Остаёмся зимовать

Вдоль дорог лежал песок, В никуда текла вода. Шел три тысячи седьмой, Шел три тысячи седьмой. Я умер...

Пищит. Зелёная прямая на экране плывёт бесконечностью мгновений между ударам сердца и содрогается острыми складками. Сама жизнь. Под пальцами Блум – гладкий пластик, нагревшийся от её кожи. Прибор, что искрится на высших планах магией, что поддерживает жизнь в обуглённом теле. Медицина Магикса творит чудеса и может вытащить с того света. Ожоги – даже и третьей степени – не страшнейшая из бед. Это не проклятье ведьмы, что пожирает человека заживо. Их можно вылечить. Восстановить ткани, собрать из разрушенных клеток сеть вен и капилляров, и обновить, воссоздать заново органы, нервные окончания, вернуть всё, так, чтобы отличить нельзя было. Квинтэссенция науки и магии может всё в самом прямом смысле. Если только ожоги не... От пламени Дракона. Огонь уходит под кожу – и горит, тлеет, прожигая кости и плоть. Мука мук, всем пыткам пытка. Боль страшнее адской, страшнее любой другой боли. И от неё – пока живёшь – не спастись. Блум грызёт костяшки пальцев, и в ранках видна красная плоть, густая золотая кровь. Она знает боль Ская, потому что сама горит изнутри целую вечность, плюс-минус пару недель. Её мучит смутная, как дымный призрак, вина. И уже понятно почти, что нужно делать, чтобы облегчить его боль. Но в памяти встаёт образ Фарагонды с усталыми глазами мудреца; которая на обещание убить лишь улыбается с пониманием: дерзай девочка, я видела тех. Кто был злее, умнее и коварней, чем ты. Но я – здесь, а они нет. Блум роняет капли крови из ран, и они разбивались о пластик, а потом растворялись прозрачными дымком. Она слаба, она не знает, что ей делать. Она просто хочет, чтобы всё перестало быть настолько неопределённым, расплывчатым и странным. Чтобы пламя перестало гореть и причинять боль. И ей, и ему. Боль... Под пальцами Блум – гладкий тёплый пластик. Искры и мгновения чужой жизни в обёртке науки. Она знает, что ей нужно сделать. 2. Айси неуютно, тошно и мерзко. Её бесят до трясучки розовые стены и кремовые шторы на окнах. Ей не нравится сладкий запах духов, пропитавший всё вокруг. И солнце светит слишком ярко, звуки слишком громки и небо чересчур голубое. Как стеклянная яркость глаз Блум, которые матовые и, кажется, смутно светятся изнутри. И в их глубине – хищные тени и яркий огонь. Айси странно и даже страшно; будто перед ней не заклятые враг, ставший давно уже навязчивой идеей и даже одержимостью, а зверь, который хочет её... съесть. Айси злится, гонит от себя навязчивые мысли и боится посмотреть Блум в глаза. В глаза уже не той феи, что знала и ненавидела когда-то. Страшно. Внутри – противная дрожь испуганного зверька, снаружи – панцирь почти истаявшего льда. Тьма, скажи, кто перед ней? Не светлая фея, и не простая земная девчонка – это раз. Не падшая, не ведьма – это два. И точно уже не человек – это три. Страшно. Блум улыбается, будто бы не ведьму к себе в дом привела, а старую подругу, вернувшуюся обратно после долгой разлуки. Айси так жутко не было даже в тюрьме Клипота, среди светлых магов и паникующих людишек, зная, что за непрочными стенами из бетона и стали конвульсивно сокращается, скребётся и воет вечно голодная тьма. Обходительность и внимание пугают больше, чем гнев и презрение. От вторых знаешь, что ожидать. Но от первых... Айси криво ухмыляется и ищет в голове какую-нибудь колкость, чтобы хоть ненадолго понять: ей всё это кажется, всё по-прежнему, это не более, чем бред, галлюцинации, порождённые воспалённым мозгом. Всё – как следствие сомнений, недосыпа, перепадов давления и непрекращающихся кошмаров, терзающих её почти что месяц. Колкость, брошенная мимоходом, с неслышным звоном разбивается об улыбку Блум. - Ты можешь обустроить тут всё по своему вкусу. Я добилась для тебя разрешения на мелкую бытовую магию. Но если ты хоть раз применишь её во вред кому-либо или же просто воспользуешься тёмномагическим заклятьем, разрешение отберут. Постарайся так не делать, хорошо? «Нихрена не хорошо!» - кричит в своей голове Айси, давя в зародыше желание завопить в голос. – «Куда, демоны тебя дери, смотрит Фарагонда? Ей что, вообще плевать на то, что в школе трижды судимая ведьма? Или феям Винкс теперь можно всё и даже, мать их. Больше?!» Айси трясёт от гнева, а Блум выжидающе на неё смотрит и улыбается краями губ. Улыбка кажется почти издевательской. А потом она протягивает руку – ненормально горячую руку с обгрызенными ногтями и изгрызенными костяшками, и прикасается к плечу Айси. И сквозь неё как поток огня проходит. Айси понимает. Зверь. Здесь. Рядом. Блум улыбается – и у неё матово-голубые глаза, и из них течёт золотое.