Минута до полуночи

— Вставай, — Дрейк даже не приказал — попросил. Пистолет, поставленный на предохранитель, всё ещё подпрыгивал в его закопчённой руке. Дрейк подбрасывал его то ли играючи, то ли нервно, будто желая скинуть на землю, как кандалы. — Вставай, Фиби, — уже увереннее. Я не послушалась. Слёз не было. Ни слёз, ни криков, ни тихой истерики. Мёртвое тело моей подруги с пробитым черепом лежало у меня за спиной, а я даже не могла разрыдаться. И самое страшное — не было злости, чтобы встать на ноги и выгрызть ему кадык; только смертельная усталость и какое-то тупое безразличие к происходящему. Как оказаться в эпицентре взрыва: сначала видишь вспышку, позже тебя разнесёт на куски, но пока ты не чувствуешь боли. — Дрейк… — Губы сами плыли в улыбке, и это пугало. Я смотрела на его ботинки, на пистолет в его руке, на ходящий ходуном подбородок, но не в глаза. — Думаешь, этим ты мне отомстил? Нет. Мы никогда не будем квиты. Поэтому лучше убей меня сейчас. Больше такого шанса может и не представиться. — Дрейк ничего не ответил, только покачал головой, поймав на себе вопросительный взгляд Майка. — Стреляй! Дрейк клацнул зубами, но пистолет с предохранителя всё же не снял. — Командирша. — О чём она говорит? — спросил Майк. Так тихо, как подкрадываются на цыпочках к бешеной собаке. — Она не в себе, — коротко бросил Дрейк, а затем снова обратился ко мне: — Вставай, я сказал. Пойдёшь с нами. — Никуда я с вами не пойду, — отрезала я. — Не дури. Ты осталась одна, а с твоей тачкой явно не всё в порядке. Скоро ночь. Хочешь пойти на ужин мертвякам? — Это лучше, чем иметь дело с субъектами вроде вас! Уроды. — Хотел же по-хорошему, — вздохнул Дрейк. Он схватил меня за шкирку, выдернул с земли и потащил к машине на вытянутой руке, как обоссавшегося котёнка; я отчаянно брыкалась в надежде зацепить его болтающимися конечностями, вырваться, задушить, покусать, да хотя бы плюнуть ему в лицо. По-хорошему он хотел! А что тогда в его понимании «по-плохому»? В поле зрения снова попал труп Лорел: волосы, слипшиеся от крови; взгляд, навсегда замерший в отсутствующем выражении; запястья в наручниках; синюшные пальцы; скрюченная жуткая поза, будто выдернули позвоночник, обмякшее тело завязали узлом и бросили на землю. Я закашлялась, матерясь. Слёз по-прежнему не было, но в глотке будто застряла горячая спица. В ответ на моё ядовитое «мразь» Дрейк отвесил мне отрезвляющую затрещину, а затем втолкнул в распахнутую дверцу своего джипа. Я расползлась на заднем сиденье, едва не свалившись вниз. — Ненавижу! Как будто кому-то было до этого дело. Я зарылась носом в пыльную обивку, пропахшую масляно-едким запахом бензина, и скрутившийся в жгут желудок подпрыгнул к горлу. Минутой спустя урчание двигателя заполнило салон машины. — Ну как ты там? Припадок бешенства прошёл? — осведомился Дрейк; в его голосе сквозило плохо скрываемое самодовольство. Пошёл ты. — Ты мне задолжала. И теперь я рассчитываю на ответную услугу. — Я запыхтела, ничего не сказав в ответ. Он объявил мне шах, оставив абсолютно одну, — загнал в ловушку. Дрейк мог угрожать, приказывать, диктовать свои условия, но почему-то… просил: — Одну маленькую услугу, Фиби. А потом иди, куда хочешь. Держать не стану. К чему это царственное великодушие? — Это ложь. Я всё время буду ходить у тебя в долгах. Дрейк глянул на меня в зеркало заднего вида и улыбнулся — властно и светски; его серьёзные глаза, светло-медовые от солнца, вонзились холодными льдинками в мою переносицу. — Если тебе так хочется, Фиби Мюррей. — Эта ледяная доброжелательность — как хлипкая дипломатия во времена холодной войны. Он делал вид, будто я никогда не переходила ему дорогу или мой поступок был настолько незначителен, что не стоил памяти. Да вот только такое не забывается. — Что, нужно кому-то перерезать глотку? — я выдавила горькую усмешку. — Тогда ты обратился по адресу. — Ну и шуточки у тебя, Фиби, — вклинился Майк. — Боюсь, что это никакие не шуточки. Правда, пупсик? — Дрейк подмигнул мне, обернувшись. Его иронично-непринуждённая, даже снисходительная манера общения отдавала заигрыванием с жертвой и пробирала до дрожи. Ему не было необходимости запугивать меня, тыча в лицо пистолетом: Дрейк и без того выглядел безусловным хозяином положения. Тому, кто на самом деле силён, нет никакой нужды демонстрировать своё очевидное превосходство. И Дрейк был силён. Казалось, он мог сжать кулак — и оставить от меня кровавое пятнышко на тыльной стороне ладони. Шах и мат, Фиби Мюррей. Шах и мат. — Спасибо за предложение, Фиби. Конечно, когда-нибудь я им непременно воспользуюсь, но на этот раз нужно всего лишь принять роды. Не по адресу. — С ума сошёл? Я не умею этого делать, — я начала заикаться. — Никогда не принимала роды. — Всё бывает в первый раз. Секс, перерезанные глотки, роды… — Псих отмороженный, — буркнула я. — Тебя часом в ведро с метамфетамином в детстве не роняли, нет? — Я тоже по тебе соскучился, пупсик.

***

С заднего сиденья я не различала ни дороги, ни местности, но, конечно, знала, куда меня привезли. До боли знакомое место. Мой первый лагерь. Джип тряхнуло в последний раз. Майк пробормотал что-то невнятное и, выскочив наружу, даже не потрудился захлопнуть дверь — подорвался в неизвестном направлении. Дрейк заглушил мотор и выбрался вслед за Майком, обошёл машину и потянул меня за плечо, помогая вылезти. Маленький ключ мелькнул между пыльных пальцев; открывшиеся наручники щёлкнули, освобождая мои затёкшие запястья. Я осмотрелась. За десять лет почти ничего не изменилось: те же деревянные бунгало, те же неухоженные пальмы с засохшими листьями, скрипящими на ветру; двухэтажный корпус старого отеля; и пустой бассейн с грязной, местами покоцанной плиткой, в котором мы резвились, когда были детьми. Тот же высокий забор за спиной, железный, с высокими прутьями, посаженными близко-близко друг к другу. Я была совсем маленькой, когда выжившие строили его, отгораживаясь о тех, кого живыми назвать не поворачивался язык. У главных ворот маячил мужчина с ружьём через плечо, заросший бородой по самые брови; на чёрном кострище громоздился домик из сухих веток. С наступлением темноты, я знала, такие костры будут гореть по периметру всего лагеря, отпугивая своим светом мертвяков. От заката до рассвета. И так — каждую ночь. Запястья нещадно чесались, как искусанные москитами. Я потёрла красные следы от наручников и размяла одеревеневшую шею. — Очень опрометчиво, Дрейк, — я кивнула на свои освободившиеся руки. — Не думаешь, что я попытаюсь… — Попытаешься что? — он и бровью не повёл. — Сбежать? Валяй, — Дрейк мотнул головой в сторону бородача с ружьём и добавил без тени иронии: — Маркус тебя пропустит без вопросов. Но вопрос в другом. Что ты будешь делать одна в городе, кишащем мертвяками? Без оружия, без еды, без тачки? Зато с толпами оголодавших трупоедов. — Там у меня будет больше шансов выжить, чем здесь. — Здесь тебя никто не обидит, — он сказал это так, будто подчеркнул своё исключительное право причинить мне вред. «Кроме тебя», — чуть не брякнула я, но вовремя прикусила язык. — Уж прямо-таки никто… Дрейк глянул на меня исподлобья, вздёрнув уголок губ в надменной полуулыбке: — Ты сомневаешься в моём авторитете? — Я не дура. Я слишком хорошо знаю, что происходит с теми, кто сомневается в твоём авторитете… лидер, — последнее слово я выдавила почти со скрипом и скрестила руки на груди. — Так скажи мне, лидер… зачем ты на самом деле меня сюда приволок? В твоём лагере что, некому принять роды? Дрейк поджал губы. Суровый прищур прорезал в уголках его тёмных глаз мелкие морщинки. — Некому. — У вас нет врачей? А как же Шон? Забулдыга тот ещё, но руки у него тем концом… — Я казнил его. Месяц назад. — Ты… — я поперхнулась порывом ветра, ворвавшимся в горло, и прокашлялась. — Прелестно. Мать твою, замечательно. О чём я и говорила, Дрейк. Ав-то-ри-тет. За что? — Это не твоё дело, — отрезал он. — Твоё — спасти моего ребёнка. Я открыла рот, но не успела сказать ни слова. Из одного бунгало, чуть не выбив дверь, вылетел Майк и, найдя нас с Дрейком глазами, пронёсся через лысую лужайку. Как он так быстро бегает? Даже недавняя хромота, казалось, испарилась без следа. — Дженни…фер, она… — бледный, он схватился за горло, но затем, взяв себя в руки, уронил кулак на капот и взглянул в мою сторону. Брови сложились над переносицей в молитвенный домик. На лбу проступила жалобная складка. — С ней что-то не то. Фиби… помоги. Я припечатала Дрейка красноречивым взглядом и, хлопнув по груди, елейно промурлыкала: — На твоём месте я бы не была так уверена, что это твой ребёнок. Это… очень наивно, тем более для тебя, — мой голос скатился в шёпот, слышный только мне и ему: — Эта твоя Дженнифер наставила тебе рога… да ещё и с кузеном. Прелестно! Знаешь, Дрейк, я её понимаю. Из вас двоих я бы тоже предпочла Майка. Ты — чудовище. Лет тридцать назад типы вроде тебя гнили в тюрьме и молились на то, что на Гавайях нет смертной казни. Она была бы тебе обеспечена. И мне, впрочем, тоже. Дрейк нисколько не изменился в лице. — Обязательно быть такой сукой? — С тобой — да. Его лицо напряглось, желваки обострились, челюсти сжались так, будто он едва сдерживался от того, чтобы выдрать зубами мою гортань. И при этом — жуткое зрелище — продолжал улыбаться. Нет — скалиться, как гиена. Дрейк навис надо мной, потирая мозолистые кулаки; давил на меня металлическим взглядом — от его тяжести мне становилось невыносимо дышать. Горло слиплось, и воздух не хотел проталкиваться в лёгкие. — Просто спаси моего ребёнка, Фиби. Спаси — и катись к чёрту. Да. Ему не нужно было мне угрожать. Достаточно было одного взгляда. Одного его присутствия. Я захлопнула рот и шагнула в сторону Майка, кивнув. Слабо, но уверенно.