Реальность/Real

– Доброе утро, – говорит Снежка, лучезарно улыбаясь, когда Эмма входит в кафе «У Бабушки». Затем с лёгким укором продолжает: – Опаздываешь. – Знаю, – подтверждает Эмма, садясь. – Непростое выдалось утро. Снежка вопросительно поднимает бровь. – Всё в порядке? – спрашивает она. На самом деле ей хочется знать, не начала ли Реджина снова использовать магию, но она решает попридержать язык, поскольку возникшая между её дочерью и бывшей мачехой дружба, вне всяких сомнений, много значит для Эммы; кроме того, Снежка меньше всего хочет отдалиться от неё. Она желает укрепить отношения с дочерью, и если для этого нужно принять её дружбу с Реджиной, что ж, Снежка готова сделать это. Даже вопреки желанию полностью оградить Эмму от общения с Реджиной. Однако реальность такова (они ведь вместе воспитывают Генри), что это просто не представляется возможным. Да и Генри их дружба идёт на пользу. Поэтому Снежка лишь широко улыбается и ждёт ответа. – Да, всё в порядке. Как пацан себя вёл прошлой ночью? – Идеально, – отвечает Снежка. – Здорово. Не против, если он останется у вас ещё на одну ночь? – Конечно. Но можно узнать, почему? – Реджине нужен друг, – отвечает Эмма, пожимая плечами. Снежка медленно кивает. – Ты – хороший друг. Эмма вздыхает. Иногда ей кажется, что Снежка пытается убедить себя, что они с Реджиной и вправду только друзья. Не то чтобы Эмма думала, что её мать догадывается о реальном положении вещей (совершенно точно, нет, потому что Снежка бы просто не сумела удержаться от попыток открыть Эмме глаза), но наверняка понимает, что у них нечто большее, чем просто приятельские посиделки за бокалом вина. – Она тоже. – Я не имела... – Я знаю, – кивает Эмма. – Слушай, я знаю, что эта... дружба между мной и Реджиной кажется тебе странной, но всё хорошо, понимаешь? – Понимаю, – соглашается Снежка, хотя, очевидно, что сомнения никуда не исчезли. – Может, тогда закажем завтрак; твой отец упоминал что-то о реорганизации базы данных, на твоём месте я бы не разрешала ему влезать в это. Эмма стонет. – Видимо, придётся захватить завтрак с собой. – Ни в коем случае, – отвечает Снежка, тепло улыбаясь. – Возможно, ты и нужна Реджине вечером, но утро ты проведёшь со мной. Договорились? Эмма смеётся: – Договорились.

***

На подходе к участку Эмма замечает его. Он стоит на выходе из аллеи, по которой она идёт: ботинки и края джинсов промокли, глаза искрятся гневом. – Грег, – осторожно приветствует его Эмма, гадая, откуда взялось чувство, что он её караулит. Ни для кого не секрет, что она ходит этим путём по утрам после завтраков с матерью, но всё равно подозрительно. С этим человеком её ничто не связывает, хорошо бы так всё и оставалось. Особенно, если он хочет позвать её на свидание. К сожалению, у него на уме нечто другое. – Я не понимаю, – говорит Грег, преграждая ей путь. Одну руку он держит в кармане, другой указывает на неё. – Не понимаю. – Не понимаешь чего? – Как ты можешь любить её? – Что? – Как ты можешь любить монстра? – Не знаю, о чём ты говоришь, – отвечает Эмма, шаря рукой за поясом в попытке достать пистолет. Она клянёт Реджину, запретившую из-за Генри держать пистолет дома; значит, оружие в участке, в ящике стола, а не у неё за поясом, где оно было бы весьма кстати. – Я видел вас на пороге, – шипит он. – Я слышал, что ты сказала. Слышал, как ты признавалась ей в любви. И видел, как ты её целовала. Эмма поднимает руки в попытке его утихомирить. – Точно. Хорошо. Слушай... – Нет, это ты слушай. Я ещё мог понять, когда ты просто её трахала, иногда нам нравится трогать грязные вещи. Ты очень на меня похожа... – Я совершенно на тебя не похожа, – резко возражает она, лицо пылает гневом. Он не обращает внимания. – Мы оба – сироты, лишиенные семьи, сломленные. Нас вышвыривали чаще, чем принимали, – говоря это, он кивает. – И мы оба знаем, что всё это из-за Реджины. – Ты не знаешь, о чём говоришь. – О, поверь, Эмма, отлично знаю. Я знаю, кто Реджина на самом деле. Знаю, что она – Злая Королева. Это чёртово место, может, и выглядит как небольшой прибрежный городок, но я-то знаю правду. Понимаешь, я был здесь, когда город возник из ниоткуда. Ты хоть знаешь, что со мной случилось в тот день? Твоя любовница говорила тебе? – он выплюнул слово «любовница» словно какое-то грязное ругательство. – С чего ты взял, что она – моя любовница? – бросает в ответ Эмма. – Это всё, что тебя заботит? – Откуда ты знаешь? – Я наблюдал за вами. Двадцать четыре часа в сутки. Я знаю обо всём, что она делает. Всякий раз, когда она пытается притвориться нормальной, покупая горошек, я наблюдаю. Всякий раз, когда она думает, что может замолить грехи, разговаривая с доктором Хоппером, я слежу, – он улыбается, говоря это, лицо перекошено и наполнено отвращением и яростью; при виде этого Эмму пробивает озноб. – Почему? Почему тебя заботит... – Потому что она должна заплатить жизнью за то, чего меня лишила; и я возьму своё, – он приближается ещё на шаг, и Эмма напрягается, как будто ждёт, что он набросится на неё. Она прикидывает, что хоть он и выше ростом, у неё есть неплохой шанс сбить его с ног. – Чего она тебя лишила? – Отца. Она убила его, оставив меня сиротой. Как и тебя. – Я не сирота. – Двадцать восемь лет была ею. Поэтому я спрошу снова: как ты можешь любить её? – Я просто люблю, и это моё дело, тебя оно не касается. – Вот тут, Эмма, ты ошибаешься; всё, что связано с Королевой, – моё дело. – Он качает головой, будто не может поверить, что нужно вообще что-то объяснять. – Она – животное, которое нужно пристрелить. – Она уже не та, кем была тридцать лет назад. – Мне плевать. – И это понятно, – говорит Эмма. – У тебя есть полное право... – Не делай из меня идиота! – Даже не думала, – уверяет его Эмма. – Я просто... – она внезапно замолкает, решая изменить тактику. – Я не позволю тебе навредить ей, если это то, что ты намереваешься сделать; тебе лучше оставить всё это и уехать из города, потому что ты получишь её только через мой труп, а я не собираюсь умирать. – Я не просто намереваюсь, – улыбается он, подходя ещё на шаг. – Грег... – Оуэн. Это моё настоящее имя. Оуэн Флинн. Во всяком случае, я был им. Пока она не лишила меня семьи. И тебя тоже, но тебе, по-видимому, всё равно, ведь ты с ней спишь. Как ей повезло. Эмма пропускает большую часть его тирады, потому что, да, она слышала, как во сне Реджина неоднократно произносила его имя. Выкрикивала его. – Оуэн, ты ведь не хочешь марать руки, – мягко говорит она. – Ошибаешься. Я хочу искупаться в её крови. – Этого не будет. – Снова ошибаешься, Эмма. Я думал, это что-то вроде бунта против мамочки с папочкой, что ты трахаешь её из ненависти, поэтому я ждал; думал, что в конце концов ты её бросишь, но когда увидел вас утром, она выглядела счастливой рядом с тобой. – Она со мной счастлива. – У неё нет права на счастье. Не тогда, когда несчастен я. – Ты... – Нет! Ты не знаешь, что мне пришлось пережить! Не знаешь, сколько лет я искал отца, а затем – её. – Мне жаль, но я не позволю тебе навредить ей. – Потому что твоя любовь к ней значит больше, чем моя ненависть? – Даже если нет, я всё равно не позволю причинить ей вред. – Ну, просто герой, – язвительно произносит он. – Уверен, ты думаешь, что и душу её можешь спасти. – Я не пытаюсь быть героем, я просто знаю, что месть ведёт к опустошению. Женщина, которую я люблю, знает об этом не понаслышке, Оуэн. – Я уже опустошен, и я заставлю её заплатить. – Нет, пока я жива. – Тогда, полагаю, это ненадолго, – рычит он. – Просто знай, когда испустишь последний вздох, всему виной твоя любовь к монстру. Позднее она подумает – когда снова будет в состоянии – что ей следовало предвидеть нападение, потому что одна его рука всё время была в кармане. Но она не предвидела. Может, всему виной плотный завтрак, а может, она просто недооценила его, приняв за обозлённого, но безобидного человека; в любом случае, Эмма оказывается не готовой к нападению Грега, приставившего электрошокер к её горлу. Она поднимает правую руку, пытаясь его оттолкнуть, но в этот момент разряд электричества пронзает тело. Эмма вскрикивает от боли, но удары шокером продолжаются, глаза закатываются, и она, не теряя сознания, оседает на грязную землю. Потерять сознание было бы слишком просто. То, что следует дальше: яростные удары кулаков и ботинок – кажется бесчеловечным. Она слышит, как он кричит на неё, но смысл слов не доходит до сознания. Ей кажется, она слышит, как он выкрикивает имя Реджины, но в конце концов всё просто сливается в гул. Она не может пошевелиться, не может дать сдачи, не может сопротивляться. Она лишь позволяет ему себя добить; по щекам, смешиваясь с кровью, текут горячие слёзы, а он всё продолжает избивать. Она чувствует горячее дыхание Грега на щеке, когда он наклоняется сказать ей что-то (видимо, угрожает), но именно бешенство в его голубых глазах даёт Эмме понять, что в следующие пять минут он её прикончит. Последняя мысль перед тем, как всё исчезает (сначала, утонув в красном, затем сером и чёрном), – не о том, каким монстром Оуэн считает Реджину (Эмма понимает, что её нежелание сдаваться – пиррова победа*), а о красном вине, которое она собиралась купить на вечер. Реджина обещала ей историю. Эмма гадает, не эту ли. Очевидно, ответ ей уже известен.