***
Бэкхён относился к своей работе как к рутине. Рутине, которая время от времени заставляла сердце трепетать, а грудь – вздыматься от тяжёлого дыхания. Сегодня в зале сидел Крис, за барной стойкой, время от времени переговариваясь с Тао, у которого работы было на удивление мало. Выглядело это как воркование давно женатой пары, и если учесть, как долго они вместе, как-то так это и было. Он довольно редко позволял себе коротать вечера в общем зале, чаще отсиживаясь в кабинете, зарывшись по уши в бумаги, потому что содержать даже такое непримечательное местечко стоило трудов. Ангел всегда относился к этому с уважением, оттого старался выполнять свою работу хорошо. В знак благодарности за все, что эти двое сделали для него, пытаясь собою компенсировать любые трудности, особенно трудности с деньгами, без зазрения совести сдирая с клиентов вдвое больше, и все равно пытаясь по-честному отработать такую свою стоимость. Бэкхён старался. Как и сейчас, он выглядел особенно божественно в свете тусклого прожектора, что особо ничего не освещал, лишь усиливал свет расставленных по периметру скромной сцены свеч. Зал был погружен в темному, и алебастровая кожа мальчишки казалась маяком в ночи, отражая тёплые, слабые отблески десятка огоньков. Он был волшебным, тягуче-медленно изгибаясь в такт мерного звучания музыки, огибая своим телом пилон, точно шелковая шаль на порывах ветра. Настолько спокойно, что это, казалось бы, могло усыпить, но на деле имело совершенно обратный эффект. Мужчины в зале даже не дышали, опасаясь, что один неосторожный вздох может разрушить это сладкое волшебство. И только один Крис смотрел на своего подопечного с мягкой улыбкой, отеческой, будто гордясь этим юным мальчиком, что стал настоящей жемчужиной. Атмосферу какой-то порочного волшебства не нарушил даже тихий скрип входной двери, который никто и не заметил, не придал значения, даже Бэкхён. Закрыв глаза, он нежился в обжигающем тепле жадных взглядов, что забирались под кожу, желая остаться единственными замеченными. Ему было жарко, хоть металл шеста и отдавал прохладой, свечи вокруг источали тепло, заставляли кожу покрываться испариной, что мелким бисером блестела в тусклом свете. Огоньки дрожали в ответ на каждое плавное движение мальчонки, бросая причудливые тени на влажное молочное тело. Волшебство, не иначе. Размеренный ритм музыки в очередной раз нарушил теперь уже скрип стула недалеко от владельца заведения, который так же проигнорировали все кроме Тао и самого Бэкхёна. Виски наполнил низкий бокал, беззвучно становясь на столешницу, а ангел замер. Сердце пропустило удар. Сидя за стойкой, мужчина благодарно улыбнулся бармену, длинные пальцы обхватили бокал, а пухлые губы приникли к кромке. Взгляд совершенно незаинтересованно очертил помещение, словно нарочито минуя сцену, где творилось поистине волшебство, просто утыкаясь в бокал, словно перелив напитка был интереснее происходящего. Бэкхёна это не задело, вовсе нет, он просто не мог заставить себя пошевелиться, топя пристальный взгляд в широкой спине гостя. Он ничем не выдавал себя – самый простой, обыкновенный, но Бэкхён запомнил это лицо на всю жизнь, он видит его каждый раз, стоит только... Сердце, кажется, отмерло, болезненно ударяя в висках, и ангел понял, что слишком долго стоял неподвижно. Зрители этого, кажется, не заметили, но сам мальчонка чувствовал эту тяжесть. Настроение исчезло, просто испарилось, он не мог находиться здесь и дальше. Скользящее, почти такое же плавное движение как и раньше, но уже совершенно без чувств. Руки размыкаются, оставляя в покое пилон, и мягкой поступью мальчишка скрывается за плотной шторой. Зал не отзывается аплодисментами, лишь напряжённо выдыхает в спину ангела, так и говоря, что мальчик добился их предела, и если обычно его бы это порадовало, сегодня все не так. Сейчас его тревожит только мужчина за стойкой, что будто не узнал того, чью жизнь сломал, лишил всего, заставил оказаться на обочине жизни. А если на самом деле не узнал? Прошло... Сколько уже Бэкхён здесь? Шесть лет? Восемь? Они слились в один бесконечный комок, и он ни за что не выбросил бы его ни из жизни, ни из памяти. Он как никто другой знает, как быстротечно время, когда ему нет конца, когда нет черты, преодолев которую, все закончится. Как события сливаются в несуразный вихрь, а лица забываются. Так может и он забылся? Стёрся из памяти, как смертный, чьи души сотнями проходят через их руки. Всего лишь минутное развлечение для демона, и вся жизнь для ангела. Разрушенная, растоптанная жизнь. Упираясь сжатыми кулаками в столешницу своего туалетного столика, Бэкхён хочет выть. Это похоже на паническую атаку, когда, вдыхая полной грудью, он не чувствует кислорода, задыхаясь. Больно. И этой боли так много, что она затапливает ангела, заполняя собою лёгкие и вытесняя воздух. Только боль. Лёгкий удар костяшек о лакированное дерево в попытке заглушить то, что убивает его изнутри, но что эта боль в сравнении с выжженым нутром? А в сравнении с оторванными крыльями? Ничто. Песчинка в пустыне, и он ударяет ещё и ещё, пока отчаяние не вырывается сдавленным криком. Кожа на костяшках содрана, а на столе кровавые следы, но это мелочи, такие раны затянутся за пару минут, а вот то, что в душе, не заживёт никогда. Ему нужно то, что никогда не должен желать ангел, то, что чернит души и закрывает для них врата на небеса. Ему нужно отмщение. Он согласен сгнить на земле, согласен влачить здесь свое существование вечность, забыв дорогу на небеса, но ему это нужно. Он хочет освободиться от этой боли. Особенно обтягивающие джинсы, слишком открытая майка, все, чтобы выглядеть не похожим на самого себя, чтобы быть идеалом. Он выходит в зал с гордо поднятой головой, в который раз не замечая никакой реакции от одного единственного, на которого рассчитано все это. Демон занят разговором с барменом, перекидываясь короткими фразами, наблюдая скучающим взглядом за мельтешением работника, а у него, Бэкхёна, есть всего один шанс, которым он пользуется. Непривычно лёгкая поступь, все та же плавная, почти парящая, он огибает мужчину со спины, отчасти игриво проводя ладонью вдоль спинки стула, боком прислоняясь к стойке. Вот теперь на него обращают внимание, вскользь, словно невзначай, но его замечают, и этого хватает, чтобы не утратить запал. – Ты только что был на сцене... - Его голос точно такой же, как и в их первую встречу. Низкий, немного хриплый, приятно ласкающий слух, отдающий в теле томительной вибрацией, что поджилки начинают дрожать в такт. Бэкхён уже ненавидит это чувство. – Да... Тебе понравилось мое выступление? - Он изо всех пытается быть соблазнительным, не давая внутренней злобе вылезать наружу. Лукаво улыбаясь и глядя на мужчину с хитринкой, он натыкается на такой же взгляд с оттенком заинтересованности. Неужели его на самом деле не узнают? Неужели он мог так легко забыть того, чью жизнь сломал? – Выглядело весьма многообещающе, - все же хмыкает гость, растягивая губы в усмешке, пропуская волну дрожи в чужом теле. Противной, липкой дрожи, но Бэкхён лишь слаще улыбается ему в ответ. Его руки трясутся от желания сделать что-нибудь, перейти к «основному», но пристальный взгляд Тао в спину немного тормозит, заставляет думать прежде, чем делать, растягивать «удовольствие». Он не должен спешить, спешка выглядит странно, а Бэкхёну ни в коем случае нельзя так выглядеть. – У меня есть ещё пара выступлений... индивидуальных... - красноречиво выгибая бровь, мальчонка растягивает слова, намекая настолько прозрачно, что это не может вызвать чужой улыбки. Наконец мужчина вступает в игру, до этого словно раздумывая, стоит ли в это ввязываться, сейчас он поворачивается к ангелу всем телом, садясь боком к барной стойке, наконец переставая изучать «безумно интересный» бокал виски. Бэкхён доволен собой и доволен происходящим, без капли сомнения опуская ладонь на широкое плечо, затянутое темной рубашкой, и, не видя сопротивления, седлает чужие бедра. – И сколько же стоит... билет на индивидуальное выступление? - бровь того вопросительно выгибается, что выглядит почти неприличным с учётом едкой ухмылки. Бэкхён усмехается в ответ, хитро щурясь, облизывая сладкие губы будто в предвкушении, на деле же от волнения, страха облажаться. Он робко жмется к мужчине, дыша словно тяжелее, чувствуя грудью крепкую грудь демона, что, в отличие от его собственной, движется размеренно, спокойно. – Для тебя бесплатно. - Уха демона, касается тихий выдох, а после томный шепот льется в самое его нутро. - Считай, сегодня в нашем заведении акция. – Тебя потом не отшлепают за такие акции? - Бэкхён наконец чувствует широкую ладонь демона, что по-хозяйски ложится на поясницу и, будто не удержавшись, срывается ниже, грубо вжимая тонкое тело в себя. Вздох срывается с влажных губ мальчонки, вдоль которых тут же скользит кончик языка, и уже две ладони сжимают плечи мужчины. Пальцы впиваются в крепкие мышцы, невольно сминая ткань рубашки, и все это, наверняка, выглядит так напряжённо и так возбуждающе со стороны. – Если и так... ты же не заставишь меня жалеть об этом выступлении? - Открыто провоцируя, Бэкхён чувствует себя как никогда сексуальным, сладкой вишенкой на верхушке кремового торта, смелея лишь больше от чего-то столь пьянящего. Они изучают друг друга словно впервые, и невольно закрадывается мысль, что под чужим пристальным взглядом может раскрыться истина. Какая-нибудь мелочь выдаст его с головой, заставит демона вспомнить все, но Бэкхён старается не выдать своего волнения. Словно в наваждении изучая ладонями чужие плечи, очерчивая твердые в напряжении мышцы и возвращаясь к своей исходной точке, робко опуская руки к груди. Почему-то это ощущение ему нравится. Не так, как нравится прикасаться к другим мужчинам, а по-особенному. Бэкхён наивно верит, что все дело в их «особых отношениях», что вкуса происходящему добавляет жажда мести, это злобное извращённое предвкушение, которое никак не должен ощущать ангел. Но он ощущает, буквально дрожа под влиянием внутренних эмоций, под влиянием мужчины, что одними прикосновениями превращает его в струнный инструмент. Маленькую скрипку, что отзывается музыкой на каждое касание к струнам. – И где же ты даёшь индивидуальные выступления? - Голос того стал ещё чуть ниже, пропитался возбуждённой хрипотцой, что расходится мурашками по телу ангела. «Это месть, это все предвкушение мести» – как заведённый повторяет Бэкхен, накручивая одну единственную мысль до состояния плотного кома. Объясняет этой фразой все, пока сам же соскальзывает с колен мужчины, пытаясь выпутаться их крепкой хватки, но руки не желают отпускать его. Случайно встречаясь взглядами с Тао, который, несомненно, понимает все без слов. Сейчас это не работа, без платы, без намека деньги. Сегодня это отдых. Даже не думая останавливать мальчонку, он лишь провожает пару взглядом, когда те скрываются в узком коридоре, почти без освещения. Они не идут в привычные для «таких» вещей комнаты, куда стоило бы водить клиентов. Для Бэкхёна это другое, нечто большее, чем обычный, продажный секс. Если бы он мог, он назвал бы это целью последних лет своей жизни, которую осознал слишком поздно. Именно поэтому перед мужчиной открывается дверь его комнаты, которая служила ангелу домом с того самого момента, как жизнь пошла по наклонной. Свет выключен, и темноту прорезает лишь тусклое свечение уличных фонарей, но даже так в глаза бросается особая обстановка. Не антураж, и не пародия. Несвойственный для таких мест клетчатый плед на постели, довольно узкой, но они оба отлично поместятся на ней, тощий шкаф с приоткрытой дверцей, откуда виднеются стопки вещей, на прикроватной тумбочке книга, маленький светильник и забавный будильник в форме щенка. Мужчина понимает без слов, куда именно его привели, и это делает происходящее более интимным. Настоящим. С любопытством осматривая каждый видимый в тусклом свете предмет мебели, он приходит в себя лишь услышав щелчок замка за спиной, ощутив маленькую ладошку, что так смело подталкивает его сторону постели. Ангел не в силах терпеть, когда желанная цель так близка к своему осуществлению, у него и мысли нет чтобы противиться, когда столь настойчиво тянут вперед, чтобы лицом к лицу, глаза в глаза, что кажутся такими человечными сейчас. Все так похоже на тот раз, первый раз. Его припечатывают к стене, не дойдя до постели какие-то жалкие полметра, сбивая висящую фотографию на пол, и целуют. Так напористо, почти больно, сжимая губы зубами и проникая языком в рот. Возможно, тогда это напугало бы мальчонку ещё больше, наверняка напугало бы, но сейчас все иначе. Это его игра, его территория, в этот раз все просчитано, и он отвечает с не меньшей жаждой. Вплетает пальцы в густые черные волосы и стонет так жалобно, почти плаксиво, умоляя. Его спина болит от такого давления, от твердой стены, что впивается мелкими выступами в лопатки. Будь за его спиной сейчас крылья, их наверняка бы сломали к чертовой матери. Вцепившись друг в друга будто в борьбе, это мало чем напоминало пресловутый акт любви. Поцелуи со вкусом крови, объятия, разливающиеся алыми пятнами – будущими синяками. Это становится почти невыносимым, когда мужчина наконец ослабляет хватку, перестает терзать покрасневшие губы грубым поцелуем. Первый глубокий вдох, обезумевший, сверкающий недобрым взгляд. Каждый словно присматривается, выбирает место послаще, чтобы впиться зубами в тёплую плоть, точно зверьё. – Как тебя зовут? - Бэкхён, точно выныривая из липкой гущи возбуждения, шепчет впервые ласково, касаясь щеки демона, разбавляя неосознанной лаской властное желание. - Скажи мне, как твое имя? Он и не думал задавать такие вопросы раньше, но сейчас... он утратил почву под ногами. Желание мести смешалось с простым, первозданным желанием, и это сводит его с ума. В какой-то момент глубокие карие глаза напротив кажутся ему бездонно черными, и может так оно и есть, все же, перед ним стоит демон, а не простой человек, но единственно верным решением кажется не подавать виду. – Чанёль, называй меня Чанёлем. - Ангел его почти не слышит, читая по губам, ловя отголоски охрипшего голоса. «Чанёль... красиво.» Постель после твердой стены кажется необычайно мягкой, пусть и давление чужого тела осталось таким же. Вздох тонет в очередном глубоком поцелуе, и комнату накрывает тишина, перебиваемая только звуками влажного поцелуя и тяжёлого дыхания. Одежда соскальзывает с тела так же торопливо, демон почти вытряхивает мальчонку из узких штанов, что напрочь отказываются слезать добровольно. Внутри него раскаленной лавой кипит желание обладать, присвоить себе, и Бэкхён чувствует это. Чувствует кожей возросшую температуру, касается раскаленного тела, стоит черной рубашке упасть на пол несуразной темной лужей. Его пальцы обжигает, но он не смеет убрать руки, сжимая крепче, обвивая руками крепкую шею и вновь притягивая к себе, всем существом требуя чужие пылкие губы на своих и получая. Прижиматься оголенной кожей к чужой слишком странно. Сколько бы он не испытывал этого ранее, только сейчас, именно с ним это чувствуется по-другому. Может, все дело в их сущностях, что словно отголоски разных полюсов сошлись на экваторе, раскаляя друг друга до предела. Квинтэссенция всего запретного, недопустимого. Уж Бэкхён знает в полной мере, насколько происходящее преступно, и это заводит. Возбуждает так сильно, что в глазах застывают слезы. – Сделай уже что-нибудь... я же сейчас умру... - Умолять тоже не входило в его план, но жажда бьётся внутри загнанной птицей, требует выхода, требует чужого горячего тела. И Чанёль делает. Шире раздвигает тонкие колени в стороны, заставляя чуть согнуть их, хоть сопротивления и нет, скорее, наоборот. Бэкхён сам раскрывается перед ним, остаётся беззащитным, будто на ладони. Его впервые смущает такой пристальный взгляд, что забирается под кожу, ворошит все внутренности, может, и вовсе видит мысли, как раскрытую книгу. – Чанёль... - мальчонка зовёт совсем тихо, старается привлечь внимание того, развеять эту оголяющую до костей атмосферу и облегчённо выдыхает, чувствуя обжигающую приятную тяжесть. Сливаясь воедино, они задерживают сбившееся дыхание. Медленно, почти нежно, совсем не как тогда, демон проникает в чужое тело, замирая, давая пару минут, чтобы привыкнуть к себе. Осыпая хрупкие плечи поцелуями и чувствуя такие же легкие касания губ в ответ, что редко достают дальше виска или лба. Бэкхён утыкается кончиком носа во взъерошенные волосы мужчины, вдыхает терпкий запах пылающего возбуждением тела, что вновь, как и тогда, отдает жаром пустыни. Наверное, так пахнет ад. Огнём, железом, выжженной землёй. Пороком и смертью. Точно как и сам демон, хранит в себе этот коктейль, и Бэкхён впервые готов признаться – этот запах заставляет его терять рассудок. Первый толчок кажется слишком резким, заставляющим проехаться спиной вдоль постели, почти подпрыгнуть, отзываясь сладким стоном, низким, грудным. Если легкие прикосновения превращали его в инструмент, он боялся представить, что с ним происходило сейчас. Бедра приподнимались, подмахивали навстречу в желании получить больше, и демон не сдерживал себя, срываясь на быстрый рваный ритм. Мальчишка в его руках прогибался так моляще, бессвязно выстанывая одно единственное слово. Так желанно, что даже находясь в нем, демон хотел оказаться ещё глубже, влезть под кожу, оставить после себя обжигающий след. - Чанёль... Чанёль... Чанёль... - Ещё сотни, сотни раз, так что голова шла кругом. Они сходили с ума, цепляясь за влажные от испарины тела друг друга, прижимаясь ближе. Ангел обхватил бедрами сильный торс мужчины, прижимая ближе к себе, чувствуя настигающий их предел, что отозвался сладким мальчишеским стоном и рокочущим рыком демона. Так красиво и гармонично, они стали едины до последней капли, что наполнила нежное, распаленное толчками нутро. Бэкхён уже и забыл, каково это было – чувствовать внутри себя отголосок самого ада, с ужасом понимая, что... приятно, до заходящегося стонами дыхания божественно. Он с трудом заставил себя открыть глаза, чтобы не пропустить тот момент, когда... За спиной демона раскинулись широкие, черные крылья. Точно как на картинках из книг, пугающие своей мощью и силой. Величественные, хоть и такие непохожие на его. Они были намного больше тех, что он видел у ангелов в раю, с черными как ночь перьями, что почти сливались с темнотой комнаты. Люди не видели этих вещей, даже если их не прятали. Никогда не смотря дальше человеческого обличья, их мозг словно отказывался воспринимать то, что не мог понять. И сейчас Бэкхён чувствовал себя человеком, не понимая, почему служитель ада выглядит прекраснее многих ангелов. Или в этом и есть смысл? Чтобы зло было привлекательным и таким манящим. Его руки дрожали, когда он тянулся к основанию крыльев, замирая всего на долю секунды и, после глубокого вздоха, обхватили у самой спины ладонями. Демон, казалось бы, никак не отреагировал, словно и не заметил прикосновения, прижимаясь носом к влажный шейке мальчонки, обжигая дыханием. Хватка становится крепче, давая понять, что он серьёзен как никогда. Облизывая пересохшие от волнения губы, собираясь с силами, чтобы... Чтобы сломать их так же, как когда-то сломали ему. – Маленький отчаянный ангелочек... Ты разве не знаешь, что за такое тебя не возьмут назад? - Чанёль даже не двигается, лишь шепчет в самую шейку того, тянет почти нараспев, урча. – Все таки узнал? - Бэкхён не может сдержать усмешки, так же не двигаясь, лишь глядя в потолок, даже не моргая и почти не дыша. – Неужели ты думал, что я забуду тебя? Пугливый, неопытный. Ты даже не знал толком кто я, что уж говорить о вещах более серьезных... - демон хрипло смеётся, губами собирая мурашки, что млечным путем рассыпались на коже. - А как ты стонал тогда, у стены, когда умирал твой первый человек. – Ты чудовище, чертов урод... - ангел шепчет зло, потому что воспоминания больно режут внутри. - Так хотелось поиздеваться – мог бы сделать это не вмешивая чужую жизнь. Он не заслужил этого. – Ему было предназначено сгореть в аду, а тебе... - демон запинается, чуть приподнимаясь, находя взглядом чуть покрасневшие глаза мальчонки, точно тот собрался плакать. - ... тебе предназначено пережить это, чтобы стать тем, кем ты должен был стать с самого начала. Как только ты родился, твоя судьба была решена, и это всего лишь часть ее. Бэкхён злится, видя более чем серьезный взгляд мужчины, словно он знает больше, чем знали на небесах. Он должен был спасти того человека, он видел его судьбу, и в ней не было никакого ада. Не было! Так почему все получилось так? Он сжимает чужие крылья ещё сильнее, впиваясь пальцами в основание, но мужчина никак не реагирует, лишь смотрит выжидающе, с интересом отмечая сменяющиеся эмоции на ангельском лице, пока первые солёные капли не рассекают виски, утопая в ворохе волос. – Ты в самом деле готов это сделать? - В его голосе больше нет насмешки, мнимого довольства, ничего лишнего, только серьезная решимость. - Твои крылья ведь отросли, верно? Ты готов вновь лишиться их из-за желания мести? - Чанёль говорил настолько спокойно, рассудительно, что ангелу невольно становится стыдно и противно от самого себя. Мерзко. - Если это то, чего ты хочешь... Давай. Покажи мне, как тебе было больно, – наконец заканчивает он, не получив ответа ни на один из своих вопросов. Замирая во времени на долгие, почти вечные минуты. Бэкхён не готов. Пальцы слабеют, и он наконец отпускает демона, стыдливо закрывая глаза, беззвучно плача. Тяжесть, как и тепло чужого тела исчезает. Мужчина поднимается с постели, медленно одеваясь, а мальчишка даже не шевелится, считая слезы, срывающиеся с век. Двадцать восемь – ровно столько, к тому моменту, как Чанёль полностью одет, а комната погружена в тишину. – Ты ещё совсем ребенок по меркам того мира, в котором оказался, - тихий, слишком мягкий для демона голос ласкает заострившийся слух. - Это испытание для тебя слишком тяжёлое, но я знаю... - наконец выдыхает он, и Бэкхён даже не открывая глаз понимает, что дыхание обожгло его губы, рефлекторно сжимая их в плотную полосу. Это не спасает его от лёгкого, ласкового поцелуя, правда в щеку, а после и в висок, губами собирая влажные дорожки. Ангельские слезы. – ... ты все выдержишь, - заканчивая прерванную лаской мысль, демон отстраняется, беззвучно направляясь к двери комнаты. - Ты хороший мальчик, Бэкхён, слишком хороший для рая...II. earth.
25 ноября 2017 г. в 11:49
Тонкое тело скользит вдоль шеста, пока колени не касаются пола, оставляя разогретый от трения металл аккурат между ног. Публика затаила дыхание, с немым возбуждением во взгляде ловя каждое движение. Музыка кажется слишком тихой, если сравнивать со звуком сердцебиения, что стучится в ушах каждого зрителя, но никому до нее и дела нет, всем важен только мальчишка, танцующий на сцене. Такой ловкий, порхающий вокруг пилона, словно за его спиной есть пара крыльев. Никому и в голову не придет, что да, есть, вот только он предпочитает не показывать их даже самому себе.
Люди никогда не видели его настоящей сущности, смотря поверхностно, но до боли жадно. Видя только тело, человеческое юное тело, желая разорвать его на части, лишь бы не достался никому другому. Со временем Бэкхён научился пользоваться этим правильно.
Бросая томный взгляд в толпу, на деле же не видя никого конкретного, только безликую массу, он знает, что каждый принимает этот взгляд на свой счёт. Облизывая пересохшие от горячего воздуха губы, он тихо стонет, почти неслышно, сжимая шест между бедер и выгибая спину, еле касаясь пола пальцами. На нем осталось только белье, что вовсе не скрывает собственного возбуждения, являя чужому взору обтянутый искусственной кожей бугорок. Со временем его стало заводить такое внимание: голодные взгляды, дрожащие руки, выпирающие от возбуждения ширинки, правда сами обладатели такой реакции совсем не заводят. Зачастую мужчины в возрасте, для которых пивной живот, залысина и жена с двумя детьми – характерное описание. Но они платят ему деньги, готовые отдать все, лишь бы получить чуть больше внимания, чем кто-то другой.
Десятки пар глаз цепко наблюдают за движением грудной клетки, что почти ходит ходуном от столь долгого, страстного танца, лаская взбухшие бусинки сосков, что всем видом молят приласкать их ещё и языком. Вот только вряд ли это доведётся сделать кому-то из присутствующих.
В последний раз на эту ночь окидывая помещение взглядом, глядя будто на всех и сразу, и в то же время на каждого по отдельности, он медленно уходит со сцены, буквально выпархивая за плотную штору. Вслед раздаются скупые – вероятно, от переизбытка эмоций – аплодисменты.
Тесная гримёрка стала ему родным домом за то время, что он провел в этой дыре, и как бы порой не было хреново, он всегда был благодарен судьбе за этот дом. Присаживаясь на хлипкий табурет у туалетного столика, видя собственное уставшее отражение в зеркале, он замирает. Густая линия подводки очерчивает веко, на щеках лёгкий румянец, естественный, а тон кожи почти до идеального выровнен кремом. Волосы слегка растрепанные после выступления, но все равно выглядят хорошо, как и сам он, красиво, нежно, точно... ангел. Взгляд невольно изучает пустоту в отражении за собственной спиной, и, глубоко вдыхая, мальчонка являет себе же собственные белоснежные крылья. Они почти отрасли. Осталось совсем чуть-чуть, и он с каким-то страхом ожидает тот день, когда крылья вырастут полностью, ведь та боль, что он испытал, всё еще свежа в его воспоминаниях.
Тогда он провалялся в подворотне дня два, не меньше, не имея сил подняться на ноги. Тело словно раскололось пополам, и слезы текли капля за каплей, постоянно. Там его и нашел Крис, подобрал как щенка и долгие дни выхаживал в этой же каморке, что тогда пустовала. Ву ничего не спрашивал, не пытался выяснить, кто он, и что с ним случилось, лишь трижды в день поил бульоном, который, по-честному, был Бэкхёну и даром не нужен, он не чувствовал голода, а после вталкивал жаропонижающие, от которых мальчонка быстро засыпал. Человеческие таблетки не могли снять его боли, но Бэкхён не сопротивлялся, послушно съедая и выпивая все, что ему приносили. Он был невероятно благодарен этому человеку, что не оставил его умирать, хотя вряд ли бы ангелу так повезло, ему предначертано пережить все эти муки, что обрушили на его плечи небеса.
Когда боль утихла, ему было просто некуда идти. Не имея документов, даже существующей личности, он был словно призрак в этом мире, и тогда Крис вновь спас его, даруя маленький, но уютный дом. Лишь единожды спросив, не сбежал ли он из дома, в ответ получая тихое: «Меня выгнали», он дал Бэкхёну работу, не самую законную, возможно, и не самую прибыльную, но у него была своя комната, немного вещей, вкусный ужин в компании двух, ставших такими близкими людей, и свобода. Он был счастлив.
Воспоминания расплылись перед глазами прозрачной дымкой, а вдох прорезал лёгкие, словно он и не дышал погруженный в свои мысли. Хотелось отвлечься. Выбросить из головы дурацкие воспоминания, и единственным верным решением было вернуться в зал. Макияж остался нетронутым, но на теле стало несколько больше одежды – узкие джинсы и майка с широким воротом.
Их заведение отнють не было помпезным клубом, ну или хоть каким-нибудь клубом. Скорее, тихий, уютный бар по предпочтениям, оттого увидеть здесь девушку было большой редкостью, а вот мужчины... Мужчины были в избытке, правда, в большинстве своём, одного и того же сорта – толстосумы-извращенцы. Бэкхён предпочитал не обращать на них внимания, даже если его узнавали в одежде, ведь мало кто смотрит на лицо, когда перед глазами столько обнаженного пространства. Он предпочитал затаиться в углу у барной стойки, смакуя очередную намешанную Тао гадость с неопределенным градусом и наблюдать за такими же как и он сам мальчиками, танцующими на сцене. Иногда ему кажется, что не он один здесь изгнанный ангел, и очень хочется спросить, нет ли у некоторых крыльев таких же, как и у него, но он понимает, что это абсурд. Лухан улыбается ему со сцены, заметив в укромном местечке, так мягко и спокойно, будто не он сейчас обнаженной по пояс перед десятками похотливых людей. Лухан красивый, такой же маленький и нежный, он мог бы быть ангелом, но он наверняка человек. Бэкхён никогда не спрашивал, но знает, что их нашли почти одинаково, как брошенных всеми щенят на грязной улице. Эта дыра заменила ему дом, а владелец – отца, которого никогда и не было. И ведь только подумать, прогнившее на первый взгляд место оказалось куда гостеприимней, чем сам эмпирей. Ирония.
Стул рядом противно скрипнул о пол, привлекая внимание мальчонки, заставляя повернуться, натыкаясь на пристальный взгляд карих глаз, что без стеснения изучали его. Мужчина несколько отличался от местных завсегдатаев, будучи, кажется, слишком молодым для подобного места, симпатичным, особенно на фоне мужчин за пятьдесят. Определенно привлекающим внимание.
– Я видел тебя на сцене, там ты выглядел несколько старше, тебе хоть восемнадцать есть? - Голос мужчины несомненно приятный, хоть и с ощутимой усмешкой. Он любопытно щурит глаза, глядя с большим любопытством, хоть и без того уже «ощупал» мальчонку взглядом вдоль и поперек.
– Ты пришел сюда бороться за права несовершеннолетних или приятно провести время? - Звучит немного нагло, и Бэкхён усмехается в ответ на лукавую улыбку посетителя.
На самом деле он и сам не знает сколько ему лет. По виду – около шестнадцати, по последнему имеющемуся документу, свидетельству о смерти, кажется, восемнадцать, по факту – скоро сотня. А по паспорту, что сделал для него Крис, Бэкхён не уверен, но, около двадцати четырех лет.
– Может, мне нравятся мальчики помладше. - Бровь того пытливо изгибается, а взгляд ни на секунду не отрывается от милого личика танцора. - Так сколько тебе?
– Для тебя – хоть четырнадцать, - смело усмехается мальчонка, желая выбить придирчивые вопросы из чужой головы и, соскользнув со своего стула, седлает бедра гостя, с удовольствием ощущая крепкие ладони, что по-собственнически ложатся на ягодицы.
Он молчит ещё несколько секунд, вблизи изучая личико с мягкими чертами, вдыхая сладкий запах масла для тела, давая мальчонке безошибочно ощутить, как его это возбуждает.
– Сколько? - Вопрос, не имеющий двойного смысла в подобного рода заведениях, заставляющий усмехнулся. Крис никогда не принуждал их к подобному, всегда ограничиваясь только танцами, но если мальчики хотели... внимания, разве он мог отказать им?
– Сколько ты готов заплатить? – Отсутствие «прайс-листа» на такие услуги каждый мальчик обыгрывал по разному, Бэкхён предпочитал простой человеческий грабеж, в то время как некоторые соглашались и за простое человеческое «спасибо», если посетитель особенно нравился.
Он дожидается, когда мужчина достанет бумажник, вальяжно вытаскивая из приличной кучки не менее приличный «веер». Бэкхён вовсе не жадный, но когда купюры ложатся на стойку, он ловко достает из чужого бумажника ещё парочку хрустящих, докладывая. Мужчина усмехается, роняя хриплый смешок.
– Мальчик высокого мнения о себе? – Он не возмущен и даже не зол на такую наглость, лишь прячет бумажник, наблюдая, как медленно к ним подходит бармен, глядя излишне недовольно.
– Мальчик знает, сколько он стоит, - звучит с не меньшей насмешкой, а после взгляд переключается на подошедшего долговязого парня с весьма экзотическим разрезом глаз.
Тао цепко изучает потенциального клиента их редкой «спец-услуги», а после опускает взгляд на внушительную кучку денег, облизывая губы в каком-то сомнении.
– Уверен? - Звучит без видимого адресата, но Бэкхён лишь согласно кивает в ответ, знает ведь, что это ему, и купюры исчезают со стойки в кармане чужого черного фартука. - Если что... ты знаешь, - бросает он напоследок и переключается на других посетителей, отходя к центру стойки.
– Если что? – Мужчина не может отказать себе в любопытстве, позволяя мальчонке соскользнуть со своих колен.
– Если что... - сладким шепотом повторяет танцор, оборачиваясь к мужчине, словно уже начиная завлекать в свои чары, кокетливо наматывая галстук на указательный палец, тем самым заставляя гостя склониться. – ... тебя вышвырнут отсюда как шавку, так что веди себя хорошо и будь со мной ласков.
Мужчина лишь тихо смеётся в ответ на столь дерзкое заявление, на самом деле не видя причин не верить мальчику. Они пересекают помещение, уходя к дальним комнатам, из которых только пара предназначена для таких случаев. Мужчина оказывается вовсе не таким болтливым, как показалось изначально, уже у входной двери, стоило ее только закрыть, грубо опуская мальчишку на колени. Его мало волнует, включено ли это в спектр предоставляемых услуг, просто очень хочется натянуть столь милый ротик на свой член, даже радуясь, когда мальчик не противится, охотно принимая в себя чужое возбуждение.
Бэкхёну это не в первой, все же... нельзя оставаться в стороне, когда подобное сплошь и рядом, когда возбуждение после собственных выступлений буравит мозг, а вокруг десяток таких же как и он сам возбужденных мальчиков, что хотят того же. Но самое сложное ещё впереди, аккурат на ровно заправленной, чистой постели, куда его опрокидывают. Оставляя совершенно без одежды на бледном теле, ноги ловко оказываются на широких плечах мужчины, что не желает церемониться, не сейчас, когда возбуждение столь велико, а тело перед ним доступно.
Бэкхён закатывает глаза, бессвязно выстанывая что-то. Каждый раз, кто бы не делил с ним постель, закрывая глаза, он видит одно единственное лицо. Мужчину, встретившегося ему лишь раз в чертовой жизни и сломавшего все, что ему так щедро даровала судьба. Все до единого. Мужчину, которого он ненавидит своим маленьким, нежным сердцем, всем своим нутром. Мужчину, что пробуждает в нем мерзкие воспоминания глубоких толчков в ещё девственном теле, хриплого голоса на ухо, первый в жизни оргазм, что заставляет юношу кончать, жалобно скуля.
Эти воспоминания столь яркие, почти настоящие, заставляющие забывать лица новых любовников, вместе этого помня только его. Каждый раз, каждый чертов раз ему кажется, что он вновь отдает себя ему. Демону.