Миссия «Колледж»

На вечеринке в особняке студенческого братства Баки оказывается уже в третий день учебы. Все как-то само собой выходит: парни из футбольной команды, с которыми он знакомится на семинаре по экономике, вручают ему листовку с объявлением и обещают, что будет весело. — Алкоголь, травка, девчонки, — хитро ухмыляется один, с сережкой в ухе, похлопывая Барнса по спине, когда они в перерыве между парами курят около учебного корпуса. — Все, как надо. — Окей, — кивает Джеймс. — Я приду. Футболисты между делом говорят, что ищут замену своему квотербеку, и зовут Барнса на отбор на следующей неделе. Он с энтузиазмом принимает приглашение, бросает пару глупых шуток, и к концу перекура они с парнями становятся едва ли не лучшими друзьями. — Пойдешь со мной? — спрашивает Баки у Стива в день вечеринки, стоя у зеркала и тщетно пытаясь пригладить пальцами торчащие вразнобой волосы. — Не, — мычит Роджерс, так и не отрываясь от недавно начатого рисунка. Он сидит, забравшись с ногами на кровать, и воодушевленно штрихует в альбоме угольным карандашом. — Тебя же позвали, а не меня. — Мы напарники. В комплекте идем. Стив смотрит на него, улыбается, но все равно упрямо ведет подбородком. — Ты и без меня хорошо проведешь время, Бак. Джеймс отворачивается от зеркала, шумно вздыхает и забирается к Стиву на кровать, толкая его в плечо своим. — Нам не нужно всегда и везде ходить вместе, — продолжает Роджерс, будто оправдываясь. — Фьюри специально выбрал курсы так, чтобы мы вращались в разных кругах и могли искать зацепки в разных направлениях. — То есть ты хочешь бросить меня одного на растерзание студенческого братства? Того самого, между прочим, где по данным Щ.И.Т.а и крутятся наркотики? — Я уверен, ты справишься. — Засранец ты, Стив, — усмехается Барнс и нарочно взъерошивает аккуратно расчесанные волосы друга. Тот недовольно отмахивается и бурчит, точно перегревшийся мотор. Баки испускает тихий смешок и с интересом заглядывает в альбом: — Что ты там рисуешь? Роджерс показывает наполовину законченный набросок главного корпуса и центральной площади. Джеймс одобрительно хмыкает: талантом друга он всегда тайно восхищался и порой немного по-доброму завидовал, так как сам даже человечка нарисовать не мог, не говоря уж о целой картине. — Ну и ладно, сопляк. Сиди тут в одиночестве и пачкай бумагу, а я пойду напиваться в хлам и кадрить девчонок. — Давай. — Роджерс выталкивает его с кровати и педантично расправляет помявшееся одеяло. — Наташе привет. — Передам, — криво улыбается Баки. В последний раз поправляет безнадежно лохматую прическу, прячет телефон в карман и скрывается за дверью. Долго искать обитель «Сигма Альфы» ему не приходится — трехэтажный домина возвышается в самом центре жилой улицы студенческого городка; оттуда за версту разит алкоголем и куревом, а музыка гремит так, что в соседних зданиях дрожат оконные стекла. Веселье идет полным ходом — уже на лужайке возле входа Баки застает подвыпившие компании, обнимающуюся на качелях парочку и непонятного вида человеческое существо, замотанное туалетной бумагой, за которым гонятся мокрые полуголые девчонки с красной дымовой шашкой и водными пистолетами. В самом доме творится настоящее светопреставление. Под потолком истерически мигает светодиодный диско-шар, разбрасывая по стенам разноцветные, скачущие в такт музыке огни. Оживленная толпа шевелится, подобно рою растревоженных насекомых: кругом люди, они танцуют, смеются, целуются, просто шатаются без дела и уничтожают запасы еды и алкоголя со скоростью света. Парни в футболках с гербом братства оккупируют стол для бирпонга, а собравшиеся вокруг зрители громко скандируют имена участников. В соседней гостиной девицы крючатся на полу, играя в твистер и попутно фотографируясь, а кучка парней вожделенно взирают на их оголенные телеса и что-то обсуждают, по очереди прикладываясь к бутылке виски. — Пей! Пей! Пей! Пей! — ревет из чрева возбужденной толпы. Свист, визги, аплодисменты. Один из кругов ада наверняка выглядит примерно также, и Джеймс не может нарадоваться тому, что Стив остался вдали от всей этой вакханалии. — О, Джимми, — рядом вдруг вырастает загорелый футболист с серьгой и кричит Барнсу в самое ухо, — братан, ты пришел! За крепким рукопожатием следуют неловкие мужские полуобъятия и обоюдные похлопывания по спине; Баки попутно пытается вспомнить имя своего нового приятеля и приходит к выводу, что того зовут Патрик. Или Джейк. А может даже и Карл, хотя к Патрику Барнс склоняется больше. Из копошащейся человеческой массы тут же выплывают еще двое футболистов (один из них уж точно Джейк, второй, кажется, Колин), приветственный ритуал повторяется, и в руке у Джеймса магическим образом оказывается красный стаканчик, доверху наполненный чем-то смраднопахнущим. Одна песня сменяется другой, толпа ликует, а Баки тащат в самое пекло, и вскоре он и сам не замечает, как начинает играть в «Пьяную Дженгу» прямо на столе для бирпонга, одновременно пытаясь попасть мячиком в красные стаканчики и не завалить шатающуюся башню. Ему превосходно удается и то, и другое, пока Патрик (да, он определенно именно Патрик) не тянет его в сторону, чтобы познакомить со своей девушкой. — Это Кэндис, — важно представляет он, прижимаясь долгим слюнявым поцелуем к губам ярко накрашенной грудастой блондинки. От этого зрелища Барнса чуть не выворачивает, и он поспешно переводит взгляд на спутницу увлеченной лобзаниями девушки. И тут время вдруг останавливается. Где-то за тысячи световых лет отсюда, в далекой-далекой галактике писклявый голос Кэндис пытается назвать имя своей подруги, но его Джеймс и так очень хорошо знает. Знает он и эти насмешливые зеленые глаза, и гордо вздернутый кончик носа, и пухлые губы, и тонкую шею, и... ниже смотреть Барнс боится, но глаза предательски опускаются на устрашающе глубокий вырез, и весь выпитый алкоголь разом ударяет в голову, да так сильно, что Баки едва удерживается на ногах. На Наташе неприлично короткие шорты и такой же длины предмет одежды, едва доходящий ей до середины живота. Она покусывает ноготь и медленно моргает, будто наслаждаясь тем, как растерянно и восхищенно смотрит на нее Джеймс. Она улыбается. Словно приглашает поиграть. Он принимает вызов. Улыбается в ответ, и глаза Наташи взволнованно вспыхивают. Музыка и чужие голоса грохочущим шквалом обрушиваются на перепонки. Ход времени восстановлен, все возвращается на круги своя, и вот Романофф уже тянет руку, а губы ее двигаются, выдавая короткое: — Натали. Ее ладонь мягкая и такая крошечная, что почти тонет в ладони Барнса. Он сглатывает, и ему кажется, что голос подведет и вот-вот сорвется, но за ревом басов едва ли вообще что-то слышно, поэтому он собирается с духом и отвечает: — Джеймс. — Очень приятно. — Наташа кусает губу и скользит взглядом по вороту его рубашки. О том, что рядом все еще находится Патрик и его пассия, Баки даже не вспоминает. Он их просто не видит, так же как и остальных людей. Не видит пьяно вопящих игроков в «Дженгу», не видит торжественно несомый шлем викинга, наполненный бурой алкогольной жижей, не видит девчонок с голыми грудями, отплясывающих на диване с парнем в маске коня. Мир сужается, так неумолимо и до боли знакомо, до одного единственного человека. — Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашивает Джеймс. Наташа кивает. Берет его за руку и позволяет увлечь себя в кишащую людскую бездну. В ту ночь они танцуют будто в последний раз. Просыпается Барнс в гамаке на балконе второго этажа в клоунском парике и с примотанным скотчем к руке мячом для регби, на котором Наташиным почерком выведен номер, звездочка и лукавое «Увидимся, ковбой :)».

***

В их хоть и ненастоящий роман Джеймс бросается как в омут с головой. Они изображают страстную влюбленность так натурально, что он даже подумывает о том, чтобы после Щ.И.Т.а податься в актеры. А Наташа... Боже правый, выйди она на сцену, ей бы рукоплескал весь Бродвей. Она так вживается в роль, что Барнс порой и вправду верит ее влекущим взглядам и таящимся в улыбке намекам. Он водит Наташу на все вечеринки в кампусе и после каждой провожает до самой комнаты; она приходит поддержать его на футбольном отборе и искренне радуется, когда его берут в команду. «Кроме Наташи сегодня ничего интересного не наблюдал», — пишет он однажды в отчете Бартону, и, видит Бог, это чистейшая правда, потому что иногда ему кажется, что в целой Вселенной не осталось ничего, кроме Наташи. Однако, расследование продолжается. Барнс пробивается в братство и терпеливо ждет финальной недели испытаний. Романофф сближается с Кэндис и начинает ходить на собрания «Каппы Пи», где немного погодя ей тоже предлагают вступить в сестринство. Стив проводит вечера в каморке художников с местными интеллектуалами, иногда ходит в исторический клуб и заглядывает в кружок фотографии. Бартон вещает о теории синтаксиса так, будто это самое лучшее, что только могло случиться с современной наукой, и все бы хорошо, только вот зацепок, ведущих к таинственному наркотику, по-прежнему нет ни одной. К концу первого месяца учебы Джеймс поражается необычайной выносливости своего организма, категорически не понимая, как человеческое тело вообще способно принимать такое количество алкоголя и при этом нормально функционировать. — Мне кажется, я слышу, как моя печень бьется в предсмертной агонии, — жалуется Наташа. Они с Барнсом завтракают на террасе кафетерия, и Романофф страдальчески стонет, прикладывая холодную бутылку с водой к виску. — Испытания в сестринстве сведут меня в могилу. Вчера меня заставили выпить залпом какую-то дрянь. Даже не сказали, что туда намешали. Пахло, как из Преисподней, да и выглядело также примерно: все красное и дымится от сухого льда. Вкуса у этой чертовщины не было, я выпила, не глядя. Пролила немного, а наутро увидела, что на том месте на паркете растворился лак. Барнс сочувственно вздыхает, пытаясь поддеть вилкой кусок блинчика на тарелке. У него самого ощущение, будто по нему примерно сотню раз прошелся каток бетоноукладчика. — Эти идиоты из братства вчера завезли нас с другими новичками чуть ли не до гребаного Оушенсайда*, заставили раздеться до трусов и прыгать в озеро, а потом взяли и уехали. С нашей одеждой и телефонами. Мы вдесятером шли пешком полуголые и мокрые почти десять миль, пока нас не подобрал какой-то дальнобойщик. Но лучше бы, черт возьми, и дальше шли, потому что ехать пришлось в кузове с мороженым мясом. — Да ладно тебе, — бросает Наташа, пряча улыбку в чашке с кофе. — Ты же с морозилками на «ты». — Ха-ха, — кривится Барнс. — Очень остроумно, Романова. Он называет ее русской фамилией и сам не понимает, что не так, пока Наташа не бледнеет, и ее губы не вздрагивают, приоткрываясь в немом изумлении. Она безотрывно смотрит прямо в глаза, во взгляде вспыхивает — да, снова то самое — ожидание, робкая надежда и еще что-то. Легкий испуг. Замешательство. Волнение. — Откуда ты... — Голос опускается до низкого хрипа, Наташа на секунду замолкает. Пальцы на кофейной чашке коротко сжимаются. — Откуда ты знаешь? Хороший вопрос, черт возьми, думает Джеймс. Молча пожимает плечами. Ждет, когда балерины в его голове закружат в диком танце, но они почему-то не появляются. — Просто как-то само вырвалось. — Барнс нервно ведет пальцами по волосам. Где-то на самом краю сознания дрожит смутная мысль, отчаянно пытаясь напомнить о чем-то забытом, но мерклый образ даже не успевает выплыть на поверхность. Он мелькает дразнящим дымным пятном и тут же ускользает. — Меня так очень давно никто не называл. — В глазах Наташи тоска, будто душой она уже давно не здесь, а в мрачных закоулках кишащего призраками прошлого. Миг — и тьма тает, но Баки ловит ее, ловит сразу и безошибочно, потому что вдруг совершенно точно осознает, что эта тьма у них с Наташей — одна на двоих. — Прости, — вздыхает он, растирая лицо ладонями. — Я сегодня сам не свой, тяжелая ночка выдалась. Мне просто нужно выспаться. Романофф понимающе кивает. Допивает кофе мелкими глотками, по-хозяйски берет вилку и утаскивает кусочек блинчика с Барнсовой тарелки. — Есть какие-нибудь новости? — Почти никаких. Девочки из сестринства если и балуются этой дрянью, то предпочитают не афишировать. Кэндис вроде бы ничего не знает. У меня есть на примете кое-кто, но, прежде чем делать выводы, нужно собрать больше информации. — Наташа крадет еще кусочек и тянется к локтю Джеймса за стаканом сока. — Жаль, что у дилеров нет визиток. Это бы значительно облегчило нам работу. Баки слушает, разглядывая черную полоску на рукаве Наташиной футболки, и все еще ждет балерин, но они не приходят. Вместо них приходит нечто другое. Оно холодное, пахнет металлом, порохом и кровью; оно колючее, как январская вьюга в Сибири; оно ревет взрывами и шквальным огнем, но оно не пугает. Оно не страшное, оно — родное, потому что Джеймс в нем не один. — Прием, — зовет Романофф, щелкая пальцами у него перед глазами. — Земля вызывает Джеймса. — Извини, задумался, — Баки устало трет глаза. Видение уходит, и теперь он чувствует себя опустошенным и измученным. Лучше бы балерины, с горькой усмешкой думает Барнс, к ним я хотя бы привык. — Я спросила, как дела у вас со Стивом. — Примерно никак. Надеюсь, дело продвинется, когда меня примут в братство. Если я, конечно, к тому моменту не умру от алкогольного отравления или еще чего похуже. — Если выдержал лекции Клинта, то можешь считать, что ты практически бессмертный. Джеймс глухо посмеивается. Глядит на наручные часы и торопливо доедает остатки завтрака, пока в мыслях далеким эхом воет сибирская вьюга.

***

В тот же день после занятий Барнс решает наведаться в университетский спортзал. Колотя боксерскую грушу, он даже жалеет, что поблизости нет Сэма Уилсона, и с грустью признает, как сильно ему не хватает полевых заданий и спарринга. Он пытается выбить из головы утренний момент с Наташей, но тщетно: туманные видения по-прежнему скребутся где-то на задворках, дразнят, смеются, сходятся в мутную картинку и снова бегут врассыпную. Баки, наверно, так и снес бы несчастную грушу с креплений или в слепом запале сломал бы себе кисть, однако до этого не доходит, потому что его яростная тренировка прерывается появлением футбольной команды. Парни приветственно шумят, разбредаются по залу и звучно грохочут «железом». Патрик с двадцатифунтовыми гантелями пристраивается рядом с Барнсом, расспрашивая, как вчера прошло испытание. Колин, Джейк и еще кучка парней кружком обступают силовую скамью со штангой, на которую укладывается какой-то здоровяк. Все они возбужденно перешептываются, косятся по сторонам и подстрекательски похлопывают по весовым дискам, предлагая повесить побольше. Их заговорщический полушепот, беглые взгляды украдкой и всеобщее оживление по старой, еще военной привычке вызывают у Джеймса бессознательное подозрение и осторожное любопытство. Он что-то бормочет в ответ Патрику, но все его внимание всецело обращается к разворачивающейся у скамьи сцене. Здоровяк легко поднимает штангу, футболисты одобрительно гудят. Барнс невольно проверяет, сколько дисков висит на грифе, и к своему удивлению обнаруживает, что почти все. — Погоди, — хитро улыбается Патрик, проследив за его взглядом, — сейчас еще круче будет. Вес на грифе стремительно набирается, а штангист, кажется, этого и вовсе не замечает. Когда диски заканчиваются, а зрители все еще требуют хлеба и зрелищ, Джейк и Колин сами решают усесться на края штанги. — Ну теперь точно не поднимет, — подначивает кто-то из толпы. Невозможно, думает Барнс и с ужасом наблюдает, как здоровяк, тяжело дыша и немного краснея, опускает штангу к груди и через секунду поднимает высоко над головой. Вместе со всеми шестьюстами фунтами весовых дисков и двумя здоровенными парнями в придачу. Зрители неистовствуют. Челюсть Джеймса ползет вниз. Здоровяк кладет гриф на стойку, бойко поднимается со скамьи и под громкий свист и аплодисменты победно рычит, демонстрируя свои бицепсы. Патрик хлопает в ладоши и хохочет, глядя на вытянувшееся от удивления лицо Барнса. — Круто, да? — Круто, — эхом отзывается Баки. В голове все еще крутятся цифры, ведутся подсчеты, но все эти математические потуги все равно сводятся к одному весьма очевидному выводу: то, что сейчас произошло, обычному человеку не под силу. Джеймсу даже играть не приходится, произошедшее его поражает и не на шутку пугает, поэтому он невольно произносит единственное слово, которое остается в его разбежавшихся от ошеломления мыслях: — Это невозможно. — Ты же сам видел, чувак. Глаза то не врут, не врут, братан. — Но... как? — спрашивает Барнс, хотя ответ знает уже наперед. Представление закончено: футболисты расходятся кто куда, здоровяк, вдоволь насладившись бурными овациями, покидает сцену. В зале остается не так-то много людей, но Патрик все равно наклоняется ближе к Джеймсу и заметно понижает голос. — Есть одна штука, — говорит он, — просто улетная. Она типа новая, названия нет, но мы с парнями зовем ее «бастер»**. Одна таблетка — и ты становишься мегаумным, потом мегасильным, а в перерыве ловишь такие трипы, что ЛСД отдыхает. Барнс изображает жгучий интерес. Его глаза загораются, на губах играет кривая ухмылка, и Патрик все понимает без слов. — Она недешевая. — Ерунда, — отмахивается Баки. — Это не проблема. Патрик издает гогочущий смешок и хлопает Джеймса по плечу. — Я знал, что ты крутой парень, Джимми. В общем, я знаком с одним человечком, так что завтра все будет. Только ты не трепись раньше времени, окей? — Рот на замок, братишка, — уверяет Барнс. На следующий день в его кармане уже покоится пакетик с прозрачной таблеткой, а на столе профессора Клинтона лежит сочинение-отчет, в котором в кои-то веки значится что-то действительно важное.