо вскинул голову и посмотрел отцу в глаза. — Тогда почему вы сами не пожелали подчиняться воле старших, отец, и добивались матушки, пока она, наконец, не стала вашей супругой? Почему вы отказываете мне в счастье быть с любимой женщиной, хотя сами боролись за свою любовь и не обращали внимание на то, что скажут люди?! — Не смей, — взревел отец, — сравнивать свою мать, честную и добродетельную женщину, с какой-то подзаборной девкой. — Я вам уже сказал, не называйте ее так! Ведь вы ее еще не видели, не говорили с ней. — И не собираюсь, — усмехнулся отец. — Я знаешь ли уже слишком стар для подобных забав! — Отец! — вскричал Нушрок и крепко сжал кулаки. — Видит бог, я очень люблю, ценю и уважаю вас, но если вы еще раз позволите себе очередное скабрезное замечание в адрес Анул, я… — Ты мне будешь ставить условия, сопляк?! — отец грубо схватил его за руку. — Нет уж, милый, это пока что еще моя привилегия. И я еще раз повторю тебе мое последнее слово: или ты женишься на Азокертс, или убирайся куда глаза глядят. Можешь делать что угодно, но твоя девка войдет в этот дом только через мой труп! Моего благословения на этот позорный брак ты не получишь. — Делайте, что хотите, но я не женюсь на Азокертс, отец, — Нушрок вновь вскинул голову и взглянул отцу прямо в глаза. — Она мне и даром не нужна, как, подозреваю, и я ей. Что же до всего остального, то я прекрасно обойдусь и без вашего благословения. Ведь в конце концов, вы с матерью в свое время намеревались поступить именно так. В следующее же мгновение отец замахнулся и отвесил Нушроку пощечину. — Неблагодарный! — презрительно проговорил отец. Он брезгливо поморщился, после чего достал платок и демонстративно вытер руку. — Если ты так хочешь пустить псу под хвост все силы, что мне пришлось приложить ради того, чтобы обеспечить тебе блестящее будущее, то ради бога. Но подальше отсюда! — Я и сам немало сделал для своего будущего, отец, — отозвался Нушрок, потирая горящую огнем щеку. — А вы старались и ради своего блага тоже, к чему лукавить. — Пошел вон! — отец вновь замахнулся, чтобы ударить его по другой щеке, но тут же отдернул и опустил руку. — Чтобы ноги твоей тут больше не было, если ты позволяешь себе плевать на волю твоего отца и ведешь себя столь бесцеремонно, то… у меня больше нет сына, Нушрок! — Прекрасно! — он резко отвернулся от отца и направился к выходу. — Я лишу тебя наследства, — донеслось ему в спину. — Ты на коленях приползешь, будешь умолять простить тебя, но я велю не пускать тебя даже на порог дома! — продолжал бушевать отец. Нушрок обернулся: — Нет, отец, — я не вернусь, — спокойно проговорил он. — Вы сами учили меня, что никогда не следует унижаться и ползать на коленях — ни перед кем. Я хорошо усвоил ваши уроки и потому никогда не унижусь даже перед вами! Прощайте же! Он вышел из отцовского кабинета, хлопнув на прощание дверью. Тетка плакала, просила его остаться и помириться с отцом, но Нушрок понимал, что это невозможно. Он вздохнул, поцеловал на прощание тетушку Акорос, и отправился на конюшню. Через четверть часа он выехал из ворот отчего дома, как ему тогда казалось, навсегда. Отъехав от замка, он обернулся, посмотрел на столь дорогие ему стены, почувствовав вдруг, как защемило сердце. Но пути назад больше не было, и Нушрок, пришпорив коня, направил его в сторону столицы.