Завышенная цена

— Она совершенно перестала есть. Не знаю что с ней делать… Измотала все нервы — женский голос на том конце провода вздрогнул, судя по всему она подавляла слезы — Я перевожу её в другую клинику. Знаешь, думаю, ей будет там гораздо лучше, загородом… Там хотя бы свежий воздух. — Затем женщина замялась, только доносился невнятный шорох как от целлофанового пакета — Тут льет как из ведра, Берлин тонет. Какая-то сраная Атлантида, ей Богу… У нее началась депрессия от этой мерзкой погоды, у меня кстати тоже… Алло, Пауль, ты слышишь меня? Алло? Прошло две с половиной недели, и они вычеркнули случившееся в “Paradise”. Запись альбома шла по графику — на удивление ладно и согласованно, хотя несколько раз деревенский-джентльмен Линдеманн и форсировал события, отзываясь о гитарных партиях «парой ласковых». Но Ландерс был ему благодарен: Тилль хоть как-то оживлял оцепенение, царившее при записи этого альбома. Словно в преддверии засухи, весь потенциал группы понемногу растворялся, перерождаясь в безмолвные попытки выжить хоть маломальскую каплю. «За кадром» не происходило ничего нового. В меню испанских развлечений были: утренняя пробежка, совместный просмотр ящика под банку “San Miguel” и вылазки в ресторанчики с местным колоритом. Последнее, надо заметить, пришлось Ландерсу больше всего по душе. В Испании он ел непривычно много. В основном от тоски и скуки, не покидавших его ни на минуту. Так, например, от созерцания неизменного, унылого пейзажа из своей спальни. Мужчина засыпал и просыпался видя перед собой всё тот же кусок неба, холмы и витиеватую дорогу вниз — полнейшая статика. Пауль скучал по своему берлинскому окну, по веренице торопящихся зонтиков, гусеницам скрипучих автобусов и даже по ночным воплям пьяной молодежи. Здесь же, в их испанском пристанище, было неуютно от всепоглощающей тишины. Тишины, переплетенной с сюрреалистичным ощущением постоянного нахождения кого-то поблизости. Особенно в сумерках, лежа на холодных простынях, Пауль невольно становился свидетелем чьей-то еще жизни. Будь то шаги длинных, босых ступней по паркету, нервный скрежет ручки, бормотание по телефону, переворачивание листков книги или даже щелчок зажигалки. Постоянно чувствующий чье-то присутствие рядом, Ландерс никогда не был настолько безнадежно одинок. Сразу же после записи он уходил наверх, запирался в комнате и, жуя бутерброд, читал биржевые сводки. Потом звонила Ариэль. Они висели на телефоне часы напролет — ее мать серьёзно болела. Он не пытался её успокоить, а просто слушал, зачем-то кивая на каждую сказанную ею реплику, словно она рядом. Пока она рассказывала про врачей, сдачи анализов, увеличение дозы антибиотиков… Пауль складывал в аккуратную стопку дольки огурца с бутерброда. Сегодня, после их очередного разговора, Ариэль чуть осипшим голосом заявила, что перестанет звонить. Пауль хотел было возразить, начать убеждать в противоположном, наврать и сказать, как он верит в благополучное выздоровление, но он не стал этого делать. Раз в «Нордвест» отказались от ее матери, то уже ничто её не спасет. Он нажал красную кнопку, все еще улавливая доносящиеся женские слезы. В дверь постучали. Мужчина оставался сидеть в ворохе подушек, сжимая переносной телефон. Кто-то упорно продолжал тарабанить в дверь. Пауль скорчился, как при зубной боли, резко дернул ручку на себя, параллельно прокручивая ключ в замке. — Мы едем в ресторан, ты скоро? — Олли, со своим рентгеновским взглядом а-ля какой-то мутант из фантастических фильмов. — Не думаю, езжайте без меня. — Ландерс попытался выдавить из себя улыбку, автоматически попятившись назад. — У нас пустой холодильник, тебе нечего есть на ужин. — А… а как же Флака, он же должен был со Шнайдером сгонять в супермаркет? — Пауль разочарованно вздохнул, он надеялся хотя бы пару часов провести один. Лениво слоняясь по пустынному дому или, может, пялясь в телевизор, так, чтобы ничье дыхание не отвлекало от новой серии мыльной оперы. — Они не съездили, так что давай, собирайся. — Олли никогда не отличался многословностью. Он по-дружески, но все-таки слишком сильно похлопал Пауля по плечу и поспешил вниз. Его фигура, на длинных, как у кузнечика, ногах с грохотом заспешила вниз по деревянной лестнице. Судя по громкому смеху внизу — компания была в сборе. Каким-то мистическим образом почти все вещи были несвежими. Пауль и не подумал о том, что неплохо бы заняться делами простых смертных: постирать шмотки, побриться, связаться с банком по поводу кредита… Ему было лень даже ответить на sms, касающиеся его родного сына: «Эмиль прогуливает школу, я в отчаянье.Между прочим он и ТВОЙ сын тоже». Ему хотелось стать страусом: зарыть голову в песок и пустить все на самотек. Собственно, он так и поступал. Бегал от собственного отражения в зеркале: от того, другого Ландерса, с измотанным взглядом бездомной собаки. Пауль натянул водолазку, которую посчастливилось найти на дне не до конца разобранного чемодана. Она была скомкана прямо под ворохом из носков и пакетиков лекарств, бережно подписанных Ариэль. Кое-как застегнул черные джинсы, которые заметно давили в районе пупка, и напоследок захватил мятную конфету. — Что-то ты долго. — Круспе лениво перелистывал журнал, сидя с широко расставленными ногами, в своей ковбойской шляпе розового цвета. Такие вот шляпы, с блестящей золотой звездой, обычно украшали маленькие пластмассовые головки кукол Барби. Пауль знал об этом, потому что лично дарил такую куклу Кире. — А где остальные? — Уехали, не дождались тебя. — Рихард поднялся, потягиваясь так, что оголился подтянутый, загорелый живот. — Ну что, кто поведет? Они вышли из дома, и какое-то время Рихард копался с дверью. Ландерс юркнул на пассажирское сидение и первым делом начал настраивать радио — в этих чертовых холмах не ловила ни одна приличная станция. Пришлось остановить выбор на гнусавом мужике и его передаче о кантри: — Прям саундтрек в тему, под твой новый образ. Круспе усмехнулся, выворачивая руль. Здешние дороги оставляли желать лучшего. Их серебряный Форд, словно бусинка ртути, заскользил вниз по едва освещенному серпантину, держа курс на побережье. — Ты хреново выглядишь в последнее время. — Рихард стряхнул пепел в приоткрытое окно, параллельно заглядывая в окно заднего вида — Всё в порядке? — Да, знаю… Просто не высыпаюсь. Пауль не любил напускную вежливость так же, как ненавидел простые, но напрягающие в силу своей актуальности вопросы. А Круспе, с его вечной спутницей сигаретой и спокойным взглядом из под выгоревших бровей, чертовски напоминал заумного дядьку-психотерапевта. Конечно, до Фрейда он еще не дотягивал, но, такими темпами, еще чуть-чуть и дойдет до публичной лоботомии Ландерса. Пауль вжал голову в плечи, уткнувшись носом в окно. — Ясно. Что скажешь про запись, доволен? — Их машина легко катилась с холма, сопровождаемая порывами ветра. — Да, на этот раз легко идёт… — То-то мне и кажется, что твоя гитара пропахла нафталином… — Круспе переключил радиостанцию, из колонок зазвучали биты какой-то популярной песни. — Если у тебя есть какие-то претензии к тому, как я работаю, то лучше скажи все сейчас. — Пауль хотел, чтобы фраза прозвучала уверенно, даже резко, а получилось как-то по-детски капризно, не хватало еще надуть губы для полной картины. — Нет, но я никогда не видел тебя таким… Таким безынициативным. — Просто в этот раз меня все устраивает. Разве это плохо? Круспе посмотрел ему в глаза. Оставшееся время они провели в молчании. На холмы опустились сумерки, фары едва захватывали необходимый участок дороги — так, чтобы можно было разглядеть что-то кроме бампера. К моменту, когда они доехали до населённого пункта, у Круспе закончились сигареты, и он нервно постукивал по рулю, подпевая Мадонне. Ландерс хмурился: он ненавидел эту бабу c мужскими ляжками. Ее-то и женщиной можно было назвать с натяжкой: какой-то андрогин с превышением тестостерона в крови. — You're frozen, when your heart's not open, — мычал под нос Рихард, в старании высунув кончик языка, пока аккуратно парковал машину. Пауль не отрываясь смотрел вперед, гипнотизируя серый асфальт, омываемый каплями ноябрьского дождя. Шумная компания встретила звоном бокалов с сангрией, пили что полегче. Все кроме Ландерса — он с первобытной жадностью глотал Black Label, преднамеренно, чтобы напиться. А к моменту когда заиграла местная фольклорная музыка и принесли забитые морепродуктами блюда, он и вовсе вылакал почти всю бутылку. Говорили в основном Линдеманн и Шнайдер, время от времени свои пять копеек вставлял раскрасневшийся от острого соуса Флака. Болтали ни о чем и обо всем, но на повестке дня по прежнему оставалось обсуждение идей для нового клипа, выросшие цены на бензин и где найти ветеринара для собаки Шнайдера. Пауль сидел подперев голову, в которой будто шипели веселые пузырьки, он смутно улыбался облизывая кончики пальцев от соли. — Кто-то, кажется, нажрался. — Тилль пустил клубы дыма вверх, к потолку душного ресторанчика, взлохмачивая коротко стриженые волосы Ландерса. — Ага, вы меня испортили. Дай-ка сигаретку, — мужчина на удивление ловко выхватил помятую пачку «Мальборо», прямо из под здоровой лапы Линдеманна. — Ты это, кстати, зря, тебе не идет. — Это еще почему?! Подлецу все к лицу! — он игриво улыбнулся и в стиле Джеймса Дина из фильма «Гигант» вальяжно откинулся на стул, затягиваясь. — Нихера подобного, из нас из всех только Круспе умеет красиво курить. Мне порой кажется, что младенцем он вместо сиськи во рту держал сигарету. — Линдеманн сипло засмеялся, раздавливая бычок в пластиковой пепельнице. Последнее время он пребывал в хорошем расположении духа, хоть и порвал с очередной сучкой, благополучно отхапавшей себе квартиру в центре Берлина. Он был как пёс, на котором всё быстро заживает. Мало того, порой Паулю казалась, что чем больнее Тиллю доставалось — тем быстрее он восстанавливался. Что-то навроде иммунитета, какая-то охранительная стойкость против вирусов. — Вот именно, Тилль, я не доллар и не Круспе чтоб всем нравиться. Поэтому… — Пауль посмотрел на вокалиста исподлобья, явно окосевший от выпитого. — Поэтому дымлю как вздумается. Они сидели за столом вдвоем; остальные разбрелись по ресторанчику. Флака и Шнайдер разглядывали выложенную на обозрение клиентов, свежую рыбу, зачем-то тыкая в нее пальцами, в то время как Олли фотографировал нерадивых. С минуту назад Круспе вышел, прижимая телефон к уху. Внимание Ландерса привлекла полногрудая официантка в национальном костюме. Она стояла облокотившись на барную стоку, уголок ее юбки замялся, приоткрывая вид на обнажённую ногу, выше колена. У нее были длинные, заплетенные в косу волосы, рыжего цвета. Точно такие же как у Ариэль. Пауль любил гладить Ариэль по волосам, зарываясь пальцами в их шелк. Эта незатейливая ласка чудесным образом его успокаивала. А сегодня он повел себя с ней как свинья. С женщиной, одной из немногих, кому он по-настоящему доверял и был благодарен. Рядом с ней он чувствовал себя защищённым: она давала ему надежду, которую ни при каком другом раскладе он бы не заполучил. Она стала в своем роде крепостью, за которой Ландерс прятался от внешнего мира и принятия сложных решений. — Ладно, нам пора. Завтра пишем. Помнишь? — Линдеманн посмотрел на ссутулившегося Ландерса, отпивающего виски. — Собирайся, бери за задницу Рихарда и езжайте за нами. — напоследок он невзначай погладил друга по спине. В ответ мужчина прищурился, как сытый, пригревшийся у батареи кот. На улице моросил дождь, но воздух оставался достаточно теплым. Здесь был всего один источник освещения — фонарь на парковке, метрах в десяти от места, где стоял Ландерс. Тяжёлые капли воды падали на его плечи, впитываясь в ткань грязно-карамельной водолазки. Какое-то время Пауль тщетно пытался выхватить знакомый силуэт в кромешной тьме. Затем, пошатываясь, побрел к «Форду». По-хорошему, мужчина должен был развернуться и пойти в ресторан, найти Круспе или, на худой конец, поехать на такси. Но он стоял на парковке, вжимаясь бедрами в холодное железо, в то время как дождь заметно усилился. От количества выпитого Пауль разомлел: вслушивался в звуки прибоя где-то вдали и вдыхал солоноватый запах сырого асфальта и мокрого песка. — Включи печку, ты промок до нитки. — По твоей, между прочем, вине… — Пауль цокнул языком, параллельно пытаясь понять, как включается чертова печка. — Где ты шлялся? — Я думал, тебе хватит мозгов подождать в ресторане. Необходимая кнопка, размером с большую монету, находилась прямо перед носом Ландерса. Но Рихард обнаружил ее первым. Пауль подставил влажное лицо прямо под потоки теплого воздуха. Рихард выравнивает машину, салон быстро прогревается, но внутри начинает пахнуть чем-то навроде пластмассы. Они едут вдоль береговой линии, мимо приземистых рыбатских домиков, захолустных мотелей и диких пляжей. Дорогу освещают редкие, скрюченные буквой Z фонари, отдаленно напоминающие сюжеты Дали. — Ну конечно… Он ду-умал… — Бросай свои бабские замашки. — Рихард мягко надавливает на акселератор и прибавляет скорость, красная стрелка спидометра рывками ползет вверх. — Что за развалина, кто ее взял? — Это ты оформлял машины в прокате. — Ни хуя! Я взял эту колымагу?! — Просто пристегни ремень безопасности и заткнись. — Это ты мне?! — Тебе, бля! — А ты, Круспе, ни охуел ли часом? Ну давай-давай, тебя все время все не устраивает… Тексты ему не нравятся, а ты напиши… Напиши как Тилль, а? О! — в знак подтверждения своей мысли, мужчина ткнул средним пальцем куда-то в сторону Рихарда. — Перерос он значит Раммштайн, какой в жопу Раммштайн… Ты ж у нас цаца неписанная! — все еще мокрый, дрожащий, Пауль не смотря на затуманенное сознание и шум в голове, методично ударял растопыренной ладонью по крышке бардачка. — Ты б знал, как ты нам всем надоел со своей невъебенностью! — Пауль, ты нажрался. — Я нажрался! Ну и что, что ты думаешь, можешь меня этим попрекать? — Я б на твоем месте молча сидел и не возникал особо. Скажи спасибо, что столько лет в группе. Пауль резко дернул мужчину на себя, цепляясь за предплечье обеими руками, явно не рассчитав силы. От неожиданности Круспе выпустил руль, и машина на мгновение потеряла управление. — Мать твою!