Стокгольмский синдром

- Устал? – неожиданно донесшийся с заднего сидения голос Маккуина выдернул меня из мыслей, заставив вздрогнуть. Мы ехали в полной тишине уже больше трех часов, возможно именно поэтому его внезапно раздавшийся голос так выбесил меня. Джаз, поп, рок, блюз, фолк, классика - все достало меня, и я выключил магнитолу. Тишина вот уже довольно долго неприятно давила на мозг. Как вариант можно было бы поговорить с Молнией, но я отмел его. Странно, что он вообще пришел мне в голову. Терпеть не могу этого белобрысого, он меня раздражает одним своим присутствием. Именно присутствием, потому что с того момента, когда мы отшвартовались от мотеля «Красный свет» и мы обменялись той парой фраз прошло уже больше шести часов. Дело уже шло к вечеру. Маккуин молчал, задумчиво наблюдая за меняющимся пейзажем дороги, змейкой вылетающей из-под колес. Он выглядел спокойным и даже умиротворенным. Такими выглядят пассажиры, которые знают, куда их везут. И это мне не нравилось. Я выключил музыку, но он обратил на это внимание только сейчас. - Ты устал? – повторил вопрос он. Я кинул на него уничтожающий взгляд в зеркало, но этот нахал посмел ответить мне теплой улыбкой. Смотрите-ка, пригрелся! Давно в багажнике не ездил значит. Надо будет исправить. А потом он добавил то, что чуть было не заставило меня резко дать по тормозам. - Хочешь, я поведу? Я аж поперхнулся. Глаза угрожающе сузились, предвещая бурю, он заметил это и весь вжался в сидение, вероятно только теперь осознав, что посмел ляпнул. Губы сами расползлись в стороны в угрожающем оскале, я почувствовал подступающий жар ярости. - Что ты сказал? – полушепотом спросил я. - Я… я п-подумал… - он весь затрясся от стаха, стремительно бледнея. На лбу выступила испарина, голубые глаза приняли оттенок стекла. Вены вздулись на моих руках, костяшки пальцев побелели – так сильно я сжал руль. Застучал правый поворотник Бернадет. Я перестраивался, намереваясь свернуть к обочине. В глубине черных глаз заплясал адский огонек, который разжигало только самое настоящее возбуждение. Я редко испытывал его перед тем, как убить кого-то. Просто делал свою работу с тем невозмутимым рутинным спокойствием, с коим дворник подметает улицу, а мясник нарезает ветчину. Но сам вид оцепеневшего от ужаса, прилипшего к сидению Молнии меня возбуждал. Давящая тишина отступила вместе с подоспевшей было скукой. Накатившие усталость и раздражение дали совершенно неожиданный результат, скульминировавшись в искрящийся звездный коктейль чего-то непонятного. Сумасшедшего. Я облизал кончиком языка губы, скалясь в зеркало заднего вида. Молния смотрел на меня округлившимися глазами. Губы приоткрылись, словно воздухозаборник машины, черный зрачок почти закрыл собой голубую радужку. Белоснежные пальцы левой руки судорожно впились в ремень, сминая, правой же он неосознанно теребил золотой локон. Мне начинала нравиться эта игра. Бернадет плавно остановилась. Медленно и бесшумно, вальсируя, как на треке. Щелкнули замки – дверцы открылись, взмывая в воздух. - Выходи, – я не поворачивался к Молнии. Я и так прекрасно видел его скукожившуюся фигурку и умоляющий взгляд в зеркало, он меня невероятно веселил. - Выходи, – повторил я, достав из бардачка пистолет. И почему всегда приходится беседовать через посредиников? - Я не хочу, - Маккуин дрожал, вжимаясь в сидение, и смотрел на меня полными слез глазами. - А с ним познакомиться, значит хочешь? – я взглядом указал на пистолет. Белобрысый горячо замотал головой. – Тогда выходи. Молния повиновался, поднимаясь на негнущиеся ноги. Я находил удивительно забавным то обстоятельство, что ему даже в голову не приходит, что я целюсь в него зажигалкой для сигарет. А он, меж тем, стоит посреди дороги и легко может рвануть наутек. - Подойди ко мне, – повелительно произнес я, спуская дуло ненастоящего пистолета и целясь ему в коленную чашечку. Он повиновался, несмело обогнул машину, чуть не упал, споткнувшись о собственные ноги, и наконец встал передо мной. Пятна пота на футболке, лихорадочно блестящие глаза. Губы чуть приоткрыты, ниточка слюны протянулась вниз. Вспотевшие ладони лежат на бедрах. Заманчивое зрелище. - Садись, – кивнул я ему и похлопал себя по колену. Он сначала недоуменно распахнул глаза, а потом весь вспыхнул, потупив взгляд, веселя меня пуще прежнего. Видел бы он себя в зеркало, ей-богу, такое зрелище стоит того! - К-как? – выдохнул он, весь дрожа. Холодный пот тек с него ручьми. Не думаю, что от страха. - На задницу, – подсказал я и очаровательно улыбнулся. Он сглотнул. - А если я не согласен? Я поиграл пистолетом, недвусмысленно прицелившись ему в самое дорогое и чувствительное место. - Тогда я заставлю тебя изменить свое мнение. Считаю до трех. Один… Молния нервно дернулся, но все еще стоял столбом. Редкие машины просвистывали мимо нас, не обращая внимания. - Два… Он снова дернулся, как от удара, а потом крепко зажмурился и шагнул навстречу. Согнулся, ныряя в Берни. В нос мне ударил стойкий и липкий запах чужого страха. Я чуть не облизался, когда этот сладкий, как мед, запах защекотал мне ноздри. Внутри, где-то в горле рождалось зверское желание зарыться носом в эти пушистые, чуть мокрые от пота золотые кудри, чтобы вдохнуть этого чудного запаха побольше. Но вместо этого я плотоядно ухмыльнулся, раздвинув ноги пошире, чтобы дать Молнии место на сидении, который, сгорбившись изогнулся под каким-то немыслемым углом, стараясь хоть немного отстраниться. Даже в полутьме салона, я мог различить судорожный румянец, пожаром вспыхнувший на его лице. Хм… может стоило было захватить коробку яиц? Сейчас бы яичницу пожарил. Разом сделавшийся меньше, Маккуин дрожал и потел, вжимаясь спиной в меня и смешно ерзая, от чего краснел, смущаясь еще больше. - Ну как? – прошептал я ему на ухо, с трудом удержавшись от того, чтобы ненароком не прикусить бархатный краешек. – Удобно? Он пробубнил что-то нечленораздельное, трясясь. Тогда я приставил к его виску пистолет и дулом заправил за ухо белокурую прядь. - Я не расслышал. – вкрадчиво прошептал я. – Тебе удобно? Он попробовал было обойтись кивком, но я недвусмысленно надавил дулом на его висок. Я хотел именно услышать его голос. Кажется, и до него наконец дошло. Долго же однако. - Д-да… - неожиданно охрипшим шепотом пробормотал он, не зная куда деть руки, ноги, голову. Куда деться самому. А я уже закрыл дверь и пристегнул нас обоих одним ремнем. Я со многими своими клиентами играл в такие психологические игры, это скрашивало серые будни киллера. Всегда приятно сначала запугать, помучить, понасмехаться над человеком, прежде чем убить тварь. Но еще не над кем мне нравилось издеваться так, как над Молнией. Он подходил на роль моей новой игрушки, как никто другой. Он был просто идеален. Я даже на долю секунды почувствовал что-то похожее на ревность и сожаление от того, что мне придется разделить это удвольствие с братом. Ведь Маккуин что-то умудрился разнюхать, а это значит, что к праздному удовольствию опять примешивается работа. Но все же осознание того, что я еще не раз увижу это оцепеневший от ужаса взгляд голубых глаз, прежде чем они закроются на вечно, когда место между ними займет свинец, вызывало на моем лице улыбку. Мне приносило чуть не физическое удовольствие насилие над его психикой. Гораздо большее удовольствие, чем гонки, стрельба по мишеням и даже хороший секс. Мы будем ехать долго, Молния. Очень-очень долго. Всю ночь. Пока мне не надоест. - Тогда заводи машину. – сладким шепотом пропел я ему на ухо, стараясь не заурчать, когда он испуганно пискнул, подавшись вперед. Схватил руль, сжимая дрожащими пальцами, и прогнулся в спине, тем самым вжимаясь в меня только сильнее. Забавно. Хотел одно, а получилось прямо противоположное. - Что такое, легенда гонок? – приподнял бровь я в ленивой невозмутимости. Просунул руки по бокам от него, обнимая, и положил свои ладони на его. – Не приходилось гонять в паре? Он опять что-то пробормотал, а я подул ему в затылок от чего он затрясся. - П-пожалуйста…. - Что-что? Громче, детка. Я ничего не слышу. - Я сказал… - он громко сглотнул, силясь поймать собственное дыхание, - Что я все понял, я больше так не буду. Я хочу на заднее сидение, или в багажник. - Нет, крошка, - я огладил руль, и как будто случайно коснулся его пальцев. – Ничего ты не понял. В моей машине все делается так, как хочу я. Если я захочу привязать тебя на багажник вместо антикрыла, то так и будет. А сейчас я хочу, чтобы ты надавил на газ. Так что, давай. Я буквально почувствовал, как он глубоко вдыхает, закрывает глаза, успокаивая организм. Так ведут себя люди при панической атаке. Потом медленно открыл их. Моргнул. И вдруг обманчиво расслебленно подался назад, откинув голову мне на плечо. Бесшумно повернулся ключ зажигания в замке. Мигнули фары Берни, заморгал поворотник, и моя девочка поползла влево от обочины, встраиваясь в общий поток. Мы двигались несуразно медленно, но при этом плавно. Постепенно хватка Маккуина на руле слабела, он расслаблялся, всматриваясь в ночь, я помогал ему маневрировать. Он перестал вздрагивать, когда я касался его, а потом и вовсе вдруг тепло улыбнулся, вдыхая ночной воздух из открытых окон. Не хватало разве что только музыки, но он не решался дотронуться до магнитолы. Не знал, как она включается, или боялся, что мне нравится тишина. А мне и правда она нравилась, ведь она не была полной. Её нарушал звук его дыхания. Обычные люди слышат дыхание, и свое, и чужое точно так же как и стук сердца о грудную клетку только во время бега. Но киллер слышит и видит людей на немыслемом расстоянии. Человек моей профессии сам решает кому даровать жизнь, а у кого ее отнять. Он чувствует своих жертв. Прощупывает их насквозь, выбирая наиболее подходящее место для выстрела, как фотограф выбирает наиболее подходящий ракурс для кадра. - Остановись вот здесь, – приказал я, когда мы въехали под знакомую мне сень деревьев. Молния повиновался стремительно. Плавно надавил на тормоз, и открыл дверцу, когда Берни остановилась полностью. Встал, завел руки за спину, перед этим сам протянув мне ремень, чтобы я стянул их. Потом сам же прошел к багажнику и безропотно забрался внутрь, позволив завязать себе глаза. Последней его фразой было: - Спасибо, Джексон. Я всегда мечтал прокатиться на Ламборджини. И он улыбнуся мне из темноты. Чистой, теплой улыбкой, я успел заметить это, пока закрывал крышку багажника. Так не улыбаются люди, у которых есть план бегства. Те улыбаются с хитрецой, угрозой и скрытым превосходством. Так не улыбаются предатели. Они улыбаются напуганно и заискивающе. А улыбка Маккуина была искренней. Его голубые глаза светились благодарностью в мой адрес. Он как будто был рад, будто я не похитил его, а спас. Так улыбаются только те, кто по-настоящему счастлив. Так улыбались мы с братом, пока были просто маленькими мальчиками, которым доход семьи позволял ходить в элитную школу, одеваться в самые дорогие вещи и покупать все, что заблогарассудится. Так было пока отец не подарил нам с Джейсоном пулеметы на шестнадцатилетие. Так было, пока мать не доканал рак. Так было пока мы с Берти не перевенулись на федеральном шоссе, врезавшись в лося. Так было пока Джейсон не стал боссом вместо меня. И вот теперь… что же происходит теперь? Что происходит с того самого утра, когда я в очередной раз отковыривал яичницу от раковины и шипел, обжегшись пролитым на футболку кофе? А происходит то же самое. Я снова убегаю из штата, пусть и из другого, на угнанной тачке, с живым грузом в багажнике. Снова поддавшись эмоциям. Только вот… каким? Я захлонул багажник, провернув ключ. Несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, стряхивая с себя опасно расфокусированное состояние, и сел за руль. Машина поползла в ночи. Прав был Джейси. Я никогда не завяжу. Вот только конкретно этого попутчика подозрительно не хочется убивать. И это напрягает. Потому что что-то продолжает идти не так, а виной всему чертов Маккуин, с которого все началось, на котором все, судя по всему, и закончится.