***
— Слыхали новость, дружище? — заплетающимся языком пробормотал пьяный поручик Шубин, хлопая Писарева по плечу. — О княжне Долгорукой, родственнице наших знакомых из Петропавловки? Ну, помните тех двух болванов, что устроили дуэль с наследником? — Говорите тише, приятель, — посоветовал Серж, отодвигая от него стопку с водкой. — Так что там с родственницей наших давних знакомых? — Отказала графу Кайзерлингу. Вот пойми женщин! Чего этой княжне недоставало? После той шумихи на балу ее имя в светских кругах трепали немало. Кому такая невеста нужна? Она, конечно, хороша, но одного личика маловато будет. Семейка-то их скандальная. Тут даже наследство не спасло бы. А граф вроде как положил на нее глаз еще на том маскараде, — Шубин пьяно усмехнулся и, демонстративно понизив голос, добавил: — Сказывают, ему нравится со своими любовницами проделывать что-нибудь этакое, особенное. Ну, знаете ли, розгами или плетью, чтобы баба орала. Чем громче, тем больше ему удовольствия. Одна крошка из борделя мне нашептала, что для таких дел он чаще всего выбирал проституток помоложе. Даже на аукционы девственности стремился попасть. Ясно, для каких целей. — Ну все! — остановил Писарев не в меру разговорчивого приятеля. — Хватит болтать! Подхватив Шубина за шиворот, поручик выволок товарища из трактира. Доставив пьяного дружка в казарму, Серж ударил его по затылку. Да так, чтобы шишка осталась, но сам бедняга не отдал Богу душу. Пусть полежит, отдохнет, отоспится, а ежели кто сунется к этому дурню и потревожит его, то протрезвевший Шубин, быть может, догадается придумать какую-нибудь сказочку про нападение на него бандитов и больную голову после столкновения с ними. Ну, а коли не сообразит, то, стало быть, болван. Оставив приятеля, Писарев вернулся в трактир. Напиваться, подобно Шубину, на сей раз Серж не стал. Голова и без того гудела от надоедливого роя мыслей, каждая из которых вела к погубленной княжне. Серж уже пожалел, что использовал эту барышню для достижения своих целей. Оказалось, что она и впрямь отличалась от знакомых ему женщин. Те в случае неприятностей были похожи на кошек, что при падении всегда приземляются на все четыре лапы. Княжна же все-таки оказалась Сонечкой. Писарев слышал, что после случившегося она не показывалась в свете. История с Кайзерлингом говорила о том, что все для нее дурно складывалось. Плевать на Корфа и Репнина, их жен и отпрысков. Месть, направленная на них, отклонилась от цели и слишком сильно ударила по другой мишени. Пожалуй, он, как стрелок, несколько перестарался. Хорошо еще, что княжна не приняла предложение мерзавца. Даже он, Серж, не желал подобного мужа ни одной из женщин, а тем более такому нежному розанчику, как Сонечка Долгорукая. Вот только смирится ли с отказом граф Кайзерлинг? Чутье подсказывало Писареву, что любитель извращений так просто не отступится от выбранной им жертвы. Как бы чего не вышло… Надобно проследить за княжной и графом.***
Любуясь заснеженной аллеей, Соня подумала, что, как ни старайся, сколько ни смешивай краски, все равно не получится изобразить на полотне совершенство зимнего пейзажа. У природы свои тона. Живые, неповторимые. От созерцания волшебной картины княжну отвлек неожиданный возглас. — Помогите! — кричал женский голос. — Кто-нибудь! Оглянувшись, Соня увидела за оградой молодую цыганку, сидящую прямо на снегу. Смуглое лицо было искажено гримасой боли. Красавица с густыми темными волосами, беспорядочно рассыпавшимися по плечам, терла ногу сквозь ткань длинной юбки и еще громче вскрикивала: — Больно! Повернув голову, цыганка за чугунными прутьями ограды заметила обеспокоенную Соню. Темные глаза обожгли княжну. — Ай, барышня, помоги! Вот упала на месте ровном да встать не могу. Боль какая! — Лежи, не двигайся! — оживилась Соня, осматриваясь в поисках внезапно исчезнувшего Потапыча, что всегда исправно нес службу у ворот. — Я сейчас слуг позову. Они помогут. — Ой, барышня, помилуй! — испуганно заголосила цыганка. — Не надо слуг! Они меня ведьминым отродьем назовут да схватят больнее. Это к вам, господам, у них почтение, а к таким, как мы, цыгане, злоба лютая да презрение одно. Смилуйся, красавица! Помоги встать. Уж я тебе всю судьбу поведаю, ни монеты не попрошу за то, а после сама как-нибудь доковыляю. Помедлив мгновение, Соня нерешительно подошла к воротам ограды. Те, как на грех, оказались незапертыми. Цыганка же протяжно застонала. Жалость к черноокой красавице заставила отринуть сомнения. Соня бросилась за ворота и, подбежав к цыганке, принялась ее поднимать. Внезапно больная, ухватившись за княжну, быстро поднесла к ее лицу красный платок, насквозь пропитанный резким, незнакомым запахом. У Сони помутилось в глазах. Собственное тело показалось чужим, слабым. Захотелось спать. Темная мгла, казалось, стремилась поглотить, и ей нельзя было сопротивляться. Спустя миг Соня упала на руки цыганке, и та легонько похлопала ладонью по ее лицу. Видя, что барышня не откликается, она негромко присвистнула. В ответ на это из-за угла выскочили два крепких цыгана. Один из них был высок и молод. Другой постарше и пониже. — Готова девица! — деловито заявила сообщница. — Забирайте. Да не забудьте у барина и на меня долю попросить. — Не забудем, — заверил ее высокий цыган. В темных глазах его сверкало торжество. — Барин будет доволен. Никого не обидит. — Ну, так поторопитесь! — прикрикнула цыганка. Поднявшись, она принялась стряхивать снег, налипший на юбку. — Пока нет никого. Неровен час — увидит кто. Молодой цыган подхватил на руки бесчувственную Соню. Его сородич развернул огромное полотно, которое доселе держал в руках, и накинул ткань на княжну. Свисавшие края он ловко подвернул и подоткнул их ей под спину. Не медля, оба сообщника понесли Соню к ожидавшему их за углом черному экипажу.