Миссия «Колледж»

Следующее утро начинается для Наташи мало того, что в обед, так еще и с невероятно раздражающей песни, что стоит у Кэндис на звонке. Телефон истошно разрывается секунд тридцать, пока его хозяйка недовольно кряхтит на соседней кровати, а Нат борется с желанием приложить проклятый мобильник чем-нибудь тяжелым. Затем следует недолгое затишье, но вскоре звонивший предпринимает вторую попытку. Кэндис приходится встать. Походкой ходячего мертвеца она ковыляет к заваленному косметикой трельяжу, бормоча полусонные ругательства, откапывает в груде барахла свой убийственно-розовый телефон и наконец отвечает на звонок. Судя по приторно-ласковому тону и фразе «привет, котик», звонит Патрик. Наташа на автомате пытается как можно скорее абстрагироваться от любовного воркования соседки и решает заняться поиском ответа на жизненно важный вопрос о том, который сейчас час. Как выясняется минутой позже, час совсем не ранний — половину пар Романофф уже благополучно проспала, поэтому на другую половину она решает так же благополучно не явиться. Несработавший будильник остается загадкой ровно до тех пор, пока Наташа не находит под кроватью свой разряженный телефон. Тот одиноко лежит на полу в компании спутанного кабеля зарядного устройства. Романофф зло поджимает губы, взглянув на розетки: обе нагло оккупированы ноутбуком и айпадом Кэндис. Должно быть, после вечеринки заботливая соседушка, едва добравшись до комнаты, первым делом занялась подзарядкой собственных гаджетов и оставила аккумулятор Наташиного телефона изживать последние проценты. Приходится подождать, пока он соизволит включиться. Все это время Нат отчаянно борется с норовящими опуститься веками, успевая зевнуть добрый десяток раз. Если бы не писклявая трескотня Кэндис, она наверняка бы задремала и пропустила бы торжественный момент, когда экран телефона все-таки загорелся. Оживший мобильник встречает хозяйку тремя пропущенными и дюжиной сообщений в духе «где ты?», «как все прошло?», «Нат, все в порядке?» от Стива Роджерса. По десятибальной шкале критичности ситуации этот фейерверк мобильной активности капитана равняется примерно девяти с половиной — Романофф поспешно перезванивает, попутно пытаясь вылезти из одеяла, но попадает на голосовую почту. Голова соображает туго, но все же соображает: время без четверти час, и у Роджерса наверняка в самом разгаре курс какого-нибудь графического дизайна, поэтому трубку он не берет. Наташа набирает в ответ лаконичное «все в порядке», потом долго пялится на всплывшее оповещение об инстаграмном лайке от какого-то phabulousphil (у которого, к слову, весь профиль забит изображениями красных ретро-машин, и это наталкивает на определенные мысли). Палец по дурацкой въевшейся привычке нажимает на знакомую иконку, и Романофф протяжно вздыхает, когда видит пестрящую фотографиями с прошедшей вечеринки ленту. Их с Джеймсом совместный снимок набирает почти три сотни лайков, а комментарии по поводу эпичного поединка с пиратом продолжают сыпаться, как из рога изобилия. Наташа потирает припухшие глаза и снова шумно зевает. Все выпитые коктейли и ночные карабканья по балконам женской общаги выливаются в легкую похмельную головную боль и тягучую ломоту во всем теле. Эти чертовы тусовки точно в гроб загонят. Всемогущий рассол закончился еще на прошлой неделе, и теперь от последствий алкогольных пиршеств спасают только припрятанные в аптечке таблетки, да и те уже на исходе. Фьюри, черт бы его побрал, хоть бы ящиком аспирина снабдил для приличия — знал же, старый плут, в какое адское пекло отправляет. Романофф от этих мыслей то ли фыркает, то ли усмехается. Телефон жужжит новым сообщением — Стив выражает недовольство столь долгим ответом и продолжает выпытывать, где Наташу носит. О том, почему о ее местонахождении печется Роджерс, а не кое-кто другой, думать не хочется. В голове вяло ворочается догадка, что этот кое-кто после вчерашнего сам наверняка еще валяется в кровати, и Наташа чувствует нечто, очень похожее на заботливое беспокойство. Она беззвучно щелкает сенсорными кнопками, вбивая в строку диалога «как Джеймс?», и едва не отправляет Стиву, но вовремя себя одергивает и сердито стирает сообщение. Роджерс может и столетний старичок в теле тощего подростка, но все же совсем не дурак — он сразу заподозрит что-то неладное, если Нат вдруг начнет расспрашивать его о здоровье своего, на минуточку, бойфренда вместо того, чтобы позвонить Барнсу самой. Наташа вспоминает свое бегство из особняка, вспоминает то, что ему предшествовало, и ей так хочется застонать, рухнув лицом в подушку, что аж зубы сводит. Кэндис продолжает хихикать в трубку и кокетничать с Патриком своим елейным голоском, поэтому Романофф хватает полотенце, сгребает в охапку сумочку с банным набором и поспешно ретируется в коридор. Душевая пустует — все нормальные студентки в это время на учебе, — и Наташе удается привести себя в порядок в полном одиночестве. Холодный душ отлично прочищает мысли; к концу утреннего (а на деле, скорее, послеполуденного) ритуала она чувствует себя более-менее сносно. В комнате ее встречает загадочно улыбающаяся Кэндис. Высокоинтеллектуальные беседы с Патриком она уже закончила, и что-то подсказывает Наташе, что эта улыбочка на лице соседки не сулит ей ничего хорошего. Так, впрочем, и выходит. — Тебе Джеймс звонил, — как бы между делом роняет Кэндис, разглядывая свой кислотно-розовый маникюр. — Три раза. Ее наигранно-непринужденное выражение может обмануть разве что идиота. Тут и шпионом быть не нужно, чтобы догадаться, — Кэндис так и распирает от любопытства, и она готова смаковать каждую подробность чужих отношений, начиная прямо с этой самой секунды. Наташа на провокации не поддается. Равнодушно пожимает плечами и неторопливо вешает полотенце на спинку кровати, делая вид, что пропущенные звонки ее совершенно не интересуют. — Потом перезвоню. Такой ответ любопытство Кэндис совсем не утоляет, а наоборот — разжигает еще больше. Она быстренько перебирается к трельяжу, на котором Наташа безуспешно пытается найти косметичку, и начинает свои очень ненавязчивые расспросы. — Какие у вас планы на сегодня? — Еще не знаю, — уклончиво отвечает Романофф. — А у вас? Она могла бы и не спрашивать — Кэндис бы так и так обрушила на нее очередную тонну словесного хлама, хотела Наташа того или нет. Вопрос вообще выходит у нее машинально, скорее как попытка сменить тему и переключить говорливую соседку на пересказ их с Патриком телефонного разговора в надежде на то, что та в скором времени забудет о существовании других людей, кроме себя и своего обожаемого бойфренда. Но Кэндис, как ни странно, оказывается на удивление сообразительной и настойчивой. — Пат зовет меня в студенческий бар. Мы могли бы сходить на двойное свидание... — последнее слово она нарочно растягивает и смотрит на Наташу тем самым выжидающе-пытливым взглядом, который предвещает скорое и неминуемое вторжение в личную жизнь. — Что скажешь? Наташа бы и рада сказать все, что думает по этому поводу, но тогда ей придется искать новую соседку по комнате и, скорее всего, новую работу. — Думаю, после вчерашнего Джеймс захочет сделать перерыв от... шумных компаний. Или от меня, ехидно заканчивает вредный голосок, и Романофф так рьяно откручивает крышечку тюбика с кремом, что та едва не летит на пол. — Да, вчера была просто улетная тусовка, — щебечет Кэндис, отклеивая накладные ресницы. Макияж медсестры после вечеринки она так и не смыла, поэтому сейчас, с осыпавшейся тушью и размазанными тенями, походит на восставшего из могилы покойника. — Джимми такой молодец. Знаешь, это очень мило, что он вступился за своего брата. Да и дерется он круто, прямо как будто в какой-то бойцовский клуб по ночам ходит. Пат говорит, что у того парня в костюме пирата, Ронни Линдермана, сломан нос и несколько ребер, а еще у него такой отдохняк от «бастера», что и моему бывшему не пожелаешь. Это я к тому, что Джимми его неплохо отделал. Да и он его тоже, кстати говоря. Ты, конечно, тоже руку приложила. Вот уж не подумала, что ты, малышка Нат, можешь такое учудить. И не побоялась даже! Это, наверно, был чистый адреналин и алкоголь. В здравом уме ты бы на такого бугая не бросилась, правда? Да и вообще, к чему это все я. Как там твой Джимми? Ему сильно досталось? От бесперебойной болтовни начинает знакомо зудеть в ухе, но Наташа стойко выдерживает испытание и даже вычленяет из этого вербального потока вопрос, на который нужно ответить. — Досталось, но не сильно. Он в порядке. Да, в полном порядке. Вспомнил, наконец, наше прошлое, поцеловал меня, а я сбежала, как последняя трусиха. Наташа шлепает себя по щеке и принимается сердито растирать крем для лица. Чем больше она думает о том, что случилось вчера, тем глупее себя чувствует. Она ведь так долго ждала, что Джеймс все вспомнит, а когда это наконец случилось, то... что? Растерялась? Просто смешно. Взрослые люди так не поступают — не бегут от проблем, а решают их, но почему, черт возьми, обойти мудреный фаервол на сверхсекретном сервере или в одиночку зачистить базу террористов в сотню раз легче, чем просто поговорить о своих чувствах с человеком, которого так сильно любишь? От этих мыслей Романофф устало вздыхает. Да уж, к ответам на такие вопросы в Щ.И.Т.е и Красной Комнате ее не готовили. Как оказалось, личная жизнь — это чертовски сложно. Пока Кэндис снова что-то бормочет, Наташа продолжает изображать бурную увлеченность нанесением макияжа. Так проходит несколько минут: соседка трещит без умолку, а она кивает и поддакивает, думая о своем, но потом вдруг болтовня стихает, и Романофф догадывается, что бессовестно прослушала очередной очень важный вопрос. — Что у вас с Джеймсом случилось, говорю, — услужливо повторяет Кэндис, когда Наташа рассеянно ее переспрашивает. — Ничего не случилось. Все нормально. Соседка недовольно надувает губы и с драматизмом героини мыльной оперы закатывает глаза. — Я, может быть, и блондинка, но не настолько тупая. Проблемы с мужиками за милю чую, дорогуша. Вчера вы пришли на вечеринку вместе, даже в драку ввязались вместе, но ушли почему-то по отдельности. Ты не осталась у него, а сегодня не отвечаешь на звонки и не горишь желанием перезванивать. Давай, подруга, рассказывай, что стряслось. Наташа едва сдерживает усмешку. Кэндис, черт возьми. С такой наблюдательностью из нее могла бы выйти неплохая шпионка — при условии, конечно, что она научится бы хоть ненадолго закрывать рот. — Ничего особенного... — отмахивается Романофф, все еще пытаясь избежать ненужного разговора. — Просто нам нужно кое в чем разобраться. — Ну и что же такого он сделал? Соседка садится на пуфик у трельяжа, закидывает ногу на ногу и демонстративно скрещивает руки на груди, всем видом показывая, что не прочь подработать бесплатным консультантом по отношениям. Только этого мне не хватало, думает Наташа, продолжая копаться в косметичке и поглядывая на свою «лучшую подружку» в зеркало. — С чего ты взяла, что он? — Ой, да брось, Нат, — фыркает Кэндис, — во всем всегда виноваты мужики. Вы поссорились? Из-за чего? — Мы не ссорились. Просто... вчера ночью кое-что произошло и... — О Господи! — истошно вскрикивает Кэндис. От возбуждения она подается вперед и машет руками так лихо, что едва не сносит добрую половину разбросанного по столику барахла. — Вы что, впервые переспали? О. Мой. Бог. Так, расскажи мне ВСЕ! Какой он в постели? Тебе что, не понравилось? Тебя не устроил секс, и поэтому ты думаешь с ним расстаться? — Да не собираюсь я ни с кем расставаться, — шипит Наташа, мысленно проклиная себя за то, что вовремя не прикусила язык. — И не спали мы с ним. Вернее, спали. Но не вчера. Давно... Да это вообще неважно, потому что дело совсем не в этом! — А в чем? — не унимается соседка. Романофф сохраняет мнимое спокойствие, но в голове неустанно перебирает десятки способов прикончить «подружку» и спрятать труп где-нибудь в кампусе. Она смотрит на Кэндис, на ее похабную розовую ночнушку, на всклокоченные блондинистые кудри и горящие неподдельным интересом глаза, и почему-то желание придушить постепенно сменяется желанием выговориться. Наташа сама поражается тому, как легко и правильно становится от этой мысли. Просто рассказать этой глупенькой Барби все, что накипело — без подробностей, в общих словах, но рассказать. Поделиться хоть с кем-то всем тем, что изводит ее со вчерашней ночи. Это, конечно, не задушевные беседы с включившим режим психолога Клинтом, но ничего другого Наташе и не остается — доктор Бартон пока не принимает, а вот Кэндис так просто не отстанет. Так почему бы не совместить приятное с полезным? Романофф щелкает языком. Вздыхает, думая о том, что, скорее всего, потом очень сильно о своем решении пожалеет, но все же начинает, обреченно и устало: — Вчера произошло то, чего я очень долго ждала. Джеймс кое-что мне сказал, а я... немного странно отреагировала. — Он тебе в любви признался? — Ну... можно и так сказать. — И тебя это испугало. Наташа на миг замирает с кисточкой туши у самых ресниц. На ее лице мелькает странная смесь недоумения и смутного восхищения, которая тут же сменяется привычным невозмутимо-расслабленным выражением. Кэндис не замечает, но это ничуть не умаляет один простой факт: для того, чтобы понять, в чем проблема, ей понадобилось чуть больше десяти секунд. Невероятно. — Испугало, — наконец, признается Наташа, утомленно и почти с облегчением. — Я думала, меня это обрадует, но... Все произошло очень неожиданно, поэтому я, можно сказать, просто сбежала. По-дурацки получилось. Кэндис хмыкает и понимающе кивает. Ее кукольное личико становится по-взрослому серьезным, а взгляд — вдумчивым, и Романофф даже немного совестно за то, что за всей этой показушной розово-рюшечной мишурой она не сумела разглядеть настоящие достоинства соседки. — Признания вообще выбивают из колеи, — разводит руками Кэндис. — Это всегда чертовски ответственно, и твоя реакция, моя дорогая, очень даже обоснована. Только вот не надо прятаться, а то сделаешь только хуже. Уж поверь мне, я со столькими парнями рассталась из-за дурацких недомолвок, что и не сосчитать. Наташа сочувственно поджимает губы и неохотно признает, что как раз недомолвок в их с Джеймсом отношениях в последнее время гораздо больше, чем самих отношений. Между тем соседка уже вовсю входит в роль семейного психотерапевта и воодушевленно продолжает: — Если ты его не любишь, скажи ему об этом. Если любишь — тоже скажи. Тебе не понравилось, как он себя вчера повел? Говори в лоб, не намеками. Мягко, конечно, но прямо, недвусмысленно. Девушкой-загадкой можно быть на первых парах, дорогуша, а если у вас все серьезно, то придется о прозрачных намеках забыть. По крайней мере, когда дело касается чего-то по-настоящему значимого. Потому что у мужиков все очень просто и логично, они понимают конкретные слова и действия, так что молчание, подруга, — это самый худший вариант. — Кэндис назидательно качает пальцем в сторону Наташи и, чрезвычайно довольная своим монологом, сама себе кивает. — Вот, допустим, он тебе в любви признался или сказал что-то очень важное, а ты ему в ответ — ничего. Представь, как его пугает эта неопределенность. Даже больше, чем тебя — его признание. Так что мой тебе совет: разберись, что ты чувствуешь, и скажи ему об этом. Напрямую. Проясни все раз и навсегда, и все проблемы сами собой исчезнут. Боже правый, мысленно восклицает Романофф, да это же Бартон номер два. Гуру психологии, только с накаченными губами и третьим размером груди. Шутки шутками, но Кэндис, черт подери, права. Даже не зная всей правды, она докапывается до сути так умело, что впору аплодировать. — Тебе надо было идти на психолога, а не на дизайнера, Кэн, — улыбается Наташа, на что соседка лишь слащаво хихикает. — Ой нет, — отмахивается она, — я так люблю сплетни, что никакую врачебную тайну соблюдать просто не смогу. Романофф смеется — искренне, не наигранно. Хочет поблагодарить подругу (которая за несколько минут действительно стала подругой), но не успевает, потому что телефон снова начинает звонить. — Ну, вперед. — Кэндис игриво дергает уголком губ, кивая на экран. Наташа делает глубокий вдох. Выдыхает. Хватает мобильник и быстро ускользает в коридор, прежде чем любопытная соседушка станет вклиниваться в разговор. Сердце предательски колотится, но голос на удивление ровный, и в борьбе подросткового волнения со шпионским бесстрастием очко уходит в пользу последнего. — Джеймс? — Привет, Нат, — устало хрипит на другом конце линии. — Все в порядке? Я... звонил, но ты не отвечала. — Все хорошо. — Наташа отмеряет четыре коротких шага до двери соседней спальни и, развернувшись, идет обратно. — Я была в душе. Как ты? В трубке раздается то ли кашель, то ли глухой смешок. — Вроде живой. Ничего, бывало и хуже. — Джеймс вздыхает, но Романофф слышит в его голосе робкую улыбку. Он затихает на пару секунд, словно собираясь с мыслями, но успевает заговорить, прежде чем молчание становится неловким. — Скажи лучше, как все прошло? Чертежи «Звезды Смерти» добыты? — Добыты, — улыбается Наташа. — Альянс уже вовсю работает над расшифровкой. Ей отчего-то очень хочется во всех красках рассказать ему о вчерашнем. О том, как она переодевалась в кустах из одеяния принцессы Леи в заготовленную «шпионскую» черную форму, как под покровом ночи забиралась на балкон комнаты Джуд, как с ловкостью эквилибриста лавировала между разбросанным по полу нижним бельем и прятала считывающее устройство в розетке около кровати. Хочется будничных разговоров о совсем не будничном, хочется услышать знакомый смех и непременные шутки, которые поневоле заставят улыбнуться, ведь Джеймс всегда мог поднять ей настроение, даже когда было совсем не до смеха. Хочется, хочется невыносимо, но Наташа мысленно себя одергивает. Она знает, что о таком — не по телефону. Да и не имеет она права вести себя как ни в чем не бывало после того, что сделала вчера. — Отлично, — неожиданно отзывается трубка, и Романофф едва ее не роняет. Она задумалась всего на мгновение, но и этого хватило, чтобы унестись прочь из безвкусного общажного коридора и забыть о предстоящем разговоре, откладывать который теперь уже не имело смысла. Пока мысли возвращаются на круги своя, пальцы свободной руки от волнения начинают поддевать кусочек обоев из-под дверного косяка. Наташа, вспоминая напутственные слова Кэндис, делает решительный вдох, но Джеймс ее опережает. — Знаешь, мне кажется, нам... — …нужно поговорить. — Да, — нервно усмехается он после секундной заминки. — Да, нужно. Технически, мы, конечно, и сейчас разговариваем, но лучше будет, если мы все-таки... — ...встретимся. Романофф прикрывает глаза, переводя дух. Начало положено, и все оказалось не так уж и сложно. — Да, ты прав, нам очень многое нужно... — с языка чуть не срывается предательское «наверстать», но Наташа вовремя вставляет: — обсудить. Могу через десять минут встретить тебя у «Сигма Альфы»... — Не-а, — воркочет ей в ответ динамик, и Наташа сперва думает, что ослышалась. — Что? — Нет, говорю. Так не пойдет. — Джеймс выдерживает чуть ли не шекспировскую паузу, за которую Наташа успевает искусать все губы, а потом лукавым тоном добавляет: — Заеду за тобой в семь, Романова. Будь готова. — Заедешь? — с насмешливым недоверием переспрашивает она, а у самой сердце подскакивает к самому горлу. — Ты меня что, на свидание приглашаешь? — А почему бы и нет? Когда ты в последний раз ходила на настоящее свидание, м? Никогда, всплывает в ответ. Наташа открывает рот, чтобы возмутиться, но потом понимает, что возразить ей, по правде, и нечего. В Красной Комнате Вдов учили использовать собственное тело как оружие, способное не только убивать, но и соблазнять, и заниматься последним приходилось ничуть не меньше, чем первым. Сколько вечеров Наташа провела, приковывая взгляд очередной цели откровенным вырезом платья и глубоким декольте, сколько фальшивых улыбок подарила мужчинам, которых в конце концов хладнокровно убивала. Тот единственный, кому она хотела бы отдать всю себя без остатка, был такой же пешкой в чужих руках, как и она сама. Им доставались лишь украденные поцелуи и показные роли, и все настоящее приходилось скрывать под маской притворного. Даже сейчас. Вплоть до вчерашней ночи. По молчанию в трубке Джеймс все понимает. — Наталья, — откашлявшись, галантно начинает он. — Позвольте пригласить вас на ужин сегодня вечером. — С удовольствием приму ваше приглашение, Джеймс, — отзывается Романофф, и голос ее дрожит лишь самую малость. Они прощаются на «вы», тепло и учтиво, в тон начатой игре. В комнату Наташа возвращается с блуждающей на губах совершенно счастливой улыбкой, которую даже не пытается скрыть. Кэндис с жадным любопытством выпытывает подробности, но, едва услышав о предстоящем свидании, переходит в режим модного стилиста. — Сейчас мы с тобой сделаем маникюр и педикюр, потом займемся волосами и макияжем, и к семи часам ты будешь такой конфеткой, что все голливудские дивы трахнутся от зависти! Наташа с усмешкой согласно кивает. Воодушевленная Кэндис тотчас бросается выуживать из ящичков маникюрный набор. Попутно она вещает о том, что они с Патриком недавно попробовали ролевые игры, но Наташа едва ее слушает. В мыслях раз за разом льется певуче-мягкое «Наталья», и ей кажется, что хотя бы ради этого стоило ждать целую вечность.