Щелкунчик в полумаске

Дорога по бесконечному темному коридору была закончена. Свет ударил в глаза. Предметы потеряли туманные очертания. Все вокруг прояснялось. Первым, что ощутила Соня, были слабость, ломота во всем теле и боль в запястьях. Она попробовала пошевелиться и не смогла. Что-то мешало движениям рук и причиняло ту самую боль. Пальцы нащупали бечевку, и княжна поняла причину неудобства. Она была связана. Поморгав ресницами, Соня широко раскрыла глаза. Комната и ее убранство, представшие пред взором, — все было незнакомым. Княжна увидела, что лежит на огромной кровати под прозрачным балдахином. Сквозь тончайшую ткань просвечивался восточный ковер, украшавший противоположную стену. На нем висело оружие разного рода. Мечи, сикеры, шпаги, кинжал… Соня не пожалела бы ничего — только бы узнать, где она, как сюда попала, а главное, для чего. Словно в ответ на терзавшие ее вопросы где-то совсем рядом скрипнула дверь. Сквозь тончайшую ткань навеса Соня разглядела приближающегося человека. Им оказался мужчина. Что-то знакомое было в его фигуре, походке. Вошедший откинул балдахин, и княжна, увидев его лицо, невольно вскрикнула. Перед ней предстал ухмыляющийся граф Кайзерлинг. — Ну, вот и попалась, голубушка, — негромко проговорил он, окидывая ее жадным взором. — Не желала быть моей по добру, так пришлось к хитрости прибегнуть. Я же тебе, глупой, брак предлагал, спасение репутации, а ты нос воротила, посмешищем меня сделала. Каждой шавке нынче ведомо, что мне, графу Кайзерлингу, даже опозоренная княжна отказала. Зря, красавица! Я ведь предупреждал, что еще пожалеешь, но ты предостережениям не вняла. Настало время расплаты за собственную глупость. — Что Вы намерены делать со мной? — прошептала побледневшая Соня. — А ты будто не понимаешь? — усмехнулся граф. — Впрочем, неудивительно! Юным барышням подобное рассказывать не положено. До венца. Но я и не стану тратить слова. Лучше покажу тебе, преподам урок на деле, чтобы надолго запомнился. По лицу графа было видно, что он не шутит. Соня сделалась белее январского снега. Ее голубые глаза наполнились страхом. — Вы не посмеете, — прошептала она, ощущая дрожь, охватившую тело. — Бог все видит. Он воздаст каждому за зло, причиненное ближнему. В ответ на это граф расхохотался. В его смехе Соне почудилось что-то страшное, дьявольское. Мысленно она взмолилась, прося единственной оставшейся защиты. — Да ты мне еще про ад напомни, душечка! — сквозь хохот бросил ей Кайзерлинг. Успокоившись, он добавил: — Пусть я потом сгорю в его пламени, но зато нынче на земле получу все удовольствия, недоступные для обитателей рая. С этими словами он, подобно хищнику, бросился на жертву и прижал ее к кровати. Соня пронзительно закричала. Никогда ранее ей не было так страшно. Сопротивляться не получалось. Граф был слишком тяжел, а ее руки крепко связаны. Осознав свою беспомощность, Соня в отчаянии пожелала, чтобы прежняя тьма вновь поглотила ее. Лицо графа медленно приближалось. Его взор горел похотью. Не в силах видеть это, Соня закрыла глаза. Отвратительное действо прервал внезапный грохот. Кто-то ворвался в комнату и с молниеносной быстротой отбросил графа от княжны. С широко распахнутыми глазами, дрожа всем телом, Соня взирала на происходящее. Высокий офицер, схватив Кайзерлинга, повалил его и несколько раз с силой ударил головой об пол. Граф взревел от боли, а молодой спаситель в жандармском одеянии продолжал бить насильника. Увидев появившуюся кровь, княжна опомнилась и закричала храбрецу: — Стойте! Не надо! Вы убьете его! Офицер остановился. Тяжело дыша, он отпустил графа. Кайзерлинг плашмя повалился на пол и более не шевелился. — Вы убили его? — вновь задрожав, прошептала княжна. Офицер прикоснулся к шее лежавшего на полу человека, брезгливо поморщился и удивительно знакомым голосом проговорил: — Нет. Жив мерзавец, но в себя придет не скоро. Хотя такой падали на земле делать нечего. Княжна с облегчением вздохнула. — И все же хорошо, что Вы не убили это чудовище. Не взяли грех на душу. Он не стоит того. Офицер поднялся и, пнув сапогом бесчувственное тело, кивнул: — Может и так. Будь моя воля, я бы его лучше на каторгу отправил. Он повернулся к Соне и, заметив ее связанные руки, сделался мрачнее осенней ночи. Сорвав со стены стальной кинжал, жандарм подошел к кровати и, присев рядом со спасенной, осторожно разрезал веревки, стянувшие ее запястья. Она же, хорошо разглядев лицо спасителя, не могла поверить своим глазам. Перед ней предстал живой герой из сна. Тот самый щелкунчик. И голос его был и вправду знаком. Быстрее молнии пронзило Соню воспоминание о маскараде. — Это Вы? — ошеломленно воскликнула она. — Я, — признался он, не выпуская ее ладони из своих. — Поручик Писарев. К Вашим услугам. Во взгляде княжны сверкнуло негодование. — Как Вы могли так поступить со мной на маскараде? Почему? Взгляд Писарева исполнился раскаяния. — Простите меня, Софья Петровна, — виновато пробормотал он. — Я… Я очень виноват. Это из-за меня Вы здесь оказались. Но нынче нет времени для объяснений. Нам нужно выбраться отсюда, а потом, даю слово, этот подлец будет наказан и не посмеет больше приблизиться к Вам, а я… Да что я! Обо мне Вы вправе забыть и не вспоминать никогда. Идемте же. Пора! Держа Соню за руку, Писарев вывел ее из комнаты. Вместе они спустились по высокой лестнице к парадной двери, возле которой лежал лакей. — Вы и его ударили? — испуганно спросила княжна. — Он тоже жив? — Жив, — подтвердил Писарев. — Пришлось оглушить беднягу. Больно уж боится своего господина. Не бойтесь. Он тоже придет в себя. Соня с укором взглянула на него, но ничего не сказала. Вместе с Сержем она покинула ненавистный дом графа Кайзерлинга. Во дворе их встретил другой жандарм. Он был молод, высок, статен. Но особенно хороши показались Соне его голубые глаза. Заметив, как княжна разглядывает приятеля, Писарев помрачнел. — Это поручик Шубин, — сухо представил он товарища. — Ему велено доставить Вас домой. В целости и сохранности. Шубин кивнул, приветствуя Соню. — Не бойтесь, барышня, — успокоил он. — Со мной Вам ничто не угрожает. Извозчик уже ждет нас. — А Вы? — тихо обратилась Соня к Писареву. — Это ведь Вы меня спасли. Серж сам ответил на невысказанный ею вопрос: — Надобно арестовать негодяя, похитившего Вас. Да к тому же я не только спас прелестную княжну Долгорукую, но и… Прервавшись на полуслове, он взял Соню за руку и, поцеловав тонкое запястье, дольше обычного задержал в своей ладони тонкие пальцы. Отпустив княжну и сделав шаг назад, Писарев так пристально посмотрел на нее, словно желал запомнить каждую черту миловидного лица. — Прощайте, Софья Петровна, — глухо проговорил он. И, не оборачиваясь, твердой походкой направился обратно, в мрачные хоромы графа Кайзерлинга. Соня с тревогой посмотрела ему вслед.