***
Всё происходящее кажется каким-то неправдоподобным: такая странная компания – Голд, Реджина и Снежка – вместе в антикварной лавке. Реджина, раздетая по пояс, если не считать простого (по крайней мере, в её понимании) бюстгальтера, сидит на старом деревянном стуле возле кассы. Даже если ей некомфортно находиться в таком виде перед бывшим учителем, она этого не показывает. Снежка меряет шагами помещение, пристально глядя на то, как его руки «колдуют» над предплечьем Реджины. Едва заметное свечение окутывает рану. – Постой, если ты умеешь исцелять, – начинает она, – почему бы тебе не вылечить и Эмму тоже? – Боюсь, здесь я бессилен, – отвечает Голд. Он подставляет руку и мгновение спустя кусок искорёженного металла падает ему на ладонь. Он показывает пулю Реджине, слегка улыбаясь, а затем продолжает: – Повреждения мисс Свон гораздо серьёзней обычного пулевого ранения. Хотя эта рана и болезненна, но пуля не задела кость и не порвала мышцы. Сравнительно малое количество энергии требуется, чтобы залечить такую рану. – Но повреждения Эммы… – …потребуют такого количества энергии, какого нет даже у всех нас вместе взятых, – отвечает Реджина. – Если бы Эмма была на грани смерти и медицина была бы бессильна, наша магия смогла бы сохранить ей жизнь, но не излечить серьёзные переломы. Магия способна на многое, но не на всё. Голд понимающе улыбается и одобрительно кивает в знак согласия. – Она права. Однако, как я слышал, мисс Свон сможет восстановиться полностью, не правда ли? – спрашивает Голд, продолжая водить ладонью над раной. – Вейл говорит, что она полностью поправится, – заверяет Снежка. Её взгляд падает на лежащего на полу Оуэна. Он связан чем-то отдалённо похожим на верёвки на случай, если, очнувшись, решит совершить какую-нибудь глупость. Вроде нападения на Тёмного и Злую Королеву. – Замечательно. Давайте пройдёмся по тому, что я должен сделать, – предлагает Голд, подходя к огромной книге заклинаний и открывая её. Ему даже не требуется произносить текст вслух – или даже шепотом – но Голд хочет убедиться, что память его не подводит. Ему хочется освежить в памяти все детали процесса. – А разве мы не будем ждать твоего увальня? – спрашивает Реджина. – Реджина, – вздыхает Снежка. Та недовольно косится в сторону Снежки. – Простите. Старая привычка. – Принимая во внимание то, что минуту назад я вылечил твою руку, полагаю, тебе стоит быть повежливей. – Как ты правильно заметил, я была ранена в руку, а не в голову. И кроме того, мне бы и вовсе не понадобилась сторонняя помощь, если бы в своё время ты обучил меня искусству врачевания. – Ты умеешь исцелять порезы, – пожимает плечами он, возвращаясь к ней, чтобы ещё раз внимательно осмотреть рану. Пуля застряла в мягких тканях, и вопреки тому, что он сказал раньше, небольшой вред целостности мышц всё же был нанесён. Это неизбежно ограничит подвижность руки на несколько дней, но в остальном всё выглядит вполне хорошо. – О, какая незаменимая способность, – возражает Реджина, отдёргивая руку от мягко ощупывавших место ранения пальцев Голда. Он достаточно дружелюбен, но Реджине всё ещё тяжело поверить, что его благородные поступки бескорыстны. Снежка отворачивается; ей кажется, что она является свидетелем давней истории, которая настолько ущербна и нелогична, что напоминает театр абсурда: эти двое держаться друг с другом фамильярно и неприязненно, но в то же время не без уважения и странной привязанности. Это лишено всякого смысла. Хотя Снежка и не уверена, что в подобных отношениях вообще может быть смысл. Ей отчаянно хочется, чтобы всё поскорее закончилось. Хочется, чтобы её дочь вернулась домой, и ей больше не угрожала опасность. И не так уж важно, где теперь этот самый дом. Даже если он там, где Реджина, – понимает Снежка и снова переводит взгляд на бывшую королеву. Дверь в магазин открывается, и заходит Нил. Глазами он сразу ищет Реджину, но заметив, что та не одета, резко устремляет взгляд в пол, где по-прежнему без сознания лежит Оуэн. – Он мёртв? – спрашивает Нил, хмуря лоб. – Нет, – отвечает Реджина, вставая, затем берёт в руки свитер. Она хмурится, когда видит, насколько испорчена вязка, но особого выбора всё равно нет, учитывая, что остальная одежда в лавке Голда принадлежит Белль. И, чего греха таить, её вещи Реджина в жизни бы не надела. Она вздыхает и просовывает голову в пройму, морщась от вспыхнувшей при движении руки боли. – Ты в порядке? – спрашивает Нил, наконец, поднимая на неё глаза. Реджина смотрит на него с выражением, призванным напомнить, что они недолюбливают друг друга и вынуждены общаться только ради Генри, но Нил не отвечает на провокацию. Не отвечает, потому что помнит, как они вместе пили пиво, и Реджина рассказывала ему о первых словах Генри. – Оуэн меня подстрелил, – наконец произносит Реджина, когда понимает, что Нил всё ещё смотрит на неё. – Я в порядке. Как она? – Это же Эмма, – отвечает он, пожимая плечами. – Ты и сама знаешь, как она. – Конечно. Нам нужна твоя помощь. Мы хотим выдворить Оуэна за пределы Сторибрука. – Мне нужны подробности, Реджина. Она вздыхает, словно он намеренно пытается вывести её из себя; возможно, так оно и есть. Яблоко от яблони. Снежка выходит вперёд. – Мы хотим вывезти его за пределы городской черты и убедиться, что он не вернётся назад. Реджина – единственная, не считая твоего отца, кто может это сделать. Но мы хотим увезти его подальше. К примеру, в соседний город. А он почти в тридцати милях отсюда. – Вы ведь чего-то не договариваете, так? Если он будет без сознания… – Он, вероятно, скоро проснётся, – отвечает Реджина. – Твоя задача состоит в том, чтобы отвезти его в больницу. – Почему? Вы собираетесь ему навредить? – Тебя это волнует? – грубит она. – Ты видел, что он сделал с Эммой. – Видел, но я не специалист по убийствам людей в отключке. – Полагаю, тут ты прав, – холодно отвечает Реджина, и не ясно, считает ли она это хорошим знаком или плохим. – Впрочем, это не имеет значения, потому что мы не собираемся причинять ему боль; мы просто хотим стереть ему память. – Что, прости? Реджина оборачивается и глядит на Голда. – Серьёзно? Он сухо усмехается. – Что наша нетерпеливая королева пытается сказать, Бэй, – так это то, что мы сотрём ему память так, что он не сможет ничего вспомнить. Все будут думать, будто у него амнезия. Необратимая. – Но почему? Как я понимаю, вторая часть плана состоит в закрытии Сторибрука чем-то вроде щита, который будет впускать и выпускать лишь определённых людей. Я прав? – Именно так, – говорит Снежка. – Любой, у кого в жилах течёт магическая кровь. – Тогда почему… – Потому что, несмотря на причинённый им вред, Оуэн не заслуживает того, чтобы жить с разбитым сердцем и болезненными воспоминаниями, – говорит Реджина. – Он никогда не смирится с утратой и никогда не перестанет искать, и… – она отворачивается, сжимая челюсти, словно осознав, что, наверно, не следует так откровенничать с людьми, которые в течение долгих лет были её врагами. – Хорошо, – соглашается Нил. – Но ты ведь дашь ему новые воспоминания? – На нём нет проклятия, так что – нет, я не могу дать ему новые воспоминания. Твой отец просто сотрёт то, что уже есть. Отпечатки пальцев помогут ему понять, кто он, но он не вспомнит ничего, что сможет причинить ему боль. У него не будет эмоциональной связи с убийством его отца, а это, при удачном раскладе, будет означать, что он сможет жить дальше, – отвечает Реджина. – Это сработает? – Должно, – кивает Голд. – Даже если он попытается накопать информацию о себе, то вряд ли найдёт что-то, что приведёт его к нам, или к злобе, которую он когда-то чувствовал. – Значит, отец сотрёт ему память, а я отвезу его в ближайшую больницу, как будто нашёл его, бесцельно блуждающего по шоссе? – уточняет Нил. – Именно. Если придётся оставить контактную информацию, по крайней мере, она будет настоящей. Если что-то подобное спросят у любого из нас, это может привести к беде. Последний раз самостоятельно я пересекала границу десять лет назад. – Хорошо. Я всё понял. – Ты уверена? – спрашивает Снежка, глядя на Реджину. – Думаю, будет хорошо, если я больше никогда не увижу этого человека, потому что иначе убью его за то, что он сделал сегодня, даже если ты будешь снова меня отговаривать, Снежка. Но… его ненависть ко мне не лишена причины. Я её заслужила. Мы все знаем, однако, что вы не позволите ему навредить мне, как и ваша имбецильная дочурка с её героическими порывами. – Эта «имбецильная дочурка с героическими порывами» любит тебя, – напоминает ей Снежка. – Она права, – говорит Нил. – Я знаю. И ещё знаю, что не хочу умирать сегодня. Наконец, у меня есть вещи, ради которых стоит жить, – позволяет себе откровение Реджина. – Как бы эгоистично это ни звучало. – Мы должны разбудить его, – Нил кивает в сторону Оуэна, – прежде, чем увозить? – Да. Мне нужно, чтобы он был в сознании, чтобы я мог добраться до его воспоминаний, – подтверждает Голд. – Конечно, – бормочет Реджина. Она наклоняется к Оуэну и мягко кладёт ладонь ему на щеку. Часть её хочет вонзить ногти ему в лицо и оставить отметины, но излеченная Эммой светлая часть её души останавливает этот порыв. – Оуэн, – говорит Реджина. – Проснись. Спустя мгновение он моргает и смотрит на неё поначалу смущенно, затем страх в полной мере проступает на лице. – Реджина, – шепчет Оуэн и начинает отстраняться, но она не отводит руку, качая головой. – Нет, – говорит Реджина. – Всё позади. Тебе нужно успокоиться. – Успокоиться? Ты ведь собираешься меня убить! – он поднимает глаза на остальных. – Вы позволите ей сделать это? Хорошо. Что ж… – Никто не собирается тебя убивать. Не сегодня, – говорит Голд, опускаясь на колени рядом с Реджиной. Он кладёт свою руку поверх Реджининой, и ладонь озаряется ярким свечением. – Что вы… – Ш-ш-ш, – произносит Реджина. – Просто позволь всему плохому уйти, дорогой. Больше не будет боли. – Я не понимаю. – Тебе и не нужно. Через несколько мгновений ты даже не вспомнишь происходящего, словно мы никогда и не встречались. Словно я никогда не отнимала у тебя отца и никогда не причиняла тебе боль. Ты сможешь начать всё заново, ты сможешь стать свободным, – убеждает она. – Мой отец? – скулит он. – Просто фотографии на стене, которые больше не причиняют боль. – Теперь моя очередь, – мягко говорит ей Голд. Она вздыхает и отстраняется от Оуэна, затем встаёт и подходит к Снежке. Они вместе наблюдают – они вряд ли когда-то предполагали, что смогут находиться рядом, не желая при этом убить друг друга – как Голд стирает все болезненные воспоминания из сознания Оуэна Флинна. – С этого момента ты – Грег Менделл. Оуэна Флинна больше нет, – говорит ему Голд, и в следующее мгновение яркое свечение окутывает всё помещение. Грег вздыхает от боли, печали и даже облегчения. Когда всё заканчивается, он оседает на пол, а его глаза закатываются. – Теперь я о нём позабочусь, – говорит Нил, аккуратно поднимая Оуэна с пола. Придерживая Грега за поясницу, он продвигается к выходу. – Я постараюсь вернуться так быстро, как только смогу. Но это всё равно займет несколько часов. Реджина просто кивает, мысли уносят её к воспоминаниям о маленьком мальчике, а затем мгновенно перескакивают на много лет вперёд к красивой девушке. Часть её хочет сбежать, снова отгородиться от всех и быть благодарной за то, что ей удалось пережить ещё один тёмный день. Но она не может. Она не в силах убежать от этого и не в силах оттолкнуть Эмму. Она должна предоставить Эмме шанс сделать это первой. Она должна ей это. – Реджина, – начинает Снежка. – Мне нужно переодеться, – говорит она. – Я вся в крови. Снежка моргает, потому что для Реджины странно беспокоиться о подобных вещах. Но, увидев слёзы в глазах бывшей мачехи, она понимает, что Реджине просто нужно время, чтобы собраться с силами. Так что она мягко улыбается и говорит: – Конечно. – Тогда встретимся позже в больнице. – Ты… – Я в порядке, Снежка. – А если бы не была? – Мы общаемся, дорогая, но это не значит, что мы близкие подружки, – в её словах нет злобы или жестокости, только усталость и смирение. Возможно, им не удастся сблизиться, но впервые они обе хотят этого, и на данный момент им обеим этого достаточно. – Нет, – соглашается Снежка. – Я скажу Генри, где ты. – Спасибо, – она поворачивается к Голду и говорит то же самое. Он просто наклоняет голову. Словно всё понимает. И он понимает. Этот сукин сын всегда всё понимает.***
Почти в одиннадцать вечера она наконец добирается до палаты Эммы. Если бы это была больница в любом другом городе, ей бы вежливо сообщили, что часы посещения закончились, и ей следует прийти завтра. Но она в городе, который создала сама при помощи тёмного проклятья, поэтому никто не сможет помешать ей навещать Эмму. Даже Виктор не счёл нужным протестовать, когда заметил её. – На тебе мой свитшот, – хихикает Эмма, хотя горло болезненно пересохло. – Я зашла домой переодеться и сразу увидела его. Валялся в спальне, – отвечает Реджина. – К слову, он не очень-то удобный. – Врунишка. – Пожалуй. Полагаю, нет смысла спрашивать, как ты? – Хреново. Реджина усмехается, странно успокаиваясь от безжалостной правдивости ответа. Странно, но ведь когда-то её выводила из себя неприкрытая прямота Эммы. Её всякий раз задевало то, что Эмма смела дерзить ей. – А ты как? – спрашивает Эмма между приступами кашля. – Какой идиотский вопрос. – Почему? – Потому что это ты лежишь в больничной палате и выглядишь как побитый боксёр из фильмов восьмидесятых. – Ты смотрела «Рокки»? – Случайно. – Да ну конечно. Мэри Маргарет сказала, что в тебя стреляли. – Тогда я предполагаю, что она сообщила также, что Голд меня вылечил, – она поднимает руку, как бы показывая Эмме, что всё в порядке. Но вдруг сжимает зубы, стараясь не поморщиться. – Она сказала, что он помог. Но выглядит, будто тебе всё ещё больно. Реджина закатывает глаза. – Это что ещё такое? – У меня всего лишь небольшое ранение, ты идиотка; это ты у нас… – Покалеченная. – Да. – Нет. Я ранена, а не искалечена. – Детали. – Не для меня, – она протягивает руку – ту, к которой присоединена капельница – и жестом просит Реджину взять её. Когда бывшая королева отказывается, Эмма мягко спрашивает: – У нас всё в порядке? – Ты правда считаешь, что всё может быть в порядке, Эмма? – Ты не переступила черту. – Но я хотела. И если бы не твоя мать, я бы это сделала. Знаю, тебе хочется верить, что это не так, но, Эмма, я хотела убить его. – Я знаю, кого выбрала. И я знаю, на что ты способна. Правда, знаю. – А ты ожидала, что пострадаешь из-за того, на что я способна? – Физически? Нет, – признаёт Эмма, снова закашливаясь. – Тогда, возможно, нам следует сесть и всё обсудить. – Ты этого хочешь? – Разве не это нам говорили делать? Разве не этого ты хотела утром? Расставить все точки над i? – Ты собиралась рассказать мне про Грега вечером? – Да. – Дерьмово выбрали время. – Точно. – Возьми меня за руку, пожалуйста. Реджина хмурится, но делает, что её попросили. Переплетя пальцы, она удивляется, почувствовав, как сильно сжимает её руку Эмма. – Я люблю тебя и знаю, что ты тоже меня любишь. И я знаю, что ты напугана. – А ты нет? – Ещё как, но это я лежу в больничной кровати. Ты-то почему напугана? Реджина смеётся громко и надрывно. – Ты серьёзно? – Я под тяжелыми наркотиками, но ты даже представить не можешь, как мне больно, Реджина. Так что, да, я чертовски серьёзна. Чего ты боишься? – Эмма… – Скажи мне. – Хочешь знать? Хорошо. Мне страшно от того, какие чувства ты во мне вызываешь, от того, какой потерянной я себя чувствую, какой отчаявшейся и напрочь потерявшей контроль. Раньше, когда я чувствовала нечто подобное, я всё теряла, потому что слишком сильно старалась удержать счастье, но этим делала только хуже. Я не слабая, Эмма, но в таких ситуациях мне кажется, что слабая… когда, я… прямо сейчас я чувствую, что мне нужно встать и уйти отсюда, и мне нужно это сделать, потому что… – Потому что ты думаешь, что так будет лучше для меня, – Эмма лениво улыбается. – Ты, пожалуй, единственный человек из всех, что мне довелось встречать, Реджина, который действительно верит, что бескорыстие – это слабость. – Это не… я не бескорыстна, Эмма, и никогда такой не буду. Я знаю, что мне следует сделать, но не хочу делать, и думаю… думаю, это и есть моя слабость. – А как же то, чего хочу я? И что нужно мне? – И что же? – Твоя кроватка и одеялко. От подушки тоже не откажусь. – Эмма… – Мне нужна моя семья, Реджина, а ты – её огромная часть. Я не ждала того, что сегодня случилось, и мне бы хотелось, чтобы такое никогда больше не повторялось, но я была с тобой в склепе; я знаю, кто ты и что раньше делала. Если бы ты вчера рассказала мне историю Оуэна, сегодня я бы не ставила под вопрос будущее наших отношений. И сейчас такого вопроса передо мной не стоит. Я хочу, чтобы мы были вместе, мне это нужно, мне нужна наша семья и всё это тоже. – Это всё лекарства. – Ну да. Думаешь, они могут повысить дозу? Было бы очень неплохо. – С этим я сама справлюсь, – говорит Реджина, сжимая Эммину руку. Ладонь окутывает желтое свечение. – Эта магия тебя не исцелит, меня этому никогда не учили. Это просто заклинание онемения, которое поможет тебе заснуть. – Мне это нравится. Ты не боишься снова использовать магию? – Боюсь, но с этим мы разберёмся завтра. Сегодня я хочу, чтобы ты отдыхала. И к тому же, это довольно безобидное заклинание; сложно натворить много зла, применяя заклинание онемения. По крайней мере, мне об этом ничего неизвестно. – Ты поцелуешь меня перед сном? – спрашивает Эмма, зевая, когда магия Реджины проникает в кровь и заглушает боль. – Серьёзно? – Вполне. – Временами ты ведёшь себя, как ребёнок, – говорит ей Реджина, не в силах спрятать улыбку. – Ага, – соглашается Эмма, – И всё равно, поцелуй. Реджина наклоняется и мягко целует Эмму в губы, чувствуя какие они сухие и потрескавшиеся. Этого достаточно, чтобы на глаза Реджины навернулись слёзы, но она не отстраняется из страха, что этим поцелуем всё и закончится. Возможно, утром Эмма проснётся с ясной головой. Возможно, она… Но Эмма целует в ответ, поцелуй слабый, но каким-то образом он полон силы. И она знает, что Эмма никуда не денется. – Я люблю тебя, – говорит ей Эмма, – Люблю тебя, люблю. – Заткнись и спи. – И ты меня любишь, – заключает Эмма, глупо улыбаясь. – Это так. А теперь отдыхай. Пожалуйста. – Если ты пообещаешь, что завтра мы поговорим. И через день. И будем продолжать говорить до тех пор, пока всё не выясним. – На это может уйти целая жизнь. – Меня это устраивает. Реджина умилённо фыркает и затем усиливает действие заклинания. Она испытывает облегчение, когда видит, как глаза Эммы закрываются, и она погружается в сон. Облегчение от того, что Эмма больше не произносит фраз типа «Я люблю тебя». Иначе Реджина бы просто не выдержала. – Снова заснула? – слышит она с порога. Оборачивается и видит Снежку и Дэвида, стоящих в двери. Вид у них измождённый. – Да. Она проспит всю ночь. – Это… просто отлично. Не возражаешь, если мы тут с тобой посидим? Реджина чуть было не говорит «нет», но день был слишком тяжелым, и при других раскладах она бы сейчас стояла в морге или в своём офисе по локоть в крови. Но она здесь, поэтому просто кивает в знак согласия и указывает на два стула у стены. – Я принёс кофе, – говорит ей Дэвид, протягивая стакан. – Спасибо. Нил звонил? – Да. Он пробудет там всю ночь, – говорит она. – А Генри? – С Руби. Чему он не особенно рад, – усмехается бывшая принцесса. – Он хотел тебя видеть. Он очень взволнован. По поводу вас обеих. – Завтра, – говорит она, отпивая кофе, очевидно, принесенного из кафе «У Бабушки». Затем, понимая, что не сможет выносить повисшую тишину, спрашивает: – Так что вы хотели услышать? – Расскажи нам о вас с Эммой, – предлагает Дэвид. – Как от желания поубивать друг друга вы сумели дойти до… до всего остального. – На мгновение его лицо искажается, когда он думает о фотографиях на стене. – Уверен, что хочешь знать? Я всё ещё ваш злейший враг. – А она всё ещё наша дочь, – отвечает Снежка. – И это по-прежнему её выбор. – Хорошо, но не говорите потом, что я вас не предупреждала. – Опусти подробности, – предлагает Дэвид. Она поднимает бровь и вдруг понимает, что он думает о фотографиях. – Так как? – подталкивает её Снежка, переводя взгляд на спящую Эмму. – Что ж, она принесла мне перечной мяты, – послед долгих раздумий произносит Реджина. – У меня ужасно болела голова, и она принесла мне мяты.