Chase Holfelder - Animal
Может быть… Может быть! Может быть, пустота — не могила сгинувшего, а ларец не дарованного? Кен Кизи
Стоило взять на руки Николь, то Джун Озборн перестала для него существовать. Она стала никем. Перестала быть его наваждением и страхом, что из-за нее все может однажды пойти не так. Хотя нет… Этот страх бился еще где-то в глубине души, и усиливался, когда Джун появлялась рядом. Ее стало слишком много в их жизни. Все только и говорят о ее здоровье, о том, что она должна делать для ребенка. Это уже начало порядком надоедать. Фред хотел избавиться от всего этого, но он прекрасно знал, что так просто все не получится. Возможно, ему была бы не нужна Джун, если бы они с Сереной завели ребенка, а не оставляли все до лучших времен. А, может быть, это он сам виноват, когда отправил ее выступать перед озверелой толпой, и она получила ранение в матку. Кто знает, кто на самом деле виноват. Но самое страшное может заключаться в том, что он не мог дать Серене ребенка. Американская пропаганда часто твердила о том, что не стоит все грехи скидывать на женщин, есть вина и мужчин, и благодаря новым исследованиям, каждая женщина сама сможет родить ребенка. В это слабо верили в Галааде. Фред посмотрел на Николь. Серена может быть права, и она не его дочь, но правду нельзя сказать, иначе всех их расстреляют, и совсем не посмотрят на должности. В Галааде все происходит именно так, каждый бунт и нарушение от правил жестоко карается. Мужчина ощущает, как на пороге стоит Джун. Наблюдает за ним. Явно хочет подойди к ребенку. Ей ничего на самом деле не стоит нарушить запрет. Она может тихо прокрасться к ребенку, взять на руки, и никто даже не заметить потом. Он ничего не говорит, ждет, когда Джун выдаст себя сама. Она не сможет сдержаться, такова ее натура. Иногда Фред ловил себя на мысли, что ему очень нравится именно такая служанка. Непокорная. Немного сумасшедшая. Наверное слишком сумасшедшая, раз доставила столько неприятностей. Смогла сбежать, родила ребенка одна и вполне могла забрать его, если бы хватило сил. — Вам все равно никогда не понять, что чувствует мужчина, который является настоящим отцом, — вдруг сказала она. Это так напомнило их недавний разговор в библиотеке, когда Джун сказала, что он никогда не познает чувство отцовства. — Очень многие мужчины в былые времена воспитывали чужих детей, — ответил Фред. — И не подозревали, что их жены настоящие шлюхи. — Вы никогда не задумывались, почему мы порой живем с одними, но заводим детей от других? — Джун сделала шаг вперед, но не осмелилась подойти к Фреду. — Вы жалкие шлюхи, и хорошо, что Галаад сделал из вас достойных женщин, — Фред продолжал играть с Николь. — Звучит несколько странно, но иногда против природы не пойдешь, — Джун усмехнулась. — Мы ищем крепкое плечо, но порой мужчина не обладает хорошими генами, и приходится искать именно того, кто подарит нам чудных детей. Но жить с такими мужчинами почти невозможно. — Это не оправдывает порок, — возразил Фред. — Это часто спасало многие известные рода от вымирания. Многие думают, как Генрих VIII, что все проблемы именно в женах, но никогда не понимали, что может быть, дело в них самих, — Джун сделала еще шаг. — На что ты намекаешь? — Ни на что, — Джун улыбнулась. Она ни на что не намекала, она говорила открытым текстом, что ее хозяин не способен иметь своих детей. — Иди к себе. Джун не стала спорить, да и не нужно ей это сейчас. Ни к чему хорошему это никого не приведет. Хотя ее так и подмывало сказать все, что она думает об Уотерфордах, как она их обоих ненавидит за то, что они сделали с ее страной и семьей, разрушив столько жизней для своих призрачных идеалов. Ничего невозможно рассказать в точности так, как оно было, ибо то, что говоришь, не бывает точно, что-то всякий раз упускаешь, слишком много ролей, сторон, противовесов, нюансов. Слишком много жестов, кои могли значить то или это, слишком много форм, коих целиком не опишешь, слишком много привкуса в воздухе или на языке, полутонов, слишком много. Слишком много всего скрытого от простого человека. Жизнь в тени. Во мраке чужих ценностей. Джун прислонилась к стене, ощущая, как громко бьется сердце в груди. Нет, она не боялась больше. Теперь ей было не страшно. Она знала, на что способна. Знала, что ее ожидает дальше, и думала над тем, как все исправить, хоть верных вариантов у нее не было. После смерти Иден все стало иным. За любовь не наказывают. За любовь не уничтожают. Но любовь теперь под запретом. Она вне закона. — Ты еще здесь, — услышала она. Фред быстро настиг ее. Он схватил ее за локоть, смотря на нее обжигающим взглядом. Джун не выдала своего беспокойства. Если бы он мог, то легко переломил бы ей шею. Убил бы прямо здесь. Но она священная, прям корова в Индии, за ее смертью последует жестокое наказание, именно это удерживает командора от глупых поступков. Он все же держит ее в руках, и она ощущала, как его пальцы больно впиваются в ее кожу. Джун привыкла к грубости со стороны людей. В этом государстве многое перестало иметь значение или совсем поменяло свой смысл. Жизнь здесь не стоит ничего, а любовь не имеет никакого значения. Есть только страх и слепое подчинение. В дивном новом мире женщины не имеют права владеть собственностью, работать, любить, читать и писать. Они не могут бегать по утрам, устраивать пикники и вечеринки, им запрещено вторично выходить замуж. Им оставлена лишь одна функция — быть вещью. Они могут рожать, быть женой, служанкой, теткой. И все это не может быть в одной женщине. — Я знаю, что ты поднимешь целый бунт, если надо, — прошептал горячо Фред. — Один человек мало, что может сделать, — тихо сказала она. — Однако, ты можешь сделать многое, а я за тобой наблюдаю, — Фред ее сильнее сжал ее руку. — Я все равно скоро уйду от сюда, — Джун смело посмотрела в его глаза. — Разумеется. Ты уйдешь, но я еще могу сделать так, чтобы ты осталась здесь. Задержалась еще на год. — Ваша жена никогда не согласится на это, — Джун знала о всех похотливых желаниях командора. Он ничем не был лучше других. Такой же, как и те, с кем он когда-то боролся. — Да, я смогу на нее подействовать, — Фред приблизил к ней лицо. — Не стоит, — она хотела было вырваться, но по опыту знала, что это бесполезно. Не стоит искушать судьбу. — Можешь теперь идти, — он резко отпустил ее. Джун еще раз посмотрела на Фреда. Если бы было можно, она давно всадила в него нож, но такое вряд ли было возможно. Ничего, когда-нибудь свет наступит. Однажды все изменится. Нужно в это верить. Один человек ничего не может сделать, а трое уже могут перевернуть целый мир.