***
Яркое весеннее солнце неумолимо нагревает темно-коричневые шторы, силясь проникнуть внутрь душного темного номера, где заперся былой звезда гонок – Молния Маккуин. В номере тихо. Слышен только шум кондиционера, выставленного на 20 градусов. На полу разбросано все содержимое минибара. Разумеется, пустое. В душевой – плеск воды. Теплая, она падает из прикрепленной к потолку лейки душа вниз, на скорчившегося на полу с банкой пива гонщика. Он одет в штаны от своего гоночного костюма и белую залитую Бог весть чем футболку. Белокурые волосы отрасли, их уже можно собрать в хвостик на затылке. Мокрые, они прилипли к лицу, обволакивая его, как гоночный шлем. Он знает, что вряд ли выглядит презентабельно, но ему все равно. И это ужасно. Это началось около года назад. После аварии. С того самого момента, когда Молния смог покинуть больницу и приехать домой, это началось. Странная пустота внутри, списанная медиками и по началу им самим на посттравматический шок, все не желала уходить, лишь нарастая. Она походила на трещину на лобовом стекле. Сначала появляется совсем маленький зигзагообразный порез на стекле, почти незаметный, он начинает стремительно расти, устремляясь вниз… пока не превращает стекло в щепки, и то не разлетается, оставляя после себя лишь зияющую пустоту осыпавшихся битых осколков. Он неоднократно сравнивал свое сердце с лобовым стеклом машины. Да, его-то собрали хирурги. Слепили по кусочкам, но уже в тот момент, когда невозмутимый хирург в своем бирюзовом халате, желтых перчатках и листочком-опросником в руках зашел к нему в палату, сердце разделила на две неровные половинки зигзагообразная трещина. Загипсованные ноги были разведены в стороны и подвешены в воздухе. Сломанные ребра замотаны эластичными бинтами и стянуты корсетом. Его кровать окружали полчища машин, капельниц, катетров. И он был совершенно бессилен в этом жутком замкнутом круге. Он даже не мог подняться и самостоятельно сходить в уборную. И вот теперь, уже вернувшись в единственное приятное место, он обнаружил, что и здесь ему больше не место. Он заперся один в номере мотеля, пересматривал старые записи своих гонок. Новостные ролики со своими успехами, а потом ненароком переключал канал, где бойкая девушка - спортивный обозреватель Натали Сёртайн предрекала Джексону Шторму очередную победу, подкрепляя свой диагноз статистикой. Тогда Маккуин выключал телевизор и шел к окну, курил. Он баловался в юности, когда еще был студентом. Выйдя в большой спорт, завязал. А теперь все заново. Он смотрел на пейзаж за окном, выпуская противный, горький сигаретный дым. Радиатор Спригнс потерял свои краски. Прямо под его окном находилась автомастерская Рамона, где неприкаянный стоял его Шевроле Корвет. Отремонтированный, но не выкрашенный, он стоял с облупившимися наклейками и давно не прогревавшимся мотором. Удивительно похожий на своего хозяина, он взирал оттуда на Маккуина слепыми глазами погашенных фар, как бы спрашивая: «Во что мы превратились, Молния? Во что же мы превратились...» Время от времени под окнами останавливалась изящная голубая с оттенком серебристого Порше Каррера. Стояла под его окнами, закрывая собой облупившийся Шевроле Корвет, потом уезжала. Салли не выходила из машины, но Молния знал, что она смотрит на его окна. И уходил обратно в темную духоту номера. Раньше девушка поднималась к нему в номер, стучалась в дверь, пыталась заговорить с ним. Потом перестала. Приезжала на машине и просто стояла под его окнами. Потом стала приезжать все реже и реже. Молния практически ничего не ел – не видел смысла. Не снимал с двери номера табличку «не беспокоить», не пуская к себе ни горничных, ни официантов. Жителям городка оставалось лишь догадываться, жив ли там еще тот, кто когда-то вернул их городку жизнь. Молния снова и снова прокручивал записи гонок. И перечитывал насмешливо маленькую заметку в спортивной газете, посвященную аварии Хадсона Хорнета. Нигде. Ни в новостях по телевизору, ни в интернете не было никаких упоминаний о нем. «Меня забыли точь в точь так же, как и Дока.» - понимал гонщик и выдавливал из себя грустную улыбку. – «Всем все равно, вернусь я в спорт или нет. А вот интересно, если я вообще исчезну, хоть кто-то будет меня искать?» Салли перестала приезжать вовсе, вероятно, занятая заботами о мотеле и работой в адвокатской конторе. Радиатор Спрингс всегда был тихим городом, но Салли находила, чем себя занять. У Молнии начинало складываться впечатление, что с того момента, как он перевернулся на треке, его жизнь перевернулась вместе с ним. Он как будто упал в глазах и фанатов и близких, разом как-то поблекнув. И мир для него тоже поблек. Пожалуй, его единственный боевой напарник Корвет отражал его состояние лучше всех. Такой же блеклый, бесцветный. Целый, но пустой внутри. Он разбился на треке, чуть не погиб. У него оборвалась карьера, мечта… а жизнь идет дальше. Солнце встает каждое утро. Просыпается городок: Луиджи и Гвидо открывают свой шиномонтаж. Рамон включает подсветку своего тату-салона. Из кофейни Фло снова доносится запах свежей выпечки. Все как всегда. Все такое же. Только вот Молния этого не чувствует. - Ты собрался всю оставшуюся жизнь здесь отсидеться?! – раздражению Салли нет предела. – Я все понимаю, но у тебя здесь грязно, душно, темно. Номер давно пора убирать, но ты же никого не пускаешь! Скоро гонки Флорида-500. Почему бы тебе не поехать туда? Не хочешь участвовать, так хоть посмотри! Каждое слово больно режет слух. Нет, девушке горько за его бесплодное существование. Но Молния знает, что наступило лето – туристический сезон, и Салли не хватает номеров, чтобы расселить всех желающих. Он опять всем только мешается. Его хотят выкинуть и отсюда, как надоевшую всем обузу. Выкинуть так же, как год назад выкинули из большого спорта. Он не испытывает никаких иллюзий – он просто больше никому не нужен. Вышел он из категории молодых и сильных. Теперь у жизни другое лицо. Смуглое с остырыми чертами, высокими скулами. Смольно-черные волосы с яркими синими прядями в челке и на затылке. И такие же удивительно яркие черные глаза. - Хорошо. – Молния вздыхает, окидывая ее взглядом, и невольно опускает глаза. Он не в том виде, чтобы произносить громкие героические речи. – Я поеду. Его старенький боевой друг Шевроле Корвет с номерными знаками штата Калифорния, ждет его, уже выведенный Рамоном на улицу. Свежая краска блестит на его корпусе. Тут собрался весь городок. Все ждут выхода своего героя, но стоит Маккуину выбраться на улицу, как гнетущее нечто вгрызается в него с новой силой – он видит разочарование на лицах друзей. Не такого Молнию Маккуина они ожидали увидеть. И его спонсоры больше не работают с ним. Они продали свой бизнес какому-то денежному мешку по имени мистер Стерлинг. Они с гордостью показывают Маккуину красоты нового спортцентра Rust-eze, но гонщик не разделяет их воодушевления. От него только отказались. От обузы, зря занимающей место. Вот кто он теперь. Обуза… Ему предстоит нелегкий путь из спасительной уютной скорлупы ставшего родным городка в этот здоровенный, полный непонятных ему ноу-хау спортивный центр. Молния напрочь отказывается это понимать. Он не хочет никуда ехать, понимая, что напрочь потерял форму и будет там для всех лишь посмешищем. Но и здесь оставаться не может: друзья ждут от него героических свершений. И вот он едет, чтобы снова обрести смысл жизни. И встречает Крус, своего нового персонального тренера и психолога. Новые аутотренинги, новый тюнинг для Шевроле Корвета. Только вот сам Молния Маккуин не новый. И он видит это в глазах Крус. Она старается ему помочь, относится уважительно, но тем самым подспудно, делает ему еще больнее. Она соглашается вместе с ним поехать в Томасвил, туда, где тренировался Док, хотя и не разделяет его надежд обрести ключ от лабиринта, в котором он заблудился, там. Но он находит. То есть, думает, что находит. «Годы берут свое.» - безжалостно подтверждает вынесенный еще Джексоном Штормом на треке той памятной гонки вердикт тренер Хорнета Выхлоп. – «Быстрее Шторма тебе уже не стать, а вот умнее быть никто не запрещает.» Когда ему показывают дом Хадсона Хорнета, где все стены увешаны фотографиями Молнии и вырезками из статей о его успехах, гонщика наконец осеняет. Крус. Он не сразу понимает, что именно ей суждено продолжить начатое им, но рад, что есть еще люди, кто не видит в нем общественного клоуна, а симпатизирует искренне. И все вроде бы идет хорошо, до решающей гонки. Когда на треке чуть не погибает та, которая должна была заменить Маккуина в этом бешеном заезде, вот тогда Молния понимает, что для злодея в лице Джексона Шторма героем, который его остановит, может быть только он – Молния Маккуин. И никто больше. И только когда жуткие изогнутые фары машины Джексона разрезают черноту бокса, Маккуин понимает, что открылась новая страница его истории. И он… пожалуй, в тайне рад.***
Что-то горячее и мягкое падает ему на колени, мгновенно приводя в сознание. Гонщик вздрагивает всем телом, тотчас осознавая, что не лежит, а сидит сзади. Пристегнутый ремнем, но руки свободны. Ноги тоже. Он просто сидит на заднем пассажирском сидении, как обычный человек. Рядом валяется завернутый в пакет гамбургер, которым по всей вероятности в него и запустили. Там же герметичный стаканчик кофе, источающий такой приятный дурманящий аромат, какой может принадлежать только имбирному капучино. Его взгляд скользит от соблазнительного в своей интригующей доступности завтрака к водительскому сидению. Никого нет. Изумленный, Молния только теперь замечает, что вся одежда на нем… не его. На нем чужая темная рубашка-поло с белыми полосами, темно-синие свободные джинсы, чуть подвернутые снизу. И кеды. В зеркало заднего вида на лобовом стекле он видит, что мелкие царапины и синяки на лице обработаны. Некоторые залеплены пластырем. И волосы источают какой-то цветочный аромат, коим обычно пахнет гель и шампунь в мотелях. Молния чувствует, как приливает к щекам румянец стыда. Одежда… раны… сколько же он умудрился проспать, что не почувствовал, как его раздевают?! А как развязывают? На руки берут? Впрочем Молния постарался взять себя в руки и подавить все нарастающее смущение. Да, факт что он позволил Джексону взять себя на руки, вынести из машины, перенести куда-то, раздеть не мог не смущать. Но он так же свидетельствовал и о том, что Шторм ведет себя чересчур самонадеянно. А когда человек начинает вести себя самонадеянно, он допускает ошибки. Решительно, Маккуин отстегнул ремень и взялся за ручку двери. И тотчас зашелся нечеловеческим воплем, когда электрический заряд ударил незащищенную руку. Весь дрожа, согнувшись в конвульсиях, гонщик отполз, прижимая к себе руку и глотая слезы. На пальцах вздулись волдыри ожога. - Все нормально, – насмешливый, бодрый голос с водительского сидения. Вернувшийся и севший в машину Джексон сладко зевает, перегибаясь через переднее пассажирское сидение, и засовывает бумажник в бардачок машины. –Я бы обиделся, если бы ты не попытался, детка. Он поворачивается и дарит Маккуину теплую улыбку. Протягивает тюбик мази и бинты. - Справишься? Или мне перевязать? – он смеется, наблюдая затем как Молния робко берет протягиваемую мазь здоровой рукой. – Надеюсь, мне не нужно напоминать, что если устроишь свинство на сидение, то поедешь в багажнике? - Не надо… - Маккуин дрожащими пальцами втирает жирную мазь в ожог, стараясь не дай бог не капнуть мимо, и не разозлить пока пребывающего в хорошем настроении Шторма. Боль в руке понемногу утихает, и Молния осторожно придвигается обратно к пассажирской дверце, но ручку больше не дергает. - Ты пристегнулся? – невозмутимо интересуется Шторм с водительского сидения и выруливает с парковки какого-то невзрачного отеля. Молния кивает в ответ и обращает внимание на номерные знаки машин. Они уже не во Флориде. Они переехали границу штата. Куда же они направляются? Зачем? Что Джексон собирается с ним делать? Маккуин понимал, что это все ему еще только предстоит выяснить, а еще чувствовал, что хочет есть. Но после фокуса с дверцей боялся даже посмотреть в сторону соблазнительного в своей доступности завтрака. Они выезжают на шоссе и набирают скорость. Бернадет двигается плавно, буквально плывет по шоссе, а изящные тонкие пальцы хозяина легко касаются ее магнитолы, приласкивая, и через мгновение оттуда начинает доноситься приглушенный рок. - Ты же не возражаешь против музыки? – как будто искренне интересуется Джексон у сидящего сзади Маккуина. – Понимаешь в чем дело, я терпеть не могу ездить в тишине. На мозг давит. - Н-нет… - Молния ловит себя на том, что начинает благодарно улыбаться. – Сделай погромче. Мелодия хорошая. Джексон кривит губы в ухмылке и подчиняется. Потом достает из бардачка солнечные очки, надевает их и нажимает какую-то кнопку на приборной панели. Молния изумленно вздыхает, когда крыша машины едет назад, убираясь. - Нам долго ехать, - объясняет Джексон и высовывает наружу свою длинную мускулистую руку. У Молнии невольно перехватывает дыхание от вида этих мышц. – Так что побережем топливо, поедем без кондиционера, пока не безумно жарко, ок? И да. Я-то завтракал. Следующий питстоп будет не скоро, так что ты бы тоже поел. Не волнуйся, если бы я хотел тебя убить, я бы придумал что-то более интересное, чем отравленный гамбургер, уж поверь мне. И тебе, кстати, на удивление подходят мои вещи. Самому-то тоже нравится? Молния вспыхивает смущенным багрянцем и поспешно хватает стаканчик кофе, скрывая раскрасневшееся лицо за ним. Приятный вкусный кофе, его любимый, обволакивает горло, стряхивая остатки сна и пробуждает зверский аппетит. Гонщик готов поклясться, что это самый вкусный и самый необычный завтрак из всех в его жизни. - Кстати, - говорит он, складывая мусор в мешок под сидением. – Ты очень красиво поешь блюз.