Миссия «Колледж»

В Калифорнии солнечно почти круглый год, но Наташа все чаще вспоминает дождливый Петербург. Наверно, потому что глаза у Джеймса — пыльно-синие, как неспокойные воды Невы, как грозовое небо в летних сумерках, такое глубокое, что в нем хочется бесконечно тонуть. В глазах Джеймса тоже хочется тонуть. Наташа и тонет — смиренно и по доброй воле, потому что сил держаться больше нет. Бартон оказывается прав. Она и впрямь узнает Барнса по новой, таким, какой он был до войны, до ГИДРЫ и задолго до их знакомства, каким его знал один лишь Стив. Узнает и, опять же по пророческим словам всезнающего Клинта, снова бесповоротно в него влюбляется. Чувствует ли Джеймс то же самое — Наташа при всех своих шпионских навыках разгадать не может. Возможно, они оба слишком заигрались в любовь, что теперь ложь от правды не отличить, только вот Романофф ведь вовсе не играет, и ей так искренне хочется верить, что и для Барнса это все хотя бы чуть-чуть по-настоящему. Он зовет ее по-русски Натальей, она ласково шепчет в ответ moj milyj, и он понимает. Конечно, понимает, потому что эти слова звучат так привычно и правильно, что даже его искореженная память их все еще держит, хоть он и сам не знает, почему. Зато Наташа знает. Она помнит все так, будто это было вчера: Красную Комнату, мрачный балетный зал, пылкие взгляды украдкой, запретные встречи, совместные задания и то, чем они имели обыкновение заканчиваться. Ей как будто снова шестнадцать, и она всем сердцем беззаветно влюблена в таинственного сурового Солдата, который только с виду холодный и жестокий, а на самом деле — глубоко несчастный, сломленный, потерянный и такой невыносимо родной, что юная Наташа Романова уже тогда знала, что никого и никогда не сможет полюбить так сильно, как этого хмурого Призрака войны. Сейчас Джеймс совсем не такой. Теперь он молодой и беззаботный бруклинский мальчишка. Он красив, боже правый, он так чертовски красив и обаятелен, что Наташа невольно начинает ревновать ко всем тем девчонкам, что на вечеринках бросают на ее «бойфренда» долгие вожделеющие взгляды. Женским вниманием Барнс совсем не обделен, и порой он совершенно бесстыдно этим пользуется. Наташа даже думать не хочет о том, как тяжко приходилось Роджерсу, когда рядом с ним был такой вот высокий голубоглазый предмет девчачьих воздыханий. Однако потом Романофф все чаще видит этих двоих вместе и понимает, что Джеймс свою дружбу со Стивом ни за что не променяет ни на одну из вертящихся вокруг девчонок, и ей кажется, что от этого она начинает любить его еще больше.

***

«Каппа Пи» раскрывает для Натали Смит свои сестринские объятия примерно в то же самое время, когда Барнса с мешком на голове возят в багажнике по всему кампусу и пугают игрушечной пушкой. Он рассказывает Нат о своих злоключениях на следующий день после приветственной братской попойки, сидя в ее комнате в обнимку с банкой рассола. — Я даже скучаю по тем временам, когда у меня не было похмелья, — признается Джеймс и болезненно морщится, когда за окном оглушительно трещит велосипедный звонок. — Ничего, прорвемся, — подбадривает Наташа, — у меня рассола еще много. Она отшучивается, хотя сама спит и видит, когда наконец это задание закончится и ей больше не придется делить комнату с реальным прототипом всех анекдотов про блондинок по имени Кэндис Уотерс. Кэндис такая же конфетная и приторно-сладкая, как и ее имя. Она и впрямь красит ногти исключительно в розовый и не выходит на улицу без завивки и макияжа. Ее голос снится Наташе в страшных снах, а вечная болтовня любимой соседушки вызывает нервный тик и стойкое желание заняться рукоприкладством. Кэндис рассказывает Романофф обо всем: о своем ПМС, о новой коллекции белья от «Викториас Сикрет», о распродаже в местном торговом центре, о том, что тупая стервозная преподша по основам дизайна наверняка завалит ее на зачете, однако вершиной всего этого айсберга информационного мусора является Патрик. Патрик Лоусон, черт бы его побрал, тот самый, что подружился с Джеймсом и поставлял ему наркоту. Он становится для Наташи настоящим ночным кошмаром, потому что ей приходится выслушивать каждую гребаную подробность их с Кэндис личной жизни. Лоусон и Уотерс — одна из тех раздражающих парочек, которые повсюду ходят вместе и за ручку, обжимаются в общественных местах и целуются так, будто хотят друг друга съесть. — Если я когда-нибудь буду выглядеть так, как они, пристрели меня, — просит Наташа, когда на какой-то вечеринке они с Барнсом становятся свидетелями очередного прилюдного лобызания Патрика и Кэндис, которое длится без малого вот уже четверть часа. Джеймса передергивает. Он залпом осушает стакан с выпивкой и ведет Романофф подальше от присосавшейся парочки, надеясь затеряться в толпе и отделаться от этих двоих хотя бы на один вечер. В особняке братства Барнсу почетно выделяют отдельную комнату, в которую он должен в скором времени перевезти свои вещи из общаги, и именно эта комната становится их с Наташей укрытием от шумной тусовки и вездесущих «друзей». — Мне хочется ее убить, — злобно шипит Романофф. Они с Джеймсом уже не в первый раз изливают друг другу души, как будто на собрании анонимных агентов под прикрытием, жалуются на беспробудное пьянство, студенческие вечеринки и постоянную необходимость общаться с совершенно осточертевшими людьми. — Нет, я серьезно. Еще немного — и я задушу ее шнуром от ее же собственных щипцов для завивки. — Она хотя бы не рассказывает тебе о том, что у нее стояк по несколько часов после «бастера», — страдальчески кривится Барнс и лезет в карман джинсов за сигаретами. — У Патрика только три темы для разговоров: футбол, наркотики и его член. Я думал, Старк невыносим, но этот парень... этот парень просто нечто. В закрытую дверь комнаты кто-то пытается весьма настойчиво вломиться. Наташа от неожиданности по старой привычке тянется к ножной кобуре, и Джеймс тихо смеется. — Здесь занято! — кричит он неугомонному и наверняка пьяному взломщику. Тот еще какое-то время пытается совладать с дверной ручкой, а потом уходит восвояси, и обмен жалобами продолжается. — Патрик хотя бы не советуется с тобой, какое белье ему надеть. — Наташа вздыхает, отбирает у Барнса пачку и закуривает сама. — Она рассказывает мне подробности каждого их с Патриком секса. Каждого, Джеймс, каждого! Ты понимаешь? К такому меня жизнь не готовила. — Ты там ей, я надеюсь, ничего не рассказываешь? — плутовато ухмыляется Барнс, и Романофф возмущенно фыркает, толкая его ногой по колену. — Нет, Джеймс, о наших с тобой совокуплениях я никому не докладываю. Разве что Бартону в сочинениях пишу. — А я-то думаю, чего он на меня так странно смотрит последнее время. Наташа усмехается. В ней невольно пробуждается какое-то досадливое сожаление, и она очень надеется, что Джеймс этого не заметит. Все дело в том, что даже при желании докладывать Романофф в общем-то и не о чем. Нет, она, конечно, не стала бы посвящать Кэндис или кого-либо другого в интимные детали их с Джеймсом отношений, да вот только деталей, по правде говоря, никаких и нет. На людях они умело изображают без памяти влюбленную парочку и всячески поддерживают образ тесными объятиями, перешептываниями и держанием за руки, но в действительности даже ни разу не целуются по-настоящему. Иногда Наташа чувствует себя девочкой-подростком с бушующими гормонами, а вовсе не агентом спецслужбы с почти тридцатилетним стажем. Она даже мысленно боится признаться себе в том, что порой совершенно забывает о самом важном правиле работы под прикрытием — несмотря ни на что, помнить о задании и всегда ставить успех миссии выше всего остального. Но как, скажите на милость, думать о каких-то там дилерах и наркотиках, когда человек, которого Наташа любит большую часть своей сознательной жизни, находится так непозволительно близко? Правильно — никак. Однако даже при этой ошеломительной и совершенно неприемлемой влюбленности Романофф продолжает медленно продвигаться в расследовании и изучать всю подноготную обитательниц женского общежития. Эти самые обитательницы в большинстве своем умственными способностями совсем не блещут. По крайней мере те, с кем Наташа имеет честь тесно пообщаться. Эти девочки приходят в колледж, чтобы как следует потусить, разнообразить свою сексуальную жизнь и приятным бонусом получить диплом о высшем образовании, если их, конечно, не выгонят раньше выпуска. Такие вот дамочки, как Кэндис, и окружают Наташу большую часть времени, однако за почти два месяца пребывания в колледже ей встречаются и другие весьма занятные экземпляры. Еще в первую неделю учебы Романофф сталкивается в коридоре общежития с мрачного вида девочкой-готом. Она высокая, худая, с длинными черными волосами, вся обвешенная цепями и крестами. На Наташино приветствие она ничего не отвечает, шествует в свою комнату и демонстративно хлопает дверью. — А, это Чокнутая Салли, — объясняет Кэндис, когда Нат рассказывает ей о встрече с угрюмой соседкой. — Она серьезно долбанутая. Живет одна, к ней никто даже не хочет подселяться. У нее вся комната в свечах, обои черные и везде висят эти уродливые постеры с рок-группами. А еще она всюду таскает с собой крысу. И бормочет иногда ночью какие-то заклинания. Как раз за последним Романофф однажды и застает Чокнутую Салли. Та сидит на полу в своей комнате в круге из свечей, на коленях у нее лежит раскрытая книга в черной ветхой обложке, а в ногах покоится спиритическая доска и миска с какими-то сухими пучками. Эта картина раскрывается перед Наташиным взором, когда она невольно заглядывает в приоткрытую дверь и слышит невнятное бормотание. Салли свою магическую речь тут же прерывает и меряет незваного зрителя враждебным взглядом. — Извини, — начинает Наташа, изображая искреннее раскаяние и неприкрытый интерес. — Я не хотела помешать. Салли сердито поджимает губы, но замершую на пороге рыжую соседку почему-то не выгоняет. — А что ты делаешь? — спрашивает Романофф, а сама тем временем изучает мрачную, похожую на склеп комнату и цепко выуживает из общей массы нужные детали. — Я вызываю бога лжи и обмана, — отвечает Салли и испытующе глядит на Наташу, ожидая ее реакции, но та в лучших шпионских традициях сохраняет невозмутимый вид и даже умудряется продолжить разговор: — Их много. Какого именно? — Локи из рода ётунов, — утробным голосом сообщает юная готичная принцесса, и Романофф едва не прыскает от смеха, старательно делая вид, что рассматривает постер с Оззи Осборном на стене. — Удачи тебе, — буднично бросает Нат, и Салли слегка ведет бровями, удивляясь такому непринужденному спокойствию. — Если он тебе ответит, позови меня. Нам с ним кое о чем нужно поболтать. С этими словами Романофф возвращается в свою комнату и под нескончаемое щебетание Кэндис пытается сделать домашнее задание. В спальне Чокнутой Салли она обнаруживает кое-что, наталкивающее на определенные мысли, и незамедлительно пишет об этом в отчете. Еще одна подозрительная личность встречается Нат уже в сестринстве. Девочка по имени Джуд с виду ничем не примечательна: русые волосы, простенькая одежда и маленькое невзрачное лицо. Однако при всей своей ангельской внешности она обладает одной весьма нездоровой привычкой. Умница и отличница Джуд ни на минуту не выпускает из рук планшет и телефон. Ни на парах, ни в кафетерии, ни даже в уборной — Наташа сама видела, как она, воровато оглядываясь по сторонам, выходила из туалетной кабинки и прятала в сумку вездесущий планшет. Учитывая то, как основательно современные подростки пристрастились к Интернету и прочим благам информационного века, ничего странного в поведении Джуд нет, да вот только Наташа Романова не стала бы лучшим агентом КГБ и Щ.И.Т.а, если бы не умела замечать мелочи, которые другие в упор не видели. Первым звоночком становится открытый на планшете Джуд браузер. Проходя мимо, Нат скользит взглядом по экрану, лениво и будто бы невзначай, но меньше чем за секунду успевает сделать в памяти с десяток важных пометок. Этот браузер-приложение с незатейливым названием «Тор» позволяет разгуливать по сети абсолютно анонимно и втайне как от интернет-провайдера, так и от сотрудников ФБР. Дальнейшие подглядывания в гаджеты Джуд выявляют, что для общения вместо привычных для молодежи «вайберов» и «вотсаппов» она использует специальный криптографический мессенджер, который шифрует все послания и применяет для передачи сообщений закрытую децентрализованную сеть. Странный выбор программ для прилежной девочки-студентки, не так ли? Наташа сообщает о своих наблюдениях в отчете для Фьюри, на что тот через Бартона передает указания продолжать слежку и дальнейший сбор информации, однако в открытое взаимодействие с целью не вступать. — Думаешь, она и есть наш дилер? — спрашивает Барнс, когда они с Нат под предлогом очередного романтического свидания уединяются в парке недалеко от кампуса, чтобы обсудить дело. — Не очень-то она похожа на злостного распространителя наркотиков. — Внешность обманчива, moj dorogoj, — ведет плечом Романофф, играя с растрепанными от ветра волосами Джеймса. — Ты вот совсем не похож на ветерана Второй мировой, а я — на советского убийцу. Понимаешь, к чему я клоню? Барнс усмехается, чуть выпячивает нижнюю губу и согласно кивает. Мимо проходит молодая пара с ребенком, и Наташа делает вид, что ей только что рассказали самую смешную на свете шутку. — Значит, Джуд продает наркотики на просторах темной паутины, — хмыкает Джеймс, постукивая пальцами по Наташиной коленке. — Нехило. — Я не уверена, что это действительно так. Могу судить лишь по своим наблюдениям, но пока картина вырисовывается явно не в ее пользу. Шифровка сообщений, скрытый серфинг в сети... Недавно я заметила вкладку пиринговой платежной системы в ее браузере. Чем бы Джуд ни занималась, она явно не хочет, чтобы об этом кто-то узнал. — Что Фьюри сказал? — Продолжать наблюдения. Никаких контактов. — Не хочешь взломать ее планшет? — Джеймс. — Романофф закатывает глаза и ловит подбирающуюся к своему бедру руку. Какой-то латинос на скамейке напротив слишком уж пристально поглядывает на непринужденно болтающую парочку, и Наташе вновь приходится прибегнуть к методу публичных проявлений чувств. Можно было обойтись и без этого, но Романофф считает разумным подстраховаться и уж наверняка отбить у незнакомца и прохожих всякое желание смотреть на них с Барнсом. А еще она просто не может устоять перед искушением снова попробовать на вкус его губы. Латинос с отвращением кривится и отворачивается. Наташа коротко смеется, щекочет своим дыханием шею Джеймса, а потом подбирается к его уху и продолжает: — Чтобы взломать планшет, мне нужно либо запустить вирус, либо скопировать все данные с помощью считывающего устройства. Ни того, ни другого я не смогу сделать, пока планшет или телефон не попадут ко мне в руки хотя бы на пару минут. — Она их повсюду таскает с собой, — шепчет в ответ Барнс с такой нежностью, будто признается в любви, а не обсуждает детали шпионской операции. — Могу ее отвлечь, а ты утащишь планшет. — Фьюри сказал не вступать в контакт. Это приказ. — Он тебе это сказал, а не мне. Да и вообще, чего он тянет? Мы здесь уже два месяца, а расследование так и стоит на месте. За все время это — самая лучшая зацепка из всех, что у нас были. Зачем медлить? Наташа полностью разделяет негодование Джеймса, но действовать вопреки указаниям Фьюри при всем желании не имеет права. Да и в Барнсе дух бунтарства постепенно угасает, особенно после того, как Романофф снова решает его поцеловать. — А это еще зачем? — удивляется он. — Никто же не смотрит. Губы Наташи трогает лукавая, дразнящая улыбка. — Просто так, — отвечает она. — Мы вообще-то встречаемся, так что я могу целовать тебя тогда, когда захочу. Барнс насмешливо фыркает, и в глазах его что-то меняется. Наташа думает, что ей показалось. А еще она думает о только что произнесенных словах и с горечью признает, что уже в который раз солгала, причем даже самой себе. Они с Джеймсом никогда не могли делать, что хотели и когда хотели, — ни раньше, скрываясь от всевидящих глаз ГИДРЫ, ни сейчас, играя в любовь у всех на виду. Эта несправедливость становится для Наташи какой-то печальной константой, и она вдруг понимает, как опасно близка к тому, чтобы окончательно с этим смириться.