demon from the heavens.

— Это твое первое самостоятельное задание, Бэкхённи, ты должен постараться и выполнить все хорошо, ты меня понял? — казалось бы, совершенно юный на вид парень отчего-то взволнованно поправлял ворот чужой белой рубашки, что на худощавом теле больше напоминала безразмерную ночную сорочку. Окидывая юношу в последний раз взглядом и вздыхая с облегчением, но все еще как-то неспокойно. — Ничего не забыл? Помнишь все, что я тебе говорил? — Не прикасаться без необходимости, не вмешиваться в ход событий, не отвлекаться, ни в коем случае не дать умереть. Этот человек полностью на моей совести, и его время ещё не пришло, — уверенно перечислил юноша, всеми силами пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Молодец, четко следуй инструкции, и вот ещё что, — маленькая подвеска в форме не то колбочки, не то фляжки, на деле же больше напоминающей лишь прозрачный камень на длинной нити, вынырнула из чужого кармана, тут же находит своё место на тонкой шейке. — Твоя первая «слеза», постарайся не доводить ситуацию до момента, когда придется ее использовать, ты меня понял? — в ответ лишь уверенный кивок, хоть и напряжения в юном теле стало ощутимо больше. — Ну все, не подведи меня там, внизу, я вложил в тебя все знания, что только могут пригодиться. Лёгкий, почти отеческий поцелуй в лоб, и первый решительный шаг за врата. Бэкхён был там сотни раз, более того, он родился там и, тем не менее, возвращаться туда одному немного страшно, особенно теперь, когда это не просто прогулка. Город цветет. Весна сейчас в самом разгаре, и даже в воздухе витают маленькие лепестки — нежно-розовые капли. Все вокруг переполнено жизнью, первозданной, прекрасной, точно в райском саду. Разве можно в такой день думать о чем-то плохом, разве можно быть несчастным, когда любовь парит над землёй, проникая в каждого, кем бы он ни был? Можно. На карнизе седьмого этажа стоял мужчина. Снизу его было почти не видно из-за высокого дерева растущего у дома, оттого вокруг не было и капли шума, лишь размеренный ветер, что трепал чужие волосы, овевая весенним теплом. И лишь Бэкхён знал, что происходит в данную минуту. Чувствовал. И он должен был во что бы то ни стало уберечь человека от губительного шага. Оказываясь в тесной комнатке чужой квартиры, почти пустой, казалось бы, даже стерильно чистой, ангел замер на пару секунд. Его руки нервно дрожали, а губы пересыхали как у школьника перед экзаменом, хотя на самом деле так и было. Основная и самая важная работа ангела — спасать чужие жизни, беречь и охранять хрупкие души, чей покой так легко нарушить. И эта душа была первой для него — буквально его экзамен в становлении настоящим ангелом. Сделав решительный глубокий вдох, Бэкхён осторожно подошёл ближе к окну. Мужчина находился на метр выше самого мальчонки, что немного затрудняло спасение. Верные слова нужно было нашептать на самое ухо человека, только так люди могли слышать голоса ангелов, и Бэкхён уверенно расправил длинные крылья, чтобы подобраться ближе, почти коснуться уха губами. Похожие на два облака, с проступающими очертаниями перьев, они были прекрасны, и мальчонка был невероятно горд, что ему даровали именно такие крылья. Чем больше жизней он спасёт, тем больше белоснежных лепестков-перьев появится за его спиной, и это его наибольшая мечта на эту бесконечно долгую жизнь — стать самым лучшим, с самыми прекрасными крыльями ангелом. Лёгкий взмах, и юноша почти заключает человека в неощутимые объятия, оставляя между телами немного расстояния. Излучая всем своим существом мягкое нежное тепло, он тихо шепчет. Его слова почти сливаются с шелестом листвы, а мужчина прикрывает глаза. Он слышит, пусть и воспринимает все по-своему — словно внутренний голос находит самые нужные ему сейчас слова, вспоминает самые прекрасные моменты жизни и обещает еще больше, приоткрывая плотную завесу тайны его судьбы. Волнение пробирает ангела лёгкой дрожью от одной только мысли, что он вот-вот закончит, что он справится, и мужчина ступит назад, в квартиру, а спустя две недели встретит женщину, что изменит всю его жизнь. Глупое знакомство, первое свидание, первый поцелуй, свадьба, на которой он забудет от волнения клятву, но «она» лишь засмеётся и поцелует раньше положенного. А после — двое детишек, сначала девчушка, а через три года и маленький хулиган-мальчишка, а после — счастливая старость. Это то, что его ждёт, то, что уже уготовано для него с самого рождения, просто нужно потерпеть ещё чуть-чуть. Но что-то идёт не так. Ворот рубашки сдавливает горло ангела, он даже не успевает обернуться, чтобы понять, что происходит, как его резко отшвыривает назад. Крылья лишь неумело трепыхаются в неудачной попытке как-то уберечь себя, но все напрасно. Хрупкая спина с болью врезается в стену, совершенно беззвучно для человека, и мальчишка стонет, не готовый к подобному никоим образом. В глазах застывают прозрачные капли — всего лишь глупая реакция, физиология, которую не в силах вывести из тела никакое небесное вмешательство. Все ангелы когда-то были людьми, все они ими и остались, разве что ответственности за чужие жизни стало больше. Он поднимает взволнованный взгляд, куда больше волнуясь именно о мужчине, что все ещё продолжает стоять на самом краю, вот только обзор закрыл кто-то другой, кого быть здесь не должно. Высокий, многим выше самого юноши. От него веет чем-то пылким: прожженной землей, пеплом и металлом, от чего в горле тут же пересыхает и смертельно хочется пить будто в пылающей огнем пустыне. Черный костюм с темно-бордовыми вставками, такие же черные, слегка взъерошенные волосы, словно тот долгое время стоял на ветру, и черные глаза, бездонные. В них могла бы уместиться целая галактика, вся вселенная в одном пронзительном взгляде, и это пугает. В темноте живут монстры… страшно представить, сколько их живет внутри этого человека. Хотя… человека ли? — Ты… ты демон? — звучит так наивно из уст юного служителя небес, а взгляд становится настолько удивлённым, почти испуганным — настолько неожиданным оказалось понимание того, кто стоит перед ним. Не человек, и он знает, что так быть не должно. — А ты смышлёный, но трусливый… Новичок? — нежданный гость словно и вовсе не заинтересован в диалоге, лишь пристально разглядывая ангела, буквально ощупывая взглядом, непозволительно долго задерживая его на крыльях. Бэкхёну от такого дурно. Его учили, что демоны не вмешиваются в работу ангела, не должны вмешиваться. Они могут наблюдать издали, выжидать, но чтобы контактировать напрямую — никогда. Никто не говорил, что бывает так, никто не говорил, что делать, если такое случится. Демоны забирают душу человека только в одном случае — если ангел не справился. Провалил задание, и даже «слеза» — ангельская слеза, что может продлить жизнь ещё немного, ровно настолько, чтобы человеку успели оказать помощь врачи, не смогла удержать душу в теле. Только тогда в игру вступают демоны. Но ведь сейчас ещё ничего не решено. — Ты не можешь вот так просто мешать мне! — не то, чтобы Бэкхён был полностью уверен в своих словах, но возмущение плещется в нем маленьким взволнованным морем. Хотя на деле не имеет совершенно никакого эффекта — мужчина лишь усмехается ему в ответ, глядя заинтересованно, правда, скорее, как хищник на добычу. — И с чего такие умозаключения? Или подсказал кто? — откровенно насмехаясь, демон выгибает бровь, будто и впрямь удивлен, а расстояние между ними тем временем сокращается на каких-то два шага, и создаётся впечатление, что он попросту разделяет собой ангела и мужчину на окне. — Нам нельзя вступить в контакт! Тебе нельзя говорить со мной, как и мешать мне делать свою работу! — Бэкхён щетинится, тут же натягивается, точно тетива, и глядит на незваного гостя уверенно. Кажется, что демон такой же новичок как и он сам, если, не страшась, ввязался в спор с ангелом, и даже более того, позволил себе прикоснуться столь невежественно и грубо. — Да что ты говоришь? И что же со мной будет? — звучит с сарказмом, неприкрытой насмешкой, почти ядовито, и Бэкхён брезгливо морщится, вместе с тем и сам пытаясь придумать, что же будет с нарушителем. Время вокруг замедлило свой ход. Мужчина все ещё стоял на карнизе с сомнением в сердце, которое в равной степени охватили страх и отчаяние. — Тебя накажут… — уже не так пылко как в начале, это просто предположение, которое, Бэкхён надеется, будет правдивым. Не зря ведь демоны никогда не подходят ближе. — Накажут за разговор с тобой? — чужая ухмылка становится поистине оскалом, и это заставляет мальчонку нервничать, уже самостоятельно прижимаясь ближе к стене, когда демон оказывает непозволительно близко, настолько, что можно ощутить тепло его дыхания на своей щеке. — Я пришел из ада, детка, думаешь у нас есть правила? — демон откровенно смеётся, всем нутром ощущая дрожь юного создания перед собой, затихая резко, неожиданно для юноши. Его крепкие, горячие пальцы касаются бедной щеки, оглаживают нежную кожу, всем своим нутром чувствуя рассыпающиеся в чужом теле мурашки страха. — Мы не приближаемся к вам просто потому, что нам жаль вас. Райские птички, которые не знают ничего о том месте, где живут… Глупы и слепы. Мужчина заканчивает шепотом на самое ухо ангела, словно наибольший в мире секрет, что почти так и есть, но разве это может понять тот, кто только появился по эту сторону жизни? Бэкхён на самом деле не может. Да, он юн, но не глуп. Разве может быть что-то, чего ангел не знает о собственной обители. Месте, где царит благодать и спокойствие. Нет. Да и разве может он верить демону? Издевательство и не более, а ведь есть вещи куда важнее. Взгляд невольно устремляется на мужчину, что все ещё стоит, замерев, в сотне метров от земли, всего в одном шаге от необратимых последствий. Бэкхёна тянет к нему всем нутром, это фактически засело в его подкорке — «спасти», «помочь», вот только… Не видя никакой реакции, демон прослеживает направление чужого взгляда, хотя и так знает, куда мальчонка глядит с таким отчаянием, что хочется засмеяться ему в лицо, но появляется мысль более забавная. — А за такое меня накажут? — откровенная насмешка, и Бэкхён вздрагивает, чувствуя горячие ладони демона на своей талии, что обжигают даже через ткань рубашки, точно тот вышел из самого пламени. — Или, может, накажут тебя, когда он умрет, — лёгкий кивок в сторону человека, и ангел неосознанно начинает трепыхаться в чужих руках, надеясь вырваться. — Как жаль, что он не увидит, чем занят его маленький, наивный спаситель… пока он умирает. Демон смеется, наблюдая, как встревоженно плещется в ясном ангельском взгляде страх и волнение. Не за себя, нет, за человека, чья жизнь напрямую зависит от успеха его благословенной миссии. — Пожалуйста… я должен помочь ему, пожалуйста, — та боль, которую испытывает человек на краю смерти, ангел чувствует ее так ярко, будто собственную. Бэкхён точно загнанная птица бьется в крепкой хватке рук, так и держащих его за талию. Крылья больно трутся о стену, но он не может отодвинуться от нее даже на миллиметр, рискуя попросту вжаться в мужчину напротив, а того это, кажется, лишь забавляет. Демон едко усмехается, наблюдая за юношей, как он разрывается на части, всем своим существом тянется к человеку. Его ангельская природа воет о скорой гибели своего первого «подопечного», так жалко, жалобно, почти со слезами. Это возбуждает. Длинные, крепкие пальцы довольно резко поворачивают к себе личико юноши, а губы находят чужие, мягкие, точно воздушное облако, вот только ответа демон не получает. Мальчонка растерян, даже напуган, напрасно пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха в легкие, но те отказываются, болезненно сжимаясь. В последний раз он чувствовал себя таким слабым еще при жизни. Где-то на задворках сознания совсем слабо мелькает мысль, что он должен что-то сделать, что угодно, лишь бы его перестали вот так просто… унижать? Пожалуй, да, именно это. И он упирается ладонями в широкие плечи, всеми силами пытаясь оттолкнуть мужчину, но все напрасно, тот слишком сильный, слишком большой, нависая над юношей самой что ни на есть скалой. Вот только эти потуги раздражают демона, а стоит только оторваться от необычайно сладких губ, все становится только хуже. Ангел смотрит вовсе не на него, нет, он смотрит на человека на окне с такой мольбой, что ярость разливается жаром в демоническом теле, ударяя вспышкой в мозгах. — Ты все еще думаешь о нем? — он рычит даже от себя не ожидая такой реакции, и только это способно привлечь внимание мальчонки. Страх и тревога видны на дне темного зрачка, обрамленного светлой радужкой, вот только боится он вовсе не за себя. Чертова ангельская натура просто не может ставить собственную безопасность превыше человеческой жизни, и это злит еще больше. — Он — вовсе не тот, о ком тебе стоит беспокоиться сейчас, малыш. Ангел с трудом понимает чужие слова, что едким шепотом обжигают слух. Сейчас он весь превратился в один оголенный нерв, что пульсирует, но только лишь от мысли, что его, именно его человек, первый, может умереть. — Отпусти меня… ему же плохо… — все равно настаивает на своем юноша, не понимая, что своими же словами роет себе могилу, если не в прямом смысле, то… Он запоздало ойкает от крепкой хватки на плече, а после находит себя прижатым лицом к стене. Теперь его крылья свободны, вот только вряд ли ему это чем-то поможет против ладони, что крепко сжимает его талию. Все его нутро встревоженно бьется, пульсирует в такт сердцебиению, не его нет — человека, что все еще ловит взглядом проходящих мимо людей. Он ничего этого не видит, он не знает, что происходит за его спиной, и это, должно быть, к лучшему. Человек не должен знать, что единственная его надежда на спасение оказалась так слаба против единственного существующего оппонента — служителя ада. Ангел робко поворачивает голову в сторону окна, даже в таком положении видя происходящее, наблюдая за каждым чужим вздохом и, казалось бы, дыша ровно в такт, но его дыхание заставляют вернуться в собственную линию ритма, лично его, не человека. — Сейчас я выбью из тебя все мысли о нем, — демон шипит зло, точно змей, и от его голоса по телу юноши проносятся волны неприятных колких мурашек, что не предвещают ничего хорошего, и тут не поспоришь. Ему позволяют неотрывно наблюдать за человеком, смотреть, не отводя взгляда, даже не моргая. Словно кричащая внутри потребность «спасти» сводит на нет все другие чувства, превращая ангела в безвольного служителя, что должен выполнить свою миссию в любом случае, в любых условиях, ценою себя самого. Но демон прекрасно знает, как выбить из маленького ангельского создания все то, что в него затолкали там, «наверху». Знает, как спасти юнца. Белые узкие штаны совершенно беззвучно расстегиваются, даже не привлекая к себе внимания, но стоит им сползти чуть ниже вместе с бельем, как ангел тут же вздрагивает. Его крылья трепещут, а перья словно становятся пышнее, на деле пропуская через себя волну неприятных мурашек. Эта реакция длится всего секунду, прежде, чем тот возвращается в свое изначальное состояние — уже, кажется, полное отсутствие сознания, лишь слепую потребность в помощи. Он не реагирует, даже больше не вздрагивает, и демон бесится, источает всем своим существом противную, почти липкую злость, что незримо расползается по комнате, касаясь даже человека, что внезапно всхлипывает. Вот на это ангел реагирует, всем своим телом подаваясь в сторону, надеясь еще успеть, но его лишь сильнее вжимают в стену. Демону это надоело. Первый мощный толчок в, вероятно, совершенно девственное тело, и вот сейчас, именно сейчас ангел позволяет себе кричать от боли. Наконец, собственной, а не боли за человека, и этот крик кажется демону самым прекрасным, что он слышал, вот только уже поздно что-либо менять, поздно. Он толкается еще раз, раздирая все нежное ангельское нутро до крови, заставляя мальчонку биться в истерике, стуча кулаками о стену. Вот теперь он начинает думать о себе. Глухо вскрикивать в такт каждому толчку внутри, чувствуя, как из него буквально выбивают все «небесное» наваждение, возвращая волю и рассудок в ранее безвольное тело. Бэкхёну больно так, как не было еще никогда, и именно в этот момент из мыслей почти полностью вылетает необходимость думать о другом. Ему настолько больно, что он может думать лишь о себе, тихо умоляя отпустить не ради другого, а ради себя же. Демон чувствует это изменение, он его видит, когда ангел позволяет себе отвернуться от окна, уткнувшись лбом в стену, лишь бы только дышать, потому что боль сводит легкие судорогой. Это служит ему «стоп-сигналом», позволяет на секунду замереть, чтобы мальчонка, наконец, смог вдохнуть, наклоняясь к дрожащему телу ближе, вдыхая нежный, чуть сладковатый запах. Так пахнут сами небеса, он знает это. — Вот видишь, как все просто, мы оба знаем, что ты не хочешь его спасать. Настоящий ты. — Демон ликует, зная, что он прав. Он всегда прав, но сейчас особенно сильно. Он позволяет мальчику привыкнуть к боли, хоть и знает, что для столь юного ангела это почти так же, как и для человека — долго и мучительно. Но все равно ждет, когда дыхание того хоть немного выровняется, когда мышцы расслабятся хоть немного, чтобы… В очередной раз толкнувшись, демон делает это как можно мягче, почти нежно, ведь мальчишка вовсе не заслужил грубости, по крайней мере его вины в этом нет. Вся проблема именно там, «наверху», в чертовом раю, это знает он, но ангел еще слишком мал, чтобы знать такие вещи. И демон позволяет себе немного нежности в медленных, глубоких движениях, что не имеют никакой отдачи, пока тихий задушенный стон не касается его слуха. Едкая ухмылка на губах демона, довольная до невозможного. Он победил окончательно, вот только это еще не конец, не для него, и движения становятся чуть быстрее. Бэкхён потерян сам для себя, чувствуя то, что не чувствовал никогда ранее, даже при жизни, и это пугает. Он не узнает сам себя, не узнает своего голоса, что срывается на предательские стоны, не узнает своего тела, что отзывается странным, незнакомым удовольствием, впуская демона в себя всё глубже, позволяя просочиться под кожу и засесть там чем-то пугающе властным, сильным для одного маленького ангела. Веки с каждым разом тяжелеют все сильнее, но Бэкхён находит в себе силы поднять их, натыкаясь взглядом на человека. Тот, кажется, на грани, как и сам юноша, готовый вот-вот сорваться вниз, раз и навсегда потеряв все, что имеет. Или это просто иллюзия, чертова ангельская эмпатия, которая силком заставляет мальчонку переживать те же чувства, почти неотделимо от собственных, словно они одно целое. Он видит сутулившуюся спину, руки, что крепко держатся за раму, так же как и он сам пытается удержать равновесие, цепляясь за гладкую стену. Все происходит в один момент, в одну секунду, что рвется натянутой струной надвое. Словно в замедленной съёмке. Один шаг в пропасть. Мужчина срывается с окна, падая, точно лепесток вишни, что сотнями вьются в порывах ветра, так же легко и спокойно, без лишней суеты. Сердце ангела сжимается, буквально воет от боли, а после в глазах темнеет, он не видит уже ничего, крича не своим голосом, пачкая стену перед собой белесыми каплями под тихий въедливый смех демона за спиной. Он проиграл. Полностью и бесповоротно, с трудом удерживаясь на ногах, когда тело покидает присутствие чужого, более сильного и властного. Его тошнит. Хочется откровенно блевать от всего, что только что случилось, от волнения, что перекручивает внутренности в кашу, от позора и отвращения к себе, но это ведь не самое важное. Он упустил человека. Ошибся. Его слабость стоила кому-то жизни. Демон все не прекращает смеяться, и этот смех отдает болью в груди, что даже руки дрожат в такт бархатным раскатам чужого голоса. Бэкхён позорно плачет, пытаясь натянуть на себя одежду, но это получается с трудом. Он слишком спешит, все такой же взъерошенный, растрепанный, ещё не осознавший своего проступка в полной мере, рвется к окну. Даже тёплый ветер не приводит его в чувство, только крылья успевают расправиться перед тем, как опуститься на землю подле разбитого, почти безжизненного тела. Мужчина не дышит, но его душа все ещё в теле, и есть маленький шанс, мизерный, но он обязан попробовать. За спиной слышится лёгкая поступь — демон последовал за ним, теперь уже не вмешиваясь, лишь с мягкой улыбкой наблюдая за тянущимися руками мальчонки, что нервно сдирают с шеи кулон. «Ангельская слеза» — почти наркотик для таких как он — демонов, но сейчас он не будет пытаться заполучить ее, ангел должен сам понять, насколько жесток мир, даже небеса. Тихий хлопок — раскупорилась пробка маленького флакона. Бэкхён касается медленно охладевающей щеки человека ладонью, наклоняя пузырек и наблюдая, как хрустальная капелька срывается с горлышка, исчезая между неподвижных губ. Вокруг них собрались десятки людей, кто-то кричит, кто-то зовёт на помощь, но всеобщая паника не касается того, что происходит на самом деле. Люди их не видят, для них все — воля случая, и только для ангела это работа. Он с замиранием сердца вглядывается в лицо мужчины, тихо шепча чертово «пожалуйста» как заведённый, но… — Он не очнётся, — демон говорит тихо, лишь констатируя факт, обходя тело и присаживаясь напротив ангела по другую сторону, но мальчонка не спешит так просто опускать руки, мягко поглаживая волосы человека ладонью. — Его душа теперь моя, — демон не язвит, не злорадствует, только объясняет, словно учитель своему ученику, мягко скользя ладонью над лицом человека, словно закрывая глаза, а на деле же забирая душу. — Пожалуйста, ещё чуть-чуть, он должен очнуться… — ангел умоляет, уже даже не вспоминая о своей гордости, жалобно смотря на служителя ада. Но тот непоколебим. Синеватая дымка, словно последний вдох, покидает тело человека и исчезает в ладони демона. Конец. — Тебе пора возвращаться, — будто ничего и не было, он поднимается на ноги, поправляя пиджак, глядя на опустошенное, безэмоциональное лицо человека и такое же лицо ангела. — Поднимайся, это ещё не конец света. У тебя будет долгий день, — вздыхает мужчина совсем тихо, наконец разворачиваясь и уходя. Его работа здесь окончена, а воспитывать юных мальчишек — не его дело, тем более, когда мальчишки — ангелы. Бэкхён глядит тому вслед с иррациональной надеждой во взгляде, словно демон может передумать, вернуться назад, исправить все что было, но нет. Силуэт мужчины растворяется в воздухе, он просто исчезает, как и не было никого. Кто-то констатирует смерть, но Бэкхён почти не слышит этих слов, ему слишком плохо, голова идёт кругом и хочется биться головой о стену от понимая того, что он сделал… или, точнее, чего не сделал. С трудом поднимаясь с земли, он пятится назад, расправляя крылья. Все нутро бьётся в панике, а в мозгах такая качка, что он почти теряет ориентацию в пространстве, но тепло из маленького рая все же касается светлой кожи. Только теперь он позволяет себе упасть на колени, корчась в болезненных спазмах. Его тошнит от волнения, страха, отвращения к самому себе и чувства вины. Последнего больше всего. Он провалил самое лёгкое задание для новичков. Он не справился даже с этим. — Бэкхён… — голос наставника кажется ненастоящим, таким далёким и… разочарованным. Самое страшное — стать обузой, тем, кто предал чужую веру. — Учитель… — юный ангел шепчет через слезы, пристыженно поднимая виноватый взгляд и встречаясь с холодным, пропитанным болью разочарования и сожаления. Он ждёт хоть каких-нибудь слов, выговора, наказания, чего угодно, он это заслужил. Ему нужно это! Нужно, чтобы почувствовать себя лучше. Но наставник молчит, глядя, словно виновато, хотя с чего бы ему. Мысли прерывает ощущение крепких рук, сжавших его плечи и буквально отдираюших от пола. По обе стороны от него два мужчины, точно санитары из психиатрической лечебницы, в белом, согласно местному ангельскому дресс-коду. Оба угрюмы, хоть на их лицах и не так уж много эмоций, просто пугающее их отсутствие. Бэкхён переводит непонимающий взгляд с мужчин на наставника, но тот не спешит ничего объяснять, лишь молчит, и это молчание так жалостливо. — Прости… Я должен был рассказать тебе все, — тихий вздох, почти неразличимый, но мальчонка все слышит, порываясь спросить, попросит, чтобы ему объяснили все, растолковали происходящее, но… Наставник поворачивается к нему спиной. Вот так просто, он уходит. Бэкхён не понимает ничего, и все становиться только хуже, когда его уводят прочь. Еще не пришедший после случившегося, сейчас он уверен, что наказания ждать долго не придется, и не ошибается.

***

Холодный камень камеры сменяется болью хлестких ударов по спине. Порка на завтрак, на обед и на ужин. Без лишних слов, без напрасных объяснений, с одним только презрением во взгляде. Менялись каторжники, но взгляд, которым они смотрели на ангела был одним и тем же, будто у них под ногами просто мусор, а никак не их брат по крови. Никто не говорил, что небеса могут быть так жестоки, а наказание за проступок так сурово. Он плачет долго, почти все время, пока спустя, как кажется ему, целую вечность, его, избитого, израненного, потрепанного поркой не бросают на пол чьего-то кабинета. Он не был здесь никогда и, судя по дорогому убранству, никогда не должен был побывать, не при таких обстоятельствах, не в качестве… кого? Или человеческая жизнь ценится так высоко, и когда-то его собственный ангел терпел эти же пытки, когда не уберёг юного, глупого мальчишку. За столом сидит мужчина, и если вскользь взглянуть на широкие, роскошные крылья за его спиной — он сидит здесь очень и очень давно, а до того он так же старательно добивался этой должности, так же, как собирался добиться успеха и Бэкхён, но… В комнате царит почти болезненная тишина, и он не смеет подняться с колен, лишь вдыхает запах не отдающий холодом и плесенью, и откуда только, спрашивается, в раю «такие» места. Молчание давит, и подмывает спросить, ради чего его вытащили из подвала, ради чего привели сюда? Не для молчания ведь. Но слов, как и смелости, просто не находится, и он ждёт, пытливо глядя на мужчину. Его же изучают не менее пристально, расценивают, словно подпорченный кусок мяса, и от этого мерзко. «Не то протушить, не то отдать собаке» — более чем четко читается в чужом взгляде, может не совсем этими словами, но суть та же. — Совет принял решение… — хриплый голос режет слух, но куда больше впечатлений оставляет сама суть его слов. Мужчина все так же непроницаемо спокоен, равнодушен, а сердце мальчонки встревоженно бьётся о ребра, так и норовя вырваться. Совет принял решение. Совет — тот же суд, только для ангелов. Они судят преступников, предателей, но никак не таких мальчишек. Он совершил ошибку, да, серьезную, но не настолько, чтобы совет рассматривал его, Бэкхёна, дело… Неужели он ошибся настолько сильно? –… изгнание. — Словно самого «мальчонки» здесь и вовсе нет, он говорит это двум мужчинам за его спиной, и те молча кивают. Бэкхён не видит этого, но чувствует всем нутром. Решение давно принято, и его мнение не интересует никого, словно он пустое место. — Что? — совсем тихо, на выдохе. Он решает подать голос, если честно, даже не рассчитывая на ответ или каплю чужого внимания его скромной персоне, но мужчина возвращает на него взгляд. Такой же пристальный, с едва заметным отвращением. — За что? Я ошибся, но это не преступление… Не настолько, чтобы… — Ты предатель! — страшные слова раскатом грома раздаются в комнате, отбиваясь от стен. Мужчина грозно ударяет ладонью о стол, даже поднимаясь с места, но тут же возвращая утерянный на долю секунды лоск и напускное равнодушие. — От тебя до сих пор несёт демоном… — выплевывая брезгливо, с отвращением, что даже Бэкхёну на мгновение становится плохо. Лёгкое движение ладони, так и кричащее «уберите это отсюда», и его вновь сошкребают с пола, уже давно не сопротивляющегося, уволакивая прочь, будто он одним своим присутствием поганит этот кабинет. Пачкает. Теперь он знает причину. Ответ на то, почему все получается именно так, как оно есть. От него несёт демоном. Он грязный. Опороченный. Осмеянный. Над ним поглумились и вышвырнули за шкирку на обочину той дороги, по которой надеялся добраться до признания. Больше его не ведут в камеру, волоча долго, словно норовя окинуть пределы самого рая, и Бэкхён догадывается почему. Никто не должен видеть, что случается с изгнанниками, он и сам никогда не видел, не знал, что так бывает, и вот… сейчас его самого выбросят. Швыряя носом в пол, мужчины замирают подле обессиленного, истрепанного тела, давая сделать лишь один вздох перед тем, как пригвоздить тяжелой ногой к земле. Ангел не стыдился своих слез, не стыдился кричать и умолять о пощаде, когда из спины вырывали белоснежные крылья, пачкая перья кровью. Уши закладывало от хруста собственных костей, словно пальцы ломают один за другим, но намного, намного больнее. Он умолял о смерти, будто забыв, что смерть уже давно его настигла, а судьба определила в эмпирей*, который был далеко не «райским» местом. Будь он человеком, он давно бы умер, но сейчас он переживает каждую крупицу боли, что так старательно причиняют ему служители небес. Каждую секунду, что сливаются между собой в бесконечную, тягучую вечность, наполненную кровью и криками, пока горло не хрипнет, а второе крыло не падает наземь все еще кровоточа. Он хотел бы умереть, мечтал, закрывая глаза, перед которыми все плыло от слез, но вместо этого очнулся в грязной подворотне, на земле.