Минута до полуночи

8 лет назад Я пошарила под подушкой и заскулила от бессилия. Нож. Где он, чёрт подери? Нащупав щербатую рукоять, я выдохнула, сбросила ноги на пол и сощурилась, всматриваясь в густую темноту. Раз, два, три. Пронимала холодная дрожь. Я чувствовала бёдрами липкие прикосновения мужских рук, но знала, что никого нет в комнате. Нужно успокоиться… зажечь свечку. Где-то на тумбочке валялась зажигалка. Короткий фитиль вспыхнул жёлтым, озаряя комнату скудным светом. Никого. Когда прекратится эта паранойя? Три месяца прошло. Да ничего толком и не случилось! Случилось бы, если бы не Джеймс. Если бы он опоздал на пару минут… Нет! Не думать, не думать, не думать. А теперь… Джеймса не будет в лагере ещё неделю, и защитить нас с мамой было некому. Нет. Это не повторится. Я сама смогу за себя постоять. Ни одна паскуда не тронет меня пальцем. Я крепче обхватила рукоять ножа, стиснула веки и впилась зубами в ребро ладони. Боль трезвила, как пощёчина. Я подскочила с кровати, и кровь ударила в голову; перед глазами зажужжал рой красных мошек. Нужно выпить воды и попытаться уснуть. Я просеменила по комнате, ручка скрипнула под рукой, продавливаясь, но я не решилась выйти за дверь. В доме кто-то был. С кухни доносились приглушённые голоса — мамин и мужской, смутно знакомый. Где я раньше его слышала? Я приоткрыла дверь и просунула голову в образовавшуюся щель, вслушиваясь. — Тебе не следовало приходить, — тихий мамин укор. — Тебе повезло, что Сайлас с Джеймсом в городе. — Что за Джеймс? — Мой муж, — ответила мама. — Следовало догадаться. Такая женщина, как ты… — мужчина вздохнул, не договорив. Где же я слышала этот уравновешенный тон? — Когда тебе рожать? — Через месяц, — обронила она и перевела тему: — Ты уверен, что тебя никто не видел? — На девяносто пять процентов, — отрапортовал он. — В этом ты весь. — Я не мог не прийти. Как дела у Фиби? Мама фыркнула. Я представила, как она надувает губы, сгоняя кончиками пальцев чёлку со лба; как её лицо становится обиженным и детским. — Оливер, ты издеваешься? Пришёл поговорить о моей дочери? Оливер. Оливер… Майерс? Папа Дрейка? Я врезалась лопатками в стену и чуть не сползла вниз. Что он здесь делает? — Нет, не за этим. Я пришёл сказать, что ты оказалась права. Во всём. Как обычно. — Послышалось какое-то непонятное копошение. Шелест, похожий на звук переворачиваемых страниц, плотных и задубевших от времени. — Смотри, Рози. Лекарство работает. Мы трудились над этим почти десять лет. — Самые бессмысленные годы в моей жизни, — пробормотала она. — Я говорила… Я говорила, что нужно прекратить исследования. Сожги это. Или закопай, чтобы никто не узнал. Это… бомба. Бомба, точно тебе говорю. Если она попадёт в нехорошие руки… — Это может спасти жизни миллионов людей. — Не такой ценой, — отрезала мама. — Не должны одни люди платить жизнью за жизнь других людей. Ты сам понимаешь, что это бессмыслица. Я на цыпочках прокралась по коридору, стараясь не выдать своего присутствия. Даже не дышать. — Что ты собираешься с этим делать? — наконец спросила она. — Я думал продолжить исследования. Может, есть ещё способ. Не решил. Поэтому пришёл посоветоваться с тобой. — Ты можешь себе представить, что случится, если об этом узнают? Иммунов начнут выращивать на фермах, как скот на убой. Красть детей с иммунитетом, чтобы вылечить больных родственников. У тебя самого двое сыновей. У Дрейка точно есть иммунитет. Хочешь, чтобы его пустили на лекарство в какой-нибудь подпольной лаборатории? И главное, зачем? — Раздался резкий хлопок — кажется, мама ударила раскрытыми ладонями по столу. — Бактерия будет мутировать, станет агрессивнее… Люди продолжат болеть и умирать. Как это происходило после второго, третьего, последнего поколения антибиотиков. Если бы не эти чёртовы антибиотики… может быть, эпидемии бы и не произошло. — Мы не можем знать это наверняка. — Проверять не хочется. — И что ты предлагаешь, Роуз? Сдаться? — Нет. Я предлагаю жить дальше. Единственное лекарство от инфекции — иммунитет.

***

Наши дни Сколько прошло времени? Я не имела понятия. Нужно было позвать Дрейка, но ни я, ни Майк не двигались с места. В спальне Дженнифер стояла нечеловеческая тишина, и мёртвый воздух, спёртый низким потолком, ощутимо давил на плечи. Я не могла пошевелиться, не могла отодрать пальцы от бортика детской кроватки, не могла обернуться и посмотреть Майку в лицо. Кололо сердце. Маленький сын Дрейка крепко спал, завёрнутый в одеялко до самого подбородка, и сладко причмокивал во сне, не подозревая, что остался сиротой. Да, да, именно — круглым сиротой; назвать отцом мужчину вроде Дрейка у меня не поворачивался язык. Он даже ни разу не взял сына на руки. Только дал ему имя: «Ну, пусть будет Том» — таким скучающим тоном, будто выбирал, что съесть на ужин. — Фиби… — Майк прочистил горло влажным кашлем, привлекая к себе внимание. Я обернулась и уставилась в пол под его ногами. Колено у него нервически дёргалось, будто к нему подсоединили провод под напряжением. — Ты же сказала, что с ней всё будет хорошо, — он швырнул мне упрёком. — Ты сказала… Да, чёрт тебя подери, сказала. А что ты хотел от меня услышать, Майк? Что я вообще могла сделать для неё? Что я вообще могу?.. Да ровным счётом ничего. Я не всесильна, чёрт возьми. Как можно быть хорошим врачом, если не у кого учиться, если из медикаментов нет ничего, кроме спирта? Я взглянула на укрытое одеялом тело; Майк скрючился на краю кровати рядом с Дженнифер и мучил в руке её бледную безжизненную ладонь. Если он хотел найти виноватого, то мешать ему я не собиралась. Если ему станет легче от этого, то… — Да. Я дерьмовый медик… Это моя ответственность. — Нет, — тихо возразил Майк. — Ты не виновата, что мы живём в таких условиях. И эпидемия началась не из-за тебя. Если бы мы нашли лекарство от вируса… смогли бы отстроить мир заново. И Дженнифер была бы жива. — Во-первых, это не вирус, а бактерия. Во-вторых… не говори того, о чём не имеешь понятия, — отрезала я и осеклась, до боли прикусив губу. Ну кто меня за язык тянул? Я поспешно отвернулась к детской кроватке и, чуть не впечатавшись в бортик, принялась нарочито непринуждённо разглаживать складки на детском одеяле. — Ты что-то знаешь об исследованиях? — Ну, я мыла полы в лаборатории в своём прежнем лагере… — Фиби. — Серьёзно, Майк? Хочешь поговорить об этом сейчас? — Повисла невыносимая пауза. Вдох-выдох-вдох. Я обернулась и вытянула руки по швам, стараясь казаться невозмутимой. Майк выжидательно молчал, не сводя с меня глаз. — Ты что-то знаешь — я это вижу. — Я знаю не больше остальных, — отмахнулась я. — А даже если бы знала, это бы что-то изменило? Всё в прошлом. Эта зомбо-инфекция — хрень полная. Пара-тройка поколений — и у людей выработается врождённый иммунитет против этой заразы, так что глупо тратить ресурсы на разработку лекарства. Моя мать ушла из лагеря, потому что не видела в этом смысла, и отец Дрейка в конце концов с ней согласился и прекратил исследования. И правильно сделал. — Не в прошлом, — возразил Майк, покосившись на Дженнифер. — Мы вымираем… — Она, — я кивнула на тело под одеялом, — умерла не из-за заразных мертвяков. У неё был сепсис, по всей видимости. В Средневековье это называли родильной горячкой, а в двадцать первом веке такое уже не было смысла лечить — медицина была хорошая. Дженнифер была бы жива, если бы были нормальные медикаменты. Но медикаментов нет. Поэтому если мы от чего-то и вымрем, то от низкого уровня медицины. Нас положит какой-нибудь дурацкий грипп или другая ерунда, которую раньше лечили за неделю. Майк ничего не ответил. Казалось, он меня даже не слушал и не вникал в смысл моих слов; гладил и гладил в немом оцепенении девичью ладонь, которая уже никогда не отзовётся на его прикосновение. — Какая теперь разница, — выдавил он как-то убито. — Надо позвать Дрейка… Дрейк. Мне крышка. Теперь он меня точно пристрелит. Прямо в этой чёртовой комнате. Поставит на колени рядом с ещё не остывшим трупом матери его новорождённого сына и высадит пулю промеж бровей. Я выдохнула стон в ледяные ладони, и вдруг стало так тихо. Так тихо, что шелестящие шаги во дворе стали так отчётливо слышны. Лицо обдало холодом. Я метнулась к малышу, затем — к Дженнифер и снова — к детской кроватке. Томас захныкал сквозь сон и умолк, не проснувшись. Что-то остро впилось между рёбер, и я затрясла головой, отгоняя страшные мысли. Да нет, это какой-то бред. Дрейк мог быть убийцей, но своему родному сыну он вреда не причинит. Родному ли? Шаги стихли, и клацнул замок двери. А что, если это был вовсе не Дрейк? У лидера, тем более такого жестокого, в этом лагере наверняка полно врагов… Я перегородила собой кроватку на каком-то слепом инстинкте, пальцы вмёрзли в бортик; казалось, даже если бы захотела, не смогла бы сдвинуться с места. Майк не пошевелился, когда его кузен вошёл в комнату по-хозяйски широким шагом и застыл, уронив похолодевший взгляд на спрятанное под покрывалом тело. — Что здесь произошло? Ответ на свой вопрос — это читалось по его глазам под сурово сдвинутыми бровями — Дрейк знал и сам. Да, да, Дрейк Майерс, я убила твоего отца, а теперь и мать твоего ребёнка. Если тебе нужен повод со мной расквитаться — вот он. — Дженни… — я даже не успела выговорить её имя, как вмешался Майк: — Это был сепсис. А ты говорил, что это нормально, что у неё не спадает жар. Что она поправится… — Как будто Дрейк был в чём-то виноват. Я ждала, что он раскричится, ударит меня, схватит за волосы, вдавит в стену, оглушив пощёчиной. Что выхватит из кожаной кобуры пистолет, который всё время держал при себе, и приставит дуло к моему виску. Но Дрейк молчал, сжав белые губы в жестокую линию, — и от его тягостного молчания спирало грудь. — А что я мог сделать? — Дрейк встретился прямым взглядом с Майком; его голос звучал по-лидерски хладнокровно. Ни шока, ни горя, ни даже удивления. Непробиваем и неуязвим. Дрейк выглядел запертым на все замки, закованным в доспехи профессионального самообладания. Он не обращал на меня внимания, будто меня и вовсе не было в комнате. И лучше бы он кричал, злился, свернул мне шею — клянусь, в этом было бы больше человеческого, чем в его, кажется, неподдельном равнодушии. Холодный кусок титана, а не человек. Он попытался обойти меня и подобраться к детской кроватке, но я рефлекторно выступила вперёд и перегородила ему проход. Дрейк был выше меня. Сильнее. И при мне не было ножа. Плевать. Я смотрела ему в глаза снизу вверх, задрав подбородок, встав на цыпочки и как-то нелепо растопырив руки, чтобы казаться больше, как распушившаяся кошка. Дрейк хмыкнул, вопросительно вздёрнув бровь: — В чём дело, Фиби? — Хотела бы я знать ответ на его вопрос. — Я только хочу посмотреть на сына, — он примирительно выставил руки, будто спрашивая разрешения. Отодрав взгляд от его лица, я спешно отвернулась, выхватила кулёк с маленьким Томасом из кроватки и спрятала малыша на груди. Он недовольно захныкал, проснувшись; сонное личико сморщилось и моментально покраснело. — Тш-ш-ш, всё будет хорошо… Мама не придёт. А папа… Дрейк даже не протянул к нему руки. Меня от этого ломало всю. Я грызла губы, глядя в расплывающееся мутным пятном лицо Дрейка, и дышала короткими рывками, в каком-то тупом бессилии поглаживая дрожащую спинку малыша. Я не могла вернуть ему маму. Не могла сделать так, чтобы ребёнок был нужен родному отцу. Я не могла ровным счётом ничего. Почему так больно? Больно оттого, как Дрейк неотрывно смотрел на мои руки, прижимающие его сына к груди, и морщился, как от яркого солнца. — Ты позаботишься о нём, — это был не вопрос и даже не утверждение — неопровержимое знание. Аксиома. — С ума сошёл? Мы так не договаривались. — Я передумал, — он пожал плечами и повторил с нажимом: — Ты позаботишься о моём сыне. — Я что, заложница? — прошипела я. Дрейк усмехнулся в своей манере, искривив губы уголками вниз. — Заложница? Нет. Я даже починил твою тачку… Но идти тебе некуда. Ты ведь даже не попыталась сбежать. Интересно, почему? Чёрт, чёрт, чёрт! — Можешь не отвечать, — продолжил Дрейк. — Всё, что я от тебя хочу… — он указал взглядом на Томми. — Ну, больше повторять не стану. Прелестно! Мать твою, лучше и быть не может! — Почему я? — пискнула я. — Ты что, не знаешь, что я за человек? — В том-то и дело, что знаю, — грустно хмыкнул Дрейк. — Ты справишься. Нет, не справлюсь. Он ненормальный. Дрейк Майерс точно ненормальный, у него нет сердца, если он готов доверить родного сына… убийце. Убийце его отца. Хуже не придумаешь. Я даже не люблю детей, я… Да из Джека Потрошителя получилась бы лучшая нянька, чем из женщины вроде меня! — Ты, вообще, человек? — простонала я. Дрейк кинул короткий взгляд на сына, ворочающегося в моих напрягшихся руках. — Я — лидер.