Карты, деньги и скейтборд

       Числа на календаре сменялись с завидной регулярностью. К четвергу Эурон не набрал и половины требуемой суммы, хотя обошёл уже всех друзей и знакомых. Конечно, в первую очередь у него возникла мысль добрать остальные деньги путём выигрыша в казино. Ник, к счастью, не единственный владелец подобного заведения. Однако, поразмыслив немного, Эурон отказался от этой затеи, ведь если проиграет, то окажется в ещё большей яме, чем находится сейчас. В конце концов, жизнь племянника стояла на кону, и эта ставка была слишком высока, чтобы рисковать понапрасну.        Тот факт, что на протяжении этих четырёх дней о Теоне никто не вспоминал, несколько обескуражил его. Аша вернулась домой лишь к вечеру понедельника, Бейлон в среду и, кажется, никто из них и вовсе не заметил отсутствия мальчишки. Впрочем, в случае брата это было совсем немудреное — бутылка давно уже заменила ему семью, он не видел того, что происходит с его детьми. Не было ничего удивительного в том, что он не придал значения тому, что у него ребёнок пропал.        В итоге, решив, что пора бы и честь знать, Эурон распрощался с уже невменяемым к послеобеденному часу братом и отправился на поиски недостающей суммы. Перед выходом из дома успел повидаться с племянницей и оказался озадачен невинным на первый взгляд вопросом:       — Ты не знаешь, где Теон? Мне кажется, я его пару дней уже не видела, — столкнувшись с дядей в узком коридоре, спросила Аша. Она как раз вернулась с занятий в университете и так не вовремя, по мнению Эурона, появилась дома.       — Понятия не имею. Я его утром в школу проводил. Наверное, болтается со своими дружками, — накинув куртку, произнёс он. Судя по всему, пока они хватятся, целый месяц пройдёт. Впрочем, Эурон знал, что такого количества времени у него просто нет в запасе.       Аша ничуть не обеспокоилась, сдаётся, что ответ показался ей правдоподобным. Эурон улыбнулся и исчез за дверью. Только перешагнув порог, смог спокойно выдохнуть. Стало жаль Теона, кажется, у мальчишки нет шансов. Вспомнилось почему-то, как племянник писал ему письма в тюрьму, (а ведь этого не делала даже родная дочь!), и на душе стало и вовсе пакостно. Детские каракули и рисунки, раскрашенные яркими красками. Солнце, море и корабли — не так уж и плохо он рисовал. Письма до сих пор хранились в ящике стола — единственные тёплые воспоминания за прошедшие два года.       Подняв воротник куртки, Эурон шагнул под мелкий моросящий дождь. В запасе оставался только один вариант, но прибегать к нему он не желал, можно сказать, что думал об этом с отвращением. Однако время утекало как песок сквозь пальцы, и пришлось переступить через свою гордость и ставшую уже привычной обиду. Не теряя времени даром, он отправился на вокзал. По доброй воле Эурон, пожалуй, никогда бы не решился вернуться туда, где прошли его детство и юность. Детские годы остались позади, а бередить старые раны он не хотел, да и не считал нужным идти на примирение с братом, который так и остался в родительском доме.       К сожалению или к счастью, в поезде образовалось целых два часа, чтобы обдумать план действий и погрузиться в воспоминания. Без машины оказалось очень неудобно и муторно добираться до родных мест. От вокзала предстояло ещё минут двадцать ехать на автобусе, который ходил не сказать, чтобы регулярно. Короче говоря, поездка не привела в восторг, а предстоящий разговор с братом и вовсе тяготил. Около пяти лет они не виделись, да можно сказать, что и вовсе не вспоминали о существовании друг друга, но в сложившейся ситуации не к кому было больше обратиться.       Когда Эурон вышел из автобуса и огляделся по сторонам, то с трудом узнал родные места, к тому же, в поезде успел приложиться к фляжке, а потому с пьяных глаз, да в сумерках, долго плутал по округе. Мать умерла пять лет назад, а отец и того раньше, и с тех пор Эурон здесь не бывал. За эти годы всё перестроили, появилось множество новых зданий, некоторые улицы расширили, другие и вовсе исчезли или сменили свои названия. Старый парк, который раньше прятался за поворотом, был уничтожен, а на его месте сиял огнями большой торговый центр. Эурон покачал головой и вновь хлебнул из фляжки: бурбон согревал, но ясности в мысли не вносил.       Знакомые с детства улицы так изменились, что чудилось, словно он попал в параллельный мир. Там, где раньше стоял газетный киоск, выросло как из-под земли модное кафе с яркой вывеской над дверью, двухэтажная библиотека, в которую бегал школьником, превратилась в большой мебельный магазин. Всё здесь стало неведомым и чужим. И только полуразрушенное аббатство возвышалось молчаливым призраком прошлого над этим новым стеклянным миром. Оно ничуть не изменилось за все эти годы.       Когда он был ребёнком, то втайне от взрослых, как и все деревенские ребятишки, лазал по подземному туннелю в грозный пустой монастырь. Длинные тёмные коридоры и огромные гулкие залы, по которым эхо разносило звонкие мальчишечьи голоса. Наверно, сотни детей до них бродили по этому неизведанному миру, застывая перед огромными фресками и разыскивая мнимые сокровища. Должно быть, сотни детей после них также стремились попасть в эту загадочную покинутую обитель. Но подземный ход засыпали, когда Эурон учился в старшей школе, а за территорией монастыря поставили приглядывать сторожа. Теперь проникнуть в заброшенное аббатство стало не так-то просто.        Давным-давно, когда ход ещё функционировал, они с братом прокрались в монастырь на закате. Среди паутины и пыли в пустом здании звенели лишь их шаги. Становилось немного не по себе от суровых ликов, глядящих на них со старинных фресок. Впрочем, со старшим братом было нестрашно. По винтовой лестнице они забрались на самый верх и оказались в звоннице. Эурон во все глаза глядел на колокола, коих здесь находилось с десяток, начиная от маленьких, размером с суповую кастрюлю, а заканчивая гигантскими — выше человеческого роста, бронзовыми исполинами. Однако Виктарион не стал рассматривать колокола, взял его за руку и потянул за собой к высоким кованым перилам.       Приблизившись к краю, Эурон поглядел вдаль, и широкая улыбка расплылась по его лицу. Тогда он был просто поражён открывшимся с высоты видом. Дома и фермы казались крохотными, словно макеты настоящих зданий, составленные из кирпичиков детского конструктора, а поля и леса бескрайними и необъятными, раскинувшимися до самого горизонта неизведанными землями. Он думал о том, что прямо сейчас они стоят на вершине всего мира. Виктарион тогда положил руку ему на плечо и указал вдаль, туда, где за старым парком улица спускалась к реке. «Там наш дом» — сказал старший брат, а Эурон серьёзно кивнул, проникшись красотой момента. Угасающее солнце скрывалось за густым лесом, позолотив на прощанье верхушки деревьев и крыши домов.        Минуло чуть ли не три десятка лет, а тот вечер врезался в память и незваным гостем появился в мыслях в этот миг. Когда-то они были дружны с братом. Но с тех пор много воды утекло. В детстве всё казалось проще.       Похоже, пару раз он свернул не туда, в любом смысле этого слова. Но, в конце концов, очутился перед воротами бывшего родительского дома. В окнах горел свет, а где-то во дворе собака подала голос, стоило приблизиться к ограде. Звонок не работал, и Эурон долбанул в ворота и свистнул. В конце концов, лай пса привлёк внимание, хлопнула входная дверь. Ворота отворились, и брат вышел на улицу. Крепкий, высокий, раздобрел за прошедшие годы. И постарел… Борода цвета соли с перцем на загорелом лице. А под тусклым светом уличного фонаря в чёрных волосах блеснула седина. Нахмурился — не узнал.       Эурон усмехнулся, кивнул.       — Здравствуй, Виктарион, — он и раньше предполагал, что средний брат тугодум.       — Эурон? — брат неловко улыбнулся и шагнул навстречу, да так и замер, не прогоняя и не приглашая в дом. — Я даже тебя не сразу узнал, — сказал, покачав головой. — Поздно уже. Мы спать собирались ложиться, — замявшись, продолжил он.       Эурон хмыкнул и нашарил в кармане пачку сигарет. Закурил и окинул брата насмешливым взглядом. Конечно, он не ожидал тёплого приёма, но всё же стало отчего-то противно. С Бейлоном обычно приходилось проще, уж по крайней мере потому, что он высказывал всё напрямик, а не таил обиду годами. Виктарион всегда был таким: спокойным, медлительным и мягкосердечным. Пожалуй, он оказался самым добрым из них троих, но в тоже время и самым упрямым.       — Я по делу приехал, — сразу заявил Эурон, не видя смысла в реверансах. Прекрасно понял, что ему не рады. Но он ведь вернулся не затем, чтобы налаживать отношения с братом.        Виктарион вздохнул, огладил бороду. Видно, раздумывал над ответом.       — Проходи, не прогонять же тебя на ночь глядя, — в конце концов, принял решение брат. Посторонился и распахнул дверь во двор.        Дом поприветствовал теплом и окутал ароматом домашней выпечки. Жена брата — Иветт всегда была прекрасной хозяйкой. А уж по части готовки, так и вовсе являлась настоящей мастерицей, пожалуй, что и его первая не могла с ней в этом сравняться. Дети, верно, уже спали, а супруга брата суетилась на кухне. Виктарион позвал его в гостиную, сделал приглашающий жест рукой. Эурон огляделся: заметил новую мебель и свежие обои.       — Ремонт, что ли, сделали? — спросил, расположившись в кресле у камина.       — Давно уже, — Виктарион так и остановился у порога. Должно быть, не знал с чего начать разговор. Гадал про себя, зачем же явился младший брат. Однако вопросов не задавал. Может, не хотел разрушить хрупкое равновесие шаткой беседы, а может, не мог подобрать нужных слов, чтобы выразить своё удивление.       Отлучившись на пару минут, Виктарион вернулся с подносом, на котором стояли заварник с неизменным травяным чаем, кружки, фарфоровая сахарница и блюдо с домашними булочками с яблоком и корицей. Мать когда-то такие пекла — видно, супруга брата у неё взяла этот рецепт.        Эурон поглядел на расставленные на низком столике атрибуты гостеприимства и хмыкнул.       — Столько лет не виделись, а ты меня чаем встречаешь. Неужели нет ничего покрепче?       Виктарион опустился в соседнее кресло и покачал головой.       — Я завязал.       — Ну, конечно, — с издёвкой согласился Эурон, а после извлёк из внутреннего кармана куртки фляжку. Отвинтив тугую крышку, пригубил напиток и подмигнул брату. — Отличный бурбон — рекомендую, — взял с подноса пустую кружку и плеснул туда огненной воды, подвинул брату. — За встречу! — отсалютовал фляжкой. Наверняка, жёнушка его всё-таки дожала. Никогда ей не нравились семейные застолья, и, похоже, что за прошедшие годы она всё же смогла убедить братца отказаться от выпивки.        Виктарион с укором посмотрел на него и не притронулся к своей кружке. Положив руки на подлокотники кресла, поглядел на пляшущие в камине языки пламени. Наконец, в его жизни наступила стабильность, и он смог обуздать свой порок. Больше трёх лет не притрагивался к спиртному и не хотел, чтобы теперь всё пошло прахом. Он ведь едва не потерял свой дом и семью, будучи поверженным этим грехом. К тому же, прекрасно знал, чем это кончилось для отца. А вот младший брат, видимо, забыл.       — Надеюсь, ты помнишь об отце?       — У меня не отшибло память. Он давно мёртв, как и наша мать, — резко бросил Эурон. Он уж точно был не настроен на вечер лирических бесед. Каким бы ни был отец — он поставил их на ноги. Троих детей вырастить нелегко. А мать что ж, она любила причитать и жаловаться: поводов у неё оказывалось предостаточно, так что в этом её сложно упрекнуть.        Едва у него появилась возможность, как Эурон слинял из отчего дома, не раздумывая долго. Сразу же после окончания школы. Бейлон к тому времени давно уже обосновался в Лондоне и тоже не слишком-то часто наведывался в гости к родителям. Виктарион остался. Как он и говорил: самый добрый и мягкосердечный из них.        Отец был пропойцей и скрягой, хоть и обладал недюжинным умом и деловой жилкой. Основал завод с нуля, сколотил капитал, да только дома они ничего не видели. Экономил каждый пенс, мать на ферме возилась, продавала овощи, чтобы купить им игрушки и сладости тайком от него. Сколько помнил — всё донашивал одежду старших братьев, и дома всегда стоял зверский холод, почти во все времена года, потому что отец запрещал включать отопление без крайней нужды. Экономил.       Однако, стоило ему накатить, как он преображался. Можно сказать, становился абсолютно другим человеком. Играл с детьми, угощал конфетами и покупал подарки всей семье. Как-то даже преподнёс матери кольцо с бриллиантом на годовщину свадьбы. Она его припрятала и надевала лишь тогда, когда отца не было дома, потому как протрезвев, он бы поразился такой расточительности и вернул бы кольцо в магазин.       Не сказать, что Эурон не любил родителей, совсем напротив, ведь других у него не было. Но свои детские годы не назвал бы счастливыми, а воспоминания о них не играли радужными красками.       На старости лет отец совсем выжил из ума, и общение с ним не доставляло вовсе никакой радости, а запивать он стал к тому моменту уже регулярно. Правда, характер стал хуже прежнего. В конце концов, его образ жизни его же и доконал, что оказалось вполне закономерно. Мать ненадолго его пережила. Такая любовь, или чёрт его знает что, но два года спустя она последовала за отцом.        Воспоминания мелькали яркими слайдами в голове, и Эурон совсем потерял счёт времени. Виктарион, очевидно, собрался с мыслями и решил первым разбить тишину:       — Ты с похорон матери здесь не появлялся, так почему же сегодня приехал? — с любопытством пробежал взглядом по лицу брата.       Странно, но мальчишкой запомнил его лучше. Семилетним сорванцом, который появлялся дома то с разбитыми коленками, то со ссадиной на подбородке, потому как постоянно умудрялся отыскать приключения на свою голову. Маленьким озорником в выгоревшей рубашке в жёлто-зелёную клетку с лукавой улыбкой и хитроватым прищуром синих глаз, что возникал тогда, когда он задумывал очередную шалость. Или шумным и дерзким подростком, который бренчал на гитаре и возился в гараже со старым мопедом. На самом деле взрослого брата он почти и не знал, слишком быстро прошли годы, а они так давно не общались толком.       — Соскучился. Разве я не могу повидать брата? — весёлым тоном произнёс Эурон. — Знаешь, последние два года никак не мог выбраться. А ты что-то меня не навещал, — с упрёком добавил он. Кажется, разговор свернул с намеченной колеи, но он был уже слишком пьян, чтобы держать под контролем свои эмоции.        Чуть подумав, Виктарион нахмурился, вспоминая былые обиды. Он никогда не был скандалистом как Бейлон, не был вспыльчив и горяч как Эурон, все свои переживания сохранял в душе, но порой они прорывались наружу и тогда он злился, чувствуя себя недооценённым и забытым.       — Я предупреждал, что твои выходки до добра не доведут! Когда родители были живы, вы с Бейлоном приезжали сюда, как в гости. Весь дом остался на мне, я ухаживал и за отцом, и за матерью! Ты сам-то обо мне вспоминал лишь тогда, когда тебе было что-то нужно! — Виктарион развернулся к брату и смерил его гневным взором, стиснув кулаки на подлокотниках кресла.       — О, ну, ещё бы! Бедняга Виктарион — все про тебя забыли. Этот дом тебе и достался, смею напомнить! А Бейлону чёртов завод! А мне что? Столовое серебро! Хорошенькое наследство, — фыркнул Эурон, откинувшись в кресле и забросив ногу на ногу. Попытался сфокусировать взгляд на брате, но получалось неважно.       Виктарион, кажется, не нашёл что возразить и угрюмо молчал, уставившись в камин.       Эурон решил завершить спор железобетонным аргументом:       — Ты не навещал меня в тюрьме. Ни разу не приехал! Даже не позвонил. Бейлон и тот появлялся изредка, хотя от него я этого и не ожидал. А ты же у нас был родительским любимчиком — самый правильный, самый послушный. Виктарион — пример для подражания, так говорили они. Отличный пример! Ты просто выкинул меня из своей жизни! Вот так, братец. Оступиться может каждый, а ты просто забыл обо мне, словно мы и не родственники, — заключил Эурон. Честно говоря, он был на взводе — то, что угнетало на протяжении последних двух лет, вырвалось наружу, как пар из-под крышки бурлящего котла.        Виктарион молчал, прожигая его суровым взглядом, но по окончании его речи, отвёл глаза и губы его дрогнули, словно он собирался сказать что-то резкое, но всё же не проронил и слова в ответ. Может, почувствовал и свою вину в том, что их отношения дали трещину, а может, просто не стал спорить с пьяным братом.        Помедлив, поднялся и также, глядя в сторону, произнёс:       — Оставайся на ночь, проспись. Нам обоим нужно остыть. Поговорим лучше завтра, — во истину он оказался самым здравомыслящим из них.        Эурон вздохнул и цокнул языком.       — Славное предложение, братец. Но мне нужны деньги. Три тысячи фунтов — потому и приехал, как ты понимаешь.       Виктарион удивлённо поднял брови.       — Ты издеваешься? Даже, если и не брать в расчёт, что мы пять лет не виделись, — раздражённо махнул рукой и вновь опустился в кресло. — Ты мне ещё прошлый долг не вернул.       — Не мог — я был в тюрьме, — парировал Эурон и вновь потянулся к фляжке.       Виктарион покачал головой и в раздумье запустил пальцы в бороду.       — Нет. Не могу, да, к тому же, Иви будет против — это ведь большая сумма, — решительно заявил он.       Эурон ухмыльнулся и воздел руки вверх.       — Ещё бы — вечно тобой баба управляет!       Виктарион хотел возразить, но Эурон отмахнулся от него. Опустил голову, сложив ладони на затылке.       — Я проиграл ребёнка в карты.       — Ты, что прости? — Виктарион поперхнулся и подавшись вперёд, наклонился к брату, уверенный в том, что ослышался.       — Проиграл Теона в карты. Мне нужно вернуть деньги до конца недели, — чётко выговорил Эурон, так и не взглянув брату в глаза.        Виктарион застыл, не зная как реагировать. А после залпом опрокинул кружку, в которую братец щедро плеснул спиртного в начале разговора. Кажется, три года трезвости канули в Лету.