Миссия «Колледж»

С прикрытием Бартону и правда везет больше всех. Если, конечно, не считать несколько бессонных ночей, проведенных в обнимку с учебниками английского, и совершенно идиотской накладной бородки и усов. — Ты должен выглядеть солидно и представительно, — заявил Фьюри, когда Клинт попытался подвергнуть сомнениям свою новую маскировку. — Как преподаватель, а не как фермер. И да, очки не забудь. О том, что в таком виде он больше смахивал на педофила, а не на профессора, Бартон решил умолчать. Лора, правда, смеялась от души, когда он прислал ей фотографию. Дети тоже были в восторге, Лила даже нарисовала папин портрет и гордо продемонстрировала его Клинту, когда тот в последний раз созванивался с семьей по Скайпу перед отбытием в Калифорнию. Надо сказать, за всю свою шпионскую карьеру в Щ.И.Т.е Бартон кем только не успел побывать: и продавцом хот-догов, и водителем грузовиков, и второсортным актером, и журналистом, и даже баптистским пастором. Он ночевал в мусорных баках, сидел в засаде на кладбище, воевал, в конце концов, с инопланетянами и с армией роботов (только с луком, между прочим, и стрелами), а про Будапешт вообще без слез не вспомнить, поэтому амплуа университетского профессора, на самом деле, кажется не таким уж и плохим. Сан-Диего влюбляет в себя с первого взгляда. После каменных джунглей душного Нью-Йорка этот южный калифорнийский городок походит на райский оазис в безликой пустыне: мягкий климат, океан, зелень, дорогие виллы и безумно вкусная еда. Бартон снимает небольшой домик на окраине и несколько дней, как и подобает туристу, бродит по улицам с фотоаппаратом и восхищается красотами. На пляж ходит исправно два раза в день и к концу августа уже может похвастаться если не бронзовым, то хотя бы мало-мальским загаром. Коллеги в колледже принимают его с распростертыми объятиями, показывают город, проводят экскурсию по кампусу и приглашают отметить начало учебного года за кружкой пива в местном баре. — Смотри не спейся там, Бартон, — предупреждает Фьюри, когда Клинт отчитывается после первой недели задания. — Надеюсь, не стоит тебе лишний раз напоминать, что ты должен вести себя достойно, как преподаватель, и не порочить честь колледжа. — Так точно, сэр. — Бартон салютует в пустоту бутылочкой светлого, лежа на шезлонге на террасе своего жилища. — Будет сделано. Ник в ответ недоверчиво откашливается и шуршит бумагой. — Не забывай за детьми приглядывать. — Не забуду. — Отчеты два раза в неделю. — Я помню, Ник. Иди спать, в Нью-Йорке уже поздно. — Я работаю, Бартон, а не на пляже валяюсь, в отличие от тебя. Клинт усмехается, отправляет в рот куриное крылышко и, попрощавшись с Фьюри, кладет трубку. «Детей» он видит уже на следующий день, когда в колледже Сан-Диего официально начинается осенний семестр. Барнс рассекает по коридорам с щегольской улыбочкой, заглядывается на девчонок и всем своим видом излучает такое беззаботное очарование, что Клинту с трудом верится, что этот же человек еще месяц назад мог голыми руками свернуть кому-нибудь шею и даже глазом не моргнуть. Молодость Джеймсу к лицу, а вот Роджерс выглядит потерянным и явно чувствует себя не своей тарелке среди шумной толпы молодежи. Впрочем, все это прекрасно вписывается в его новый образ, и на одном из перерывов Бартон замечает, как Стив примыкает к какой-то кучке унылых ботаников, пока Барнс покуривает в компании здоровенных накаченных парней. С Наташей Клинт едва не сталкивается на выходе из гуманитарного корпуса. Их взгляды на миг встречаются, обмениваясь безмолвными приветствиями, и на этом все и заканчивается. Романофф уже по-свойски болтает с пышногрудой размалеванной блондинкой и ходит с ней чуть ли не за ручку, как с лучшей подружкой. На них обеих такие короткие юбки, что и юбками назвать сложно, и Бартон, ослабляя душивший узел галстука, понимает, что задание обещает быть не таким уж и простым. — Это новый препод, — слышит он за спиной слащавый голосок блондинки. — Он ничего такой. Ты не заметила, есть у него на пальце кольцо? — Разве это важно? — отвечает Наташа, и подружки жеманно хихикают. Клинт знает Романофф уже много лет и все равно не устает восхищаться тем, с какой легкостью ей удается перевоплощаться в абсолютно любой образ. В этой кокетливой девчонке с розовым рюкзачком ни за что в жизни не узнать суровую русскую шпионку, которая может прикончить целый отряд и при этом даже не испортить прическу. У Наташи множество самых разных талантов — о половине из них Бартон даже не догадывается, что, пожалуй, и к лучшему, однако он точно знает об одной слабости, признать которую Романофф упорно не желает. Клинт откровенно недоумевает, почему Наташа утаивает от Джеймса такую важную правду, причем сама же от этого страдая. В его понимании все предельно просто: если любишь кого-то — скажи ему об этом. Три слова, и проблемы как не бывало. — Если бы, — вздыхала Наташа всякий раз, когда в Бартоне просыпался неудержимый психоаналитик, направо и налево раздающий советы в отношениях, — если бы все было так легко, думаешь, я бы не сказала? — А что сложного? — Он меня не помнит. — Так напомни. Романофф смеялась, и в этом смехе было столько горечи, что Клинт почти чувствовал ее на вкус. — Это не поможет. Только собьет его с толку еще больше. Вот представь, что к тебе подходит человек, которого ты знаешь от силы полгода, и заявляет, что у вас с ним любовь до гроба еще со времен Холодной войны, а ты ни черта из этого не помнишь. Каково тебе? Бартон прекрасно понимал, к чему она клонила, и отчасти был с ней даже согласен, однако по-прежнему считал бездействие и молчание не самой лучшей тактикой. — Он ведь имеет право знать. — Я боюсь, что своим признанием только все испорчу. Господи, Клинт, я поверить не могу, что жалуюсь тебе, как сопливая девчонка, но, черт подери, все это меня убивает. Если расскажу ему все, то рискую потерять то малое, что у нас уже есть: дружба, партнерство, черт знает, как это вообще назвать. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя обязанным, виноватым в том, что не может вспомнить, как все было на самом деле. — А если не расскажешь, он может вообще никогда не вспомнить. Так хотя бы есть шанс. Их беседы всегда заканчивались одинаково: Романофф заявляла, что психолог из Бартона хреновый и звала пить кофе, зная, что он ни за что не откажется. Время шло, ничего не менялось. Клинт наслаждался семейной жизнью на пенсии, перестилал паркет и делал на чердаке ремонт, а Наташа спасала мир вместе с единственным человеком, которого она по-настоящему любила и который по злому велению судьбы так и не мог ее вспомнить. А потом вдруг случилась вся эта катавасия в стиле «Папе снова семнадцать»*, и Фьюри решил немного поиграть в сваху и сам устроить личную жизнь агента Романофф. Надо отдать ему должное, провернул он все так умело, что и не придерешься. Наташа, правда, сразу раскусила, а вот Барнс даже не догадался, причем до сих пор. Порой Клинт ему искренне сочувствует: мало того, что парню семьдесят лет изощренно насиловали мозг, так теперь еще и друзья, сговорившись, держат в тайне его собственное прошлое. С одной стороны Бартон и с Наташей солидарен, а с другой — все еще ратует за честность и коллективные признания в любви. Такая вот палка о двух концах. Наблюдая за развернувшейся у него под носом почти шекспировской драмой, Клинт даже радуется, что самой большой его проблемой на ближайшие месяцы будет проверка бездарных сочинений и подъем в семь утра. Однако во всем этом любовном безобразии и ненастоящем студенческом романе, по мнению Бартона, есть свои плюсы. — Может, это и к лучшему, — сказал он, когда они с Романофф встретились в старковской библиотеке незадолго после собрания у Фьюри. — То, что вы с Барнсом теперь будете как бы вместе. Наташа одарила его таким тяжелым и мрачным взглядом, что Клинт уже сотню раз пожалел, что вообще затеял разговор, но все же собрался с силами и вознамерился закончить мысль. — Знаешь, я как-то один фильм видел. Там молодожены попадают в аварию, девушка теряет память и больше не узнает своего любимого. Вообще не узнает, не помнит ни о свадьбе, ни о романе. И тогда парень берет яйца в кулак и решает заново завоевать ее сердце. — Предлагаешь мне поиграть в прекрасного принца? — фыркнула Романофф. — Не утрируй, Нат, чего ты как злобный подросток. — Я и есть подросток, если ты не заметил, — вяло огрызнулась Наташа. — А тебе, кстати, пора привыкать к девчачьим капризам, твоя дочка скоро подрастет. — Она, в отличие от тебя, хотя бы слушать умеет, — отпарировал Клинт, на что Нат лишь обреченно вздохнула и раздраженно захлопнула папку с заданием. Бартон выдержал небольшую выжидательную паузу и продолжил: — У вас с Джеймсом есть шанс начать все заново. Узнать друг друга, влюбиться — как в первый раз. Может, это поможет ему вспомнить, а может, ему и вспоминать не понадобится, если он снова тебя полюбит. — А если не полюбит? — Боже, Романофф, я тебя не узнаю. Откуда столько неуверенности? Наташа почти улыбнулась, и Клинт посчитал это хорошим знаком. — Переходный период, Бартон, это тебе не шутки. — Не поздновато ли для кризиса? — У меня он с отсрочкой. Отыгрываюсь вот за всю шпионскую юность. Они посмеялись и разбрелись по углам. Клинт набрал кучу справочников и углубился в чтение, а Наташа продолжила сверлить взглядом листок со своей новой биографией. Бартон не знал, прислушается подруга к его совету или нет, но все равно остался крайне доволен тем, что все же смог донести до нее правильные мысли. Клинт вспоминает этот разговор, шагая по главной площади мимо рассевшихся на лужайке студентов. Он думает о том, какая судьба все-таки своенравная дама, и о том, что ничего в этой жизни не происходит случайно, когда его вдруг окликает тренер футбольной команды и зазывно машет рукой, приглашая перекусить. Бартон улыбается в ответ, чуть сбавляет шаг и сворачивает к кафетерию. Впереди еще три наискучнейшие лекции, перерыв, один огромный семинар, и да поможет Всевышний профессору Джереми Клинтону выдержать собственную болтовню и не уснуть лицом в учебнике. Аминь.