Щелкунчик в полумаске

Но ежели я здесь, нарочно с целью той — Чтоб видеться и говорить с тобой Но если я скажу, что через час ты будешь Мне клясться, что вовек меня не позабудешь, Что будешь рад отдать мне жизнь свою в тот миг, Когда я улечу, как призрак, без названья, Чтоб услыхать из уст моих Одно лишь слово: до свиданья!.. М.Ю. Лермонтов

Рождественский бал был в самом разгаре. Уже третий год он давался в Михайловском манеже, но для младшей княжны Долгорукой, которую только начали вывозить в свет, все становилось в новинку. От несметного числа восковых свечей в хрустальных люстрах, медных настенных подсвечников, разноцветных масок, пестрых костюмов и блестящей мишуры рябило в глазах. Соне казалось, будто она попала на страницы повести Гофмана, не так давно вышедшей в свет. Не хватало лишь самого главного: доброго героя в облачении щелкунчика. Княжна помнила, каким он должен быть. Высокий, статный, с каштановыми волосами и выразительными зелеными глазами. Таким она видела его во сне накануне приезда в Петербург. От гремящей музыки и танцев разболелась голова. Выросшая в уездном поместье и увлеченная живописью, Соня более любила тишину, нежели подобные увеселения. Но Лизавета, ныне — княгиня Репнина, настояла на том, чтобы первый выход в свет ее младшей сестры состоялся именно здесь. К ноющей боли в висках добавилось головокружение. Захотелось покинуть эту шумную залу и на миг ощутить прелесть уединения. Отыскав глазами Лизу, Соня увидела, что ее сестра лихо отплясывает кадриль с каким-то полноватым господином. Забавная картина напомнила день свадьбы Лизаветы и Забалуева. Отчаявшаяся невеста тогда, казалось, изливала свою боль в показном веселье, измучив танцами неуклюжего старого жениха. Вспомнив, как тяжело дышал после кадрили Забалуев, Соня невольно хмыкнула. — Наконец-то, Вы улыбнулись! Горячее дыхание обожгло ее кожу, и, вздрогнув, княжна быстро поднесла ладонь к вспыхнувшей щеке. Обернувшись, она застыла на месте. Кадриль готовилась смениться мазуркой, а перед Соней предстал высокий незнакомец в черном домино. Лицо его наполовину прикрывала маска, но было что-то вызывающее в усмешке и игривом тоне. — Кто Вы, сударь? — холодно спросила княжна. — Пусть это останется тайной маскарада, — непринужденно ответил незнакомец, кланяясь и подавая ей правую руку. — Не откажите мне в любезности. В его движениях, жестах не было того изящества, которое Соня привыкла видеть в отце, в мужьях своих сестер. В манерах незнакомого господина преобладала чудовищная смесь наглости и светской учтивости. Соня такое видела впервые. — Благодарю, сударь, но мне не позволено танцевать с теми, кто не представлен. — Полноте, княжна! — усмехнулся незнакомец. — Мы с Вами на маскараде, а не в салонной гостиной. Здесь надобно танцевать, а не прятаться от кавалеров. Неужто Вы меня боитесь? Право, забавно. Я вовсе не страшен. Не пугайтесь, Софья Петровна. Снисходительный тон сочетался с вызывающей ухмылкой. Незнакомец словно забавлялся. Ее задело такое поведение. Услышав свое имя из его уст, Соня покраснела. Может статься, они знакомы, но угадать сударя под маской не удалось, а он, напротив, легко распознал ее в костюме хрупкой продавщицы цветов, всю украшенную мелкими розочками. Она не спрятала свое лицо. Помнится, была история, когда Владимир Корф не узнал на маскараде престолонаследника. А вдруг она теперь повторяет ошибку барона? Соня отвергла эту догадку, вспомнив, что Цесаревич ниже ростом. Но в таком случае кто же пред ней? Словно прочитав мысли княжны, незнакомец проговорил: — Быть может, мазурка* ответит на те вопросы, что роятся в Вашей прелестной головке, в которую вплели нежные цветы. Не откажите мне в любезности, о, повелительница роз. Не бойтесь. Не последние слова вконец возмутили Соню, а тот шутовской тон, которым они были отмечены. Желая сбить спесь с наглеца, она с вызовом во взгляде приняла приглашение. Костюм ничуть не мешал ему показать себя умелым танцором. Незнакомец то мчал княжну вперед в такт музыке, то с ловкостью кружил, то, падая на одно колено, заставлял танцевать вокруг него. Он будто бы управлял ее волей, подчинял себе, заявлял о своих правах. Соня ощущала себя мышкой, с которой забавляется огромный кот. Ей это не понравилось. Встречаясь друг с другом в фигурах танца, они молчали. Их не занимала мазурочная болтовня. Танец скорее был похож на сражение, нежели на незатейливую забаву. Даже когда Соню выбирали другие кавалеры, она чувствовала на себе прожигающий взгляд незнакомца в темной полумаске. Словно он был ее хозяином и зорко следил за тем, как его собственность ведет себя с остальными мужчинами. Соне хотелось убежать, скрыться с любым из них, но незнакомец, подобно коршуну, удерживал в поле зрения свою добычу. Язык мазурки раскрыл опасность, исходящую от него. Почувствовав это, хрупкая княжна и впрямь испугалась. Едва замерла музыка, как она на виду у всех бросилась из зала к спасительным дверям, ведущим в коридоры, но тут же наткнулась на того, от кого пыталась сбежать. Крепкие руки с молниеносной быстротой прижали ее к мужскому телу, не позволяя не только двигаться, но и свободно дышать. — Куда же Вы, мадемуазель? — насмешливо поинтересовался незнакомец в домино. Он говорил так громко, что оказавшиеся рядом пары, наверняка, слышали каждое слово. — Неужто сбегаете? Право, обидно. Ведь по этикету я обязан сопроводить Вас к ужину. Внезапно он оттолкнул от себя Соню и мрачным тоном продолжил: — Впрочем, как пожелаете. Я не привык бегать за пугливыми особами. Полагаю, для этого найдутся другие глупцы. Она испуганно вздрогнула и, обернувшись, увидела, как на них с любопытством смотрят более десятка пар. Не говоря более ни слова, господин в домино быстро покинул залу. Княжна Долгорукая осталась одна. Без маски. На виду у всех. — Какой пассаж! — раздался чей-то голос. — Неслыханно! — возмущенно подхватил другой. Перешептывания и голоса сливались в один общий гул. Соня была словно в тумане. Ничего не понимая, она сама себе напоминала живую куклу, которую подоспевшая Лиза подхватила и подвела к разъяренному Репнину. Он стянул с руки перчатку и бросился вслед за виновником переполоха, но в коридоре наткнулся лишь на лакеев. Наглеца в маскарадном плаще нигде не было. Один из слуг сказал, что сударь в домино с поспешностью покинул сие место, и никто более его не видел. — Трус! — с гневом бросил Репнин, возвратившись в залу. Но исчезнувший незнакомец не слышал этих слов. Все последующие дни для Сони были похожи на дурман. Порой ей казалось, что случившееся на маскараде — какой-то кошмарный сон, после которого она непременно проснется, и все будет как прежде. Но, увы, скандал был явью, погубившей репутацию барышни. Несмотря на уговоры и даже ухищрения Лизы Соня отказывалась от всех развлечений, бесед, прогулок в людных местах. Она думала, что первый ее сезон стал последним. И все же возвращаться в Двугорский уезд и смотреть в глаза отцу не хотелось. На их семье и без того лежало не одно пятно. Скандальный брак Лизы и Забалуева, преступления маменьки, прегрешения папеньки… Соня и прежде понимала, что с такими семейными делами ей будет непросто войти в высший свет, но брак Елизаветы и Михаила, появление новой сестры, ставшей баронессой Корф, подарили надежду. Теперь же все было кончено. Она сама добавила новую неприятность, порочащую честь семьи. Михаил и Владимир, накануне прибывший в Петербург вместе с Анной, разыскивали человека, погубившего репутацию их родственницы, но поиски приводили в никуда. Никто не знал, кем был таинственный незнакомец. Репнин жалел, что не успел догнать мерзавца и вызвать на дуэль. Из рассказа Сони становилось лишь понятно, что негодяю было известно, кто она такая. Но зачем понадобилось публичное осмеяние невинной барышни? Никто не мог дать ответ. Ей вспоминался чудный сон, увиденный незадолго до злополучного маскарада. Поздним вечером перечитывая повесть Гофмана, она заснула. Княжна превратилась во сне в главную героиню, а рядом был тот самый щелкунчик. Поначалу он отчего-то казался неприветливым и грозным. Соня-Мари его боялась. Потом чары внезапно рассеялись, и на месте щелкунчика появился высокий мужчина с темно-каштановыми волосами и зелеными глазами. Красивый незнакомец улыбнулся ей и поцеловал. Соня словно наяву видела эти глаза, улыбку и ощущала на губах его поцелуй. Но сон, прервавшись, остался только в девичьих мечтах, а явь никуда не исчезла.