Нeart's Medicine: The collection of stories

Саммерс всегда имел странную привычку — вслушиваться, как же выговаривают его имя, протягивают ли звуки, какие эмоции пытаются вложить. Может, именно поэтому он всегда просил обращаться только по имени, ведь его фамилия была известна в медицинском кругу. Её выговаривали с фальшивым (когда как) уважением, чётко и уверенно. И мужчина был уверен на все сто процентов, что они вспоминали не его — бывшего наркомана и руководителя Литл-Крик — а отца, который так и искрился уважением, будучи идеалом для общества. А даже, если и вспоминали его, но только, как ужасающего человека, очередного наркомана и вора. Наплевав на лицензию врача, а не плохого человека. Мать выговаривала его имя без особых эмоций, словно это была очередная констатация смертельного диагноза, но даже тогда в зелёных глазах мелькало хоть какое-то, чёрт возьми, сожаление, а не излишняя холодность к собственному сыну. Саммерс долгое время не понимал этого, а в подростковом возрасте устраивал настоящие истерики, что он ей вообще не нужен. Но лишь спустя двадцать лет, когда Робин узнала о том, что собственный сын — наркоман (Саммерс до сих пор не знает, откуда она получила эту информацию), мать произнесла его имя лишь с одной эмоцией — непонятным сочувствием, которое можно было трактовать по-своему. Но никаких слов утешений, ругани и осуждений он не услышал. Лишь тихий, незаметный совет восстановиться вне больницы и всех интриг, мелькнул в недолгом разговоре по телефону. Саммерс смог растолковать его спустя несколько часов, проводя очередные сеансы самокопания внутри себя. И прислушался, несмотря на сомнения и дрожь в руках. Может, она лишь хотела от него избавиться, чтобы уничтожить больницу? Может, она приготовила ловушку, и его посадят? Или она желает забыть о собственном сыне?.. Но кинжал в спину не был вставлен, больница осталась в полнейшей целости, а отец даже не узнал про наркотики. Благодарность высказывалась всегда, в каждом удобном случае. Ему удалось понять, что его любят, пусть и по-своему. И, скорее всего, он пытался вымолить прощение за недоверие так же молчаливо, как и выражалась любовь к нему. Виктор Гамильтон, походу, и вовсе относился к нему с агрессией. Имя произносилось пусть и чётко, но со скрытой ненавистью… и завистью? Саммерс знал, что он тоже участвовал в создании Литл-Крик, но его любовь к наживе и погубила. Поэтому не злился, относился с такой же незаметной снисходительностью и даже жалостью («Боже, в жизни не буду жалеть Виктора!» — вечно отмахивался парень). Даже тогда, когда вместо картины отца висела его неприятная рожа. Его имя говорил каждый в больнице. Кто-то с ненавистью и полным презрением, кто-то совершенно нейтрально, но только Харт умудрялась выговаривать его так, чтобы хотелось говорить о бабочках и животе, пусть и от таких слов хотелось, грубо говоря, вырвать — настолько они звучали жалко и излишне сопливо. Саммерс помнил первую встречу с Эллисон, как она оказалась в ожоговом и показалась ему жутко милой, пусть и без сознания. И тогда хотелось услышать, как же эта девочка скажет его имя, с какими ощущениями, понравится ли оно ей вообще? Только вот, первая встреча забылась на долгое время, как и сам образ пациентки отца. Спустя долгое время, мелькнувшая когда-то мечта сбылась, и Саммерс ощутил, что улыбка на лице расплывается самостоятельно, словно у какого-то дурака. Лёгкая наивность, доверие и дружелюбие — парню казалось, что только она так и могла выговаривать своё имя. Впрочем, она прелестно могла повторять Рут, когда Саммерс вытворял очередную глупость. Тогда имя звучало жёстко, с подозрением, а гласные протягивались очень медленно. Если уж говорить по-честному, в его голове мелькали настоящие теории между их родством, но они откидывались прочь — было бы так, то Фелпс никогда в жизни не подпустила бы Эллисон к нему. Иногда девушка повторяла «интонации» его матери — полное безразличие, но с одним серьёзным отличием — в её глазах бушевал океан злости, а иногда и настоящей печали. В последнем случае хотелось ударить себя по лицу, наказать за свою же глупость. И, стоит сказать, Дэниелу нравилось любое произношение его имени от Эллисон. Только не настоящему безразличию, когда даже глаза ни о чём не говорят.