Щелкунчик в полумаске

Зима окончательно завладела Петербургом. Густой снег валил с самого утра и к полудню уже лежал громадами сугробов. Поручик Писарев наклонился, набрал в ладони студеную рыхлую массу и, слепив из нее снежок, приложил его ко лбу. Не полегчало. Голова с похмелья просто раскалывалась. С досады швырнув снежный комок в вывеску торговой лавки, офицер направился к ближайшему трактиру. Там он вчера имел неосторожность напиться, как последняя свинья. Стало быть, и спасение надо искать в том же месте. Оказавшись внутри, Писарев вместо водки потребовал у хозяина рассолу. Повторить вчерашний подвиг мешало несение службы. Пьяный офицер не был диковинкой, но управляющий штабом корпуса жандармов в последнее время лютовал и никому не давал спуску. В особенности, своему побочному племяннику. Писарев скривился. Никому не ведомо, что он близкий родственник графа Бенкендорфа. Разумеется, если бы начальник Тайной Полиции так не стыдился родства с бастрюком и белошвейкой, то, может быть, все обернулось бы иначе и для их сына. Но отец Писарева, приходившийся сводным братом генералу-адъютанту Его Императорского Величества, умер от чахотки давным-давно, незадолго до рождения ребенка. Мать же была из простых и после смерти мужа, будучи на сносях, оказалась вынуждена влачить жалкое существование. Родственники покойного супруга к ней не благоволили, а сама она росла круглой сиротой у чужих людей. Роды обещали быть тяжелыми. Предчувствуя конец, роженица послала весточку блистательному родственнику с просьбой позаботиться о ребенке в случае ее смерти. То ли Бенкендорфа мучила вина перед братом, пошедшим на разрыв с семьей, выбрав беременную любовницу и женившись на ней, то ли отсутствие собственных наследников подтолкнуло графа к принятию решения. Истинной причины Серж не знал, но после его появления на свет и смерти матери влиятельный родственник отдал ребенка в бездетную дворянскую семью. Приемные родители нарекли младенца Сергеем, но чаще звали Сержем. Они не были богаты и радовались деньгам на содержание мальчика, которые тайно передавались от Его Сиятельства графа Бенкендорфа. Сергею исполнилось десять лет, когда он узнал всю правду. К тому времени, Серж учился в кадетском корпусе и среди воспитанников ненавидел Корфа и Репнина, которым многое сходило с рук. Они были родовитыми дворянами, он — приемышем. Они — друзьями — не разлей вода. Он — одиночкой. Годы шли. Дядя устроил его в жандармы. Корф и Репнин служили вместе, и удача им по-прежнему улыбалась. Барон вернулся с Кавказа целым и невредимым и слыл лучшим стрелком. Репнин стал адъютантом цесаревича. Только он, Писарев, был мелким офицеришкой, жандармом. С помощью дяди Серж нашел невесту, дочь первостатейного купца, женился, но брак не удался. Очаровательная супруга оказалась стервой и, меняя любовников, как перчатки, в конце концов, сбежала с каким-то итальяшкой. Как после стало ведомо, мнимый поклонник бросил ее, и, отчаявшись, красотка отравилась. С той поры к былой ненависти, направленной на бравых дружков, Корфа и Репнина, добавилось презрение ко всему женскому полу. Серж считал, что верить женщинам, а тем паче любить их, могут только глупцы. Красотками надо пользоваться. У любой из них есть цена. Услышав о скандальных женитьбах своих недругов Писарев усмехнулся. Наконец-то, на болванов накинули ярмо. Вот и настало то время, когда их перестанут принимать в свете. Но Серж ошибся. Избежавшие ранее казни за участие в дуэли с престолонаследником, Корф и Репнин снова вышли сухими из воды. В свете только и было разговоров о романтической любви барона и его крепостной, оказавшейся потерянной княжной. Не утихали и сплетни о счастливой чете Репниных. Сказывали, что князь, хоть и женился на скандально разведенной Елизавете Петровне Долгорукой, но безмерно счастлив и даже восстановлен в должности адъютанта цесаревича. Писарев не забыл, как на глазах у всех этот дворянишка угрожал ему и опозорил из-за белой тряпицы, платочка какой-то бабенки. Жаль, не получилось воспользоваться сестричкой Репнина, когда та вела себя, как девица из борделя. Но жизнь подарила второй шанс. Писарев услышал, что в Петербурге появилась родственница его врагов. Сестрица их милых женушек. Юная княжна Долгорукая. Ее отец был уже в преклонных годах и крепким здоровьем не отличался. Верно, из-за этого Софью Петровну сопровождали то Репнин, то его жена, а Корф со своей баронессой готовились к ним присоединиться. Такие новости заинтересовали поручика. Писарев тщательно разведывал обо всем, что касалось княжны. Оказалось, что Корф и Репнин заботились о Софье Петровне и как о близкой родственнице их жен, и как о младшей сестре покойного друга Андрея Долгорукого. Юная барышня была под крылом обеих семейств и готовилась блеснуть в свете. Писарев знал, что посещение рождественского маскарада стало бы удачным началом сезона для любой дебютантки. А, стало быть, милейшая княжна его не пропустит. В голове поручика созрел план. Подобная месть, думалось ему, может, и не уничтожит имен барона и князя, но все же бросит на них еще одну тень, заставит напрячь нервы, выставит в не слишком приглядном свете их семейства. Вот тогда-то будет любопытно наблюдать, как баловни судьбы примутся выпутывать из неприглядной истории уже не себя, а свою родственницу, собственных жен, приходившихся ей сестрами, или будущих детей, про которых потом станут говорить: «Смотрите, они же племянники той особы, что несколько лет назад на маскараде… Помните? Ах, моветон!» Достать маскарадный костюм, в котором его бы не разоблачили, для Писарева не составило труда. Подкупив слуг, поручик узнал, где княжна бывает и как будет одета на маскараде. Несколько раз он выслеживал карету, оказывался у дома самой лучшей модистки, наряжавшей знатных дворянок. Писарев видел, как Софья приезжала к ней на примерку. Девица показалась ему одной из тех нежных барышень, что втайне вздыхают над сентиментальной чепухой, именуемой романами о любви, и ждут суженого, который будет осыпать комплиментами, писать мадригалы, преданно выполнять любые капризы. Скука смертная! Правда, глаза у маленькой княжны оказались весьма хороши. Поручик давно не видел такого ясного взора, наполненного лазоревым сиянием. Бархатные очи, как сказал бы стихотворец. Впрочем, они и есть одно из тех женских орудий, что бьют наповал поэтов-глупцов. Сержа Писарева сим не смутить. Он появился на маскараде, полный решимости довести дело до конца. Пара слов с романтическим ореолом таинственности, дерзость героя-любовника в сочетании со светской любезностью, несколько смелых жестов — и барышня растает, очарованная ожившим героем из книжонки, спрятанной под ее подушкой. Поначалу все шло лучше некуда. Ему удалось уговорить княжну принять вызов, дав согласие на мазурку. Такой удачи для себя и смелости от хрупкой Софьи Петровны Писарев даже не ожидал. Признаться, юная особа его весьма удивила. В ее невинном взоре вспыхнуло пламя некой дерзости. Она с такой решительностью и достоинством приняла его руку, словно была не дебютанткой на бал-маскараде, согласившейся танцевать мазурку, а одной из жен мятежных декабристов, отправившихся вслед за мужьями в Сибирь. Писарев невольно залюбовался такой картиной, но тут же напомнил себе, для чего явился. В танце он проявил все свое старание и, кажется, добился результата. Правда, не того, на который рассчитывал. Дерзость в голубых глазах сменилась не интересом и восхищением, а смущением и даже страхом. Княжна начала его опасаться, то и дело норовила спрятаться от преследующего ее мужского взора. И все же юное создание двигалось с таким природным изяществом! Сколько грации было в ее танце! Сержу захотелось, чтобы мазурка повторялась множество раз. Тогда он мог бы еще и еще прикасаться к ней, брать хрупкую партнершу себе на грудь, как полагалось в одном из па, а после, заглянув в бархатистые глаза и не говоря ни слова, просто любоваться румянцем, расцветшим на нежном личике, наслаждаться простотой и невинностью, скользившими в каждом движении Сонечки… Ему захотелось именно так назвать княжну. Пусть она будет не Софьей Петровной, а просто Сонечкой. Такой, каких в его жизни никогда не было. Не созданной для обычного мира, где продают, покупают, лгут, лицемерят, предают. Музыка стихла, а милое видение на его глазах превратилось в перепуганную лань, бросившуюся к дверям от него, словно от охотника. Писарева охватили досада и злость. Княжна даже руки ему не подала, словно перед ней прокаженный. Ну что ж… Так даже лучше. Глупец! Он чуть было не забыл о своей цели, но девица вовремя помогла ему вспомнить. Приняв хладнокровный вид, Писарев оглядел зал. Он увидел князя Репнина, забывшего обо всем, шепча что-то на ушко своей белокурой женушке. Прекрасно! Значит, никто не помешает довести дело до завершения, не вступится тотчас за честь глупой куклы, на миг показавшейся Сержу ангелом. Идиот! Херувимов в женском обличии не бывает. С оскорбленным видом он сделал то, что намеревался. Бросил ее так, как часто в жизни бросали его самого. Но удаляясь с маскарада, Серж уносил с собой глупое воспоминание о неземном создании, что почудилось ему во время мазурки. И это самое воспоминание все последующие недели не давало спокойно наслаждаться триумфом, злорадствовать и крепко спать по ночам.