Jasmine Thompson — Mad World
Что может дать один человек другому, кроме капли тепла? И что может быть больше этого? Ты только никого не подпускай к себе близко. А подпустишь — захочешь удержать. А удержать ничего нельзя… Эрих Мария Ремарк
В этом месте все чувства обостряются. Когда-то здесь был офис, а может быть крупное издательство. Теперь Джун трудно сказать, что здесь было. Почти невозможно по крупицам чужой жизни восстановить чужую историю, когда ее так старательно хотели уничтожить, предать забвению, чтобы никто не помнил о том, какой прекрасной была жизнь до этого дня. Джун почти не помнит ее, лишь только утренние пробежки напоминают о том, какой она была до того, как из нее сделали рабыню. Нет, она не стирает, не гладит, нет, она всего лишь вынашивает чужого ребенка. И это так чудовищно звучит на самом деле. Но никто не хочет этого понять, словно так это и должно быть. И кто это решил? Бог? Люди? Или кучка сумасшедших религиозных фанатиков, обвинивших во всех бедах женщин, ибо именно они блудили и грешили. Хотя в чем вина именно женщин? В том, что они хотели любить? В том, кто каждая из них хотела урвать кусочек своего счастья, пусть и немного незаконным путем. Но разве есть хоть один закон, говорящий о том, что уводить чужого мужа или заниматься сексом без оформления отношений в юридическую форму — преступление? Кто это сказал? Джун прекрасно помнила тому, чему ее учили в университете. Помнила, чему ее учила мать. Ни один учебник истории не говорил о том, что именно женщина всегда была во всем виновата, ведь именно она была всегда такой угнетенной. Лишь тенью всех мужчин, что были в ее жизни. История запомнила только именно мужчин, но почти не сохранила имена женщин, творивших истории в тени. Нет, женщина, по мнению Галаада, всего лишь мать, жена, сестра, прислуга. Кто угодно, но не врач, писательница, пламенная революционерка. Она никто, именно фанатики сделали ее такой. В этом жестоком мире даже читать нельзя, словно женщина сможет найти правду, которую так старательно прячут от нее мужчины. Они боятся, что женщины все поймут… А пока остается лишь только ждать и надеется — это все пройдет, канув в лето навсегда, и женщины подобно амазонкам будут защищать свою свободу. Джун снова дотронулась до своего живота. Странно, если бы у нее не было ребенка, то все было проще. Она смогла бы сбежать, за ней так бы не охотились, как сейчас, не пришлось бы столько недель прятаться здесь, но вместо этого. Вместо этого… она здесь уже несколько дней, не зная, чего ожидать дальше и что с ней случится, когда ее найдут. Убить ее они не смогут, уж слишком она ценна. Из-за ребенка. Она услышала знакомый звук. Это приехал опять Ник или кто-то другой. Но почему-то она была уверена, что это именно Ник. Джун хотела в это верить, словно она снова была девочкой, любившей сказки из-за хороших финалов. Когда Ник приезжает, то время перестает иметь всякое значение. Она может быть не одинокой хоть несколько часов. Тогда она так счастлива. И свободна. Это время принадлежит только им двоим, и никто и ничто не может помешать им наслаждаться этим временем. Это и есть свобода, пусть и временная, но это именно она. — Как ты? — услышала она знакомый позади себя голос. — Все хорошо, — ответила она, не поворачиваясь к нему. Джун почему-то ждет, когда он сам подойдет к ней. Она хочет, чтобы Ник первым сделал шаг, хочет хоть так утвердить на него свою власть. Ник медленно подошел к ней, обнимая, притягивая к себе. Джун не видела его, лишь только ощущала, как нос щекотал знакомый аромат его одеколона. В Галааде и это запрещено, но все равно очень многие нарушают всякие правила. Возможно, Ник хранит одеколон где-то в машине, и пользуется в исключительных случаях. Возможно, ей просто кажется. Она так соскучилась по нему, что все чувства вмиг обострились. — Что это за запах? — зачем-то спросила Джун. — Тебе кажется, — Ник поцеловал ее в шею. — Наверное, я схожу тут с ума, — прошептала женщина. — Нет, ты не сходишь с ума. Ты в добром здравии на самом деле. — Порой, когда одна, я так не думаю, — прошептала Джун. — С тобой или без тебя, но я ощущаю себя такой одинокой. — Джун, — Ник сжал ее лицо. — Все хорошо. Я знаю, что все это весьма не просто. Знаю, что тебе придется ждать еще, прежде, чем я смогу тебя вывести отсюда. Но я надеюсь, что у нас все получится. Я не оставлю тебя в этом аду. — Когда ты понял, что это ад? — она никогда до этого не спрашивала, как он стал Очами, ее это не особо волновало. — Когда впервые увидел тебя. В тот день, когда ты перешагнула порог этого проклятого дома, — выдохнул Ник. — Вот тогда я пожалел, кто я, и чем занимаюсь. Кажется, скоро я сдамся. Просто решу, что больше не могу выполнять свою роль. — Ник, послушай меня, — теперь она уже сжала его лицо. — Послушай меня, ты должен оставаться там. Это тебе помогает, это помогает нам. — Меня могут повесить, а тебя убить после того, как родится наш ребенок, — он дотронулся до ее слегка округлого живота. — В любом случае мы можем или бороться, или просто сдаться на волю судьбы, уповая на этого чертова Бога. Джун рассмеялась на это. Она всегда повторяла все эти заученные фразы, порой совсем не понимая их смысла. Неужели, нельзя было говорить друг другу просто «привет», «до свиданья»? Но нет, Галааду нужно было везде показать, как все зависят от милости Бога. — Мы не можем уповать на Бога, — спустя время сказала Джун. Ник поцеловал ее в губы. В другой жизни он жил бы, и не знал о ее существовании. Жил бы, как и всегда, и даже не подумал, что можно закрутить роман с чужой женщиной, да и Нику это было совсем ни к чему. У него никогда не было недостатка тех, кто мог согреть его постель. В той жизни все было бы совсем иначе. — Мы можем доверять только друг другу, — смотря в голубые глаза Джун, сказал Ник. — Можем только думать о том, как вместе пройдем через все это. — Иногда мне кажется, что все так и должно быть, — устало проговорила Джун. — Нет, Джун, так не должно быть. Все должно быть иначе, — он обнял ее, ощущая, как она стала дрожать. Джун была все той же Джун, пусть и немного изменился ее характер из-за беременности, но она была все той же. Он полюбил ее за живость и несгибаемость. Он полюбил ее сразу же, совсем не поняв, как стал совершать ради нее преступления. Ник любил ее и за нее был готов отдать свою жизни, нестоящую в Галааде ровным счетом ничего. — С тобой или без тебя, но я никогда не буду прежним, — спокойно проговорил Ник. — Я тоже, — и она прильнула к нему всем телом. — Но лучше с тобой.