Сквозь века

Апрель тысяча пятьсот пятого года от Рождества Христова выдался в Вене, столице Священной Римской империи на диво теплым, если не сказать жарким. Снег совсем растаял, и теперь лишь нераспустившиеся листья, свернутые пока что в только проклёвывающиеся почки, напоминали о том, что не смотря на летнюю погоду, до самых солнечных месяцев еще много времени. Мария перевернула страницу книги, поднимая взгляд на мужа, замершего у окна и уже долгое время не подающего признаков жизни. — Что случилось? Право, друг мой, это не такое уж и сложное дело, чтобы строить планы. В конце концов, это всего лишь еще один король, не первый и не последний. Инвеститура… — Мы сюда больше не вернемся, — Элайджа обернулся, переводя сосредоточенный взгляд с пейзажа за окном на девушку, расположившуюся в кресле. — Почему? — еще не зная ответ, она начала испытывать волнение, на интуитивных началах понимая, что это очередная смена обстановки, чтобы скрыть их неизменность с возрастом. Они и так здесь задержались. — Ты прекрасно понимаешь. Девушка кивнула, с грустью откладывая книгу, и встала, подходя к окну. Элайджа положил руку ей на талию, чуть притягивая к себе. За окном цвела весна, а в их жизни ничего не менялось — снова бегство, хотя и не такое быстрое. Но за окном весна, и в их жизни тоже перемены — всё зависит лишь от точки зрения. Уезжать Марии всегда было трудно, но если не останавливаться, не решать, что здесь именно их дом, если жить одним днем без расчета на постоянство, не привязываясь к быту и резко срываясь в поездки, если перестать жить так, как будто впереди у них вечность — хотя это и так — забыть об этом и жить, словно последний день, если вырваться из этой меланхолии навстречу незабываемому ветру свободы, забыть о присущих обществу обязанностях — возможно тогда, переезжая в своё удовольствие, возраст будет скрывать легче, и отношение к этим переездам, как и боль от разрыва со старым, тоже будет чуточку легче… Толчком к отказу от многолетней нелюбви к переездам и смене обстановки послужил один из великолепнейших замков Луары, разительно изменившийся за последние семь лет дворец Блуа. С приходом к власти Людовика ХII, место его взросления превратилось в одну из прекраснейших королевских резиденций Европы, одним своим видом располагающую и настаивающую на романтический лад. Еще издали завидев открытые широкие окна, изящно украшенные балконы, тонкую, кружевную лепнину с фантастическими персонажами, эмблемами и инициалами, всю эту гармоничную ассиметрию готического здания, Мария окончательно оставила печаль о переезде в прошлом, полностью отдаваясь новому увлекательному приключению. С момента их отъезда из Англии тринадцать лет назад она слишком много думала, ощущая острую нехватку общения с милыми ей собеседниками. Австрия была всем хороша, за исключением неинтересующегося ничем, кроме войны, охоты и балов императора, чванливых вельмож и абсолютно мелких радостей при дворе. Бесспорно, венские балы и маскарады были прекрасны; природа во время охоты благоволила и показывала себя во всей красе; был собственный замок и устойчивое положение в обществе; были знакомые, которые в один момент могли устроить празднество буквально на пустом месте, благо церковные праздники были чуть ли не каждый день, а вульгарность их празднования легко проникла из Ватикана в Западную Империю; был, наконец, Элайджа, день ото дня наполняющий её жизнь смыслом, радостью и удовольствием — всё это нельзя было отринуть и забыть — это отдельная история, отдельная глава её жизни, и от этого не хотелось уходить. А впереди манила Франция, королевская резиденция которой и при Людовике XI, и при Карле VIII выглядела весьма мрачно. Неудивительно, что особого восторга у миледи, помнящей свет и тепло Аквитании и Тулузы, равно как и холод темного Парижа, переезд не вызывал. С восхождением на престол Людовика ХII ситуация улучшилась, пошли разговоры об открытой дипломатии Франции. Молодой король слыл великодушным, веселым и целеустремленным человеком, сменившим старый дворец, который больше был похож на оборонный замок, нежели королевскую резиденцию, на изящный, перестроенный по его желанию шато де Блуа. Вкус, с которым было сделано новое крыло замка, также как и просторные окна, украшенные балконы, галереи, прекрасный сад и пруд, не мог не радовать, особенно беря во внимание то, сколько интересных личностей уже побывали в новом дворце и сколько тайн хранили эти украшенные ажурной лепниной стены. И природа, и архитектура здания словно поддерживали играющее во всей красе время года, обещая прибывшим сюда незабываемое времяпровождение, самые желанные моменты которого навсегда останутся тайнами замка Блуа. Стук колес расшитой гербами кареты утонул в громоподобном топоте множества лошадей, на которых восседала сопровождающая послов свита. Впереди, оповещая о прибытии, неслись глашатаи, неустанно трубящие в рога, возвещая о столь желанной французскому королю инвеституре на Миланское герцогство, означающей перерыв в затяжных итальянских войнах. Занавески на окнах карет развевались, костюмы австрийских дворян, составляющих эскорт, трепал ветер, от скорости свистящий в ушах. Кавалькадой они проносились мимо сельских деревенек, небольших городов, каменных замков, по холмам и долинам равнинной Франции. С шумом, гомоном и непрекращающимися переливами труб они ввалились в каменный двор королевского замка, мгновенно рассыпавшись по всей его огромной территории и лишь слегка снизив скорость в конце своего пути. Король, несколько часов назад вернувшийся с охоты, успев отдохнуть и привести себя в порядок, теперь ожидал послов Вены в тронном зале. Внутри дворец оказался не менее великолепен, чем снаружи. Идя по длинным, светлым коридорам, где через каждые несколько шагов по обеим сторонам прохода замерли рыцари в латах и с копьями, на стенах висели бархатные занавеси с вышитыми золотом лилиями, дикобразами и горностаями, на древках, вмурованных в стены, развевались гербовые стяги, а вокруг трубили в рог дивную приветственную музыку, Мария окончательно и бесповоротно уверилась, что всё в этой жизни только к лучшему, а сопротивляться новшествам просто глупо. Длинное платье чуть зашуршало, когда девушка сделала реверанс перед королем и отошла за спину мужа. Волосы, так привычно убранные под бархатный, расшитый каменьями чепец, слегка стягивало — видимо, после продолжительной тряски в карете, несколько волосков выбились из прически и зацепились за оправу одного из камней. — Полагаю, Вы знаете о цели нашего посольства, — после приветственного церемониала обратился к королю Элайджа. Вынув из расшитой жемчугом сумы свиток, он развернул его и зачитал. — Максимилиан I из династии Габсбургов, король Германии, император Священной Римской империи, эрцгерцог Австрии, Штирии, Каринтии и Крайны, а также Передней Австрии и Тироля, герцог Бургундии, Брабанта, Лимбурга, Гелдерна, Люксембурга, пфальцграф Бургундии, граф Фландрии, Геннегау, Артуа, Голландии и Зеландии, маркграф Намюра дарует Вам, Людовику XII из династии Валуа, королю Франции, Миланское герцогство. — Позволите? — Людовик сделал знак рукой, чтобы ему передали свиток, который Майклсон с поклоном вручил. Прочитав содержание инвеституры и довольно улыбнувшись, радуясь, что переговоры закончились в его пользу, король поднял руки, призывая перешептывающийся двор к порядку. Анна, его жена, тонко улыбнулась, сидя рядом с повелителем. Как только зал стих, Людовик обратился к послу Вены. — Мы благодарим Вас за проделанный путь. Ваша миссия выполнена. А по случаю заключения такого важного договора и для укрепления дальнейших отношений Франции и Священной Римской Империи завтра в полдень будет дан турнир, после которого состоится бал. Искренне надеемся, что Вы почтите его своим визитом, — говоря это король тонко улыбнулся. — Разумеется, монсеньор, — поклонился правителю Элайджа, делая шаг назад. Герольды протрубили окончание аудиенции, после чего вся свита склонилась перед королем в поклонах и реверансах. Из окон доносился шум радостной толпы, предвкушающей праздник, во время которого и простым горожанам могло что-нибудь обломиться. Занавеси заколыхались под порывом легкого ветерка, принесшего с Луары прохладу и свежесть. Тонко зазвенели колокольчики на колпаках шутов, шустро перебирающих маленькими ножками и прячущихся то за гобеленами, то за мебелью, стараясь как можно быстрее и незаметнее доставить нужную вещь на место назначения. Дамы поёжились, мечтая поскорее оказаться в своих покоях, где можно было бы устроиться у огня, а еще лучше — в объятиях своих супругов, коими, к несчастью, обладали далеко не все присутствующие. Мужчины досадовали, что столь важное для королевства мероприятие лишило их отмененной в связи с этим церемонии раздела добычи, но радостно потирали руки в предвкушении завтрашнего турнира. Факела и свечи разгорались всё ярче и ярче, отгоняя сгущающуюся темноту и бросая на пол и стены причудливые тени. На Блуа опускалась ночь.

***

Знамёна развевались на ветру, блестя золотом под лучами солнца. Часть рыцарей делала пробные заезды, разминаясь и разогревая своих коней. Другие еще замерли у высоких деревянных трибун, повязывая себе цвета своих дам. — Прошу тебя, будь осторожен, — аккуратно завязав на копье всадника платок с цветами их фамилии — бордовым и золотым — Мария подняла взгляд на мужа, с беспокойством вглядываясь в спокойные карие глаза. — Эти поединки для меня не более опасны, чем и для прочих, — Элайджа с легкой усмешкой оглядел ристалище и снова взглянул на жену, даря ей улыбку. — Но тем не менее, дерево… — Всё будет хорошо, — Майклсон нежно провел пальцем по щеке девушки, а другой рукой слегка сжал её пальцы, которыми она с беспокойством в него вцепилась. — Разве не на моей стороне сила, и ловкость, и скорость, и зрение? Разве не я могу уложить их всех на одном месте, да так, что они ничего не поймут? — Так, — девушка прислонилась лбом к холодной перчатке мужа, чувствуя, как он гладит её по голове. Да, всё было правдой — всё, что он говорил, но беспокойство вспыхивало каждый раз, когда Элайджа выезжал на поле. Ведь здесь всё на виду, любой промах может стоить либо жизни, либо репутации. Нет, пока её муж на поле, не сможет она спокойно наблюдать за турниром — он должен быть здесь, рядом, и держать её за руку. И лишь так она будет спокойна. Вокруг ревели трубы, играли флейты, орали фанфары, заглушая любой неосторожный звук поблизости. Протрубили начало турнира. В последний раз поправив ленточку и проведя рукой по блестящим латам, Мария, подобрав полы платья, направилась к свите королевы, ибо теперь, если они остались при французском дворе, её место там. Открывал турнир король. Веселый и живой, в свои сорок два он по-прежнему любил подобные развлечения. Как-то раз он сказал, что король — не король, если среди дел не найдет времени для празднеств. Несясь по ристалищу с копьем на перевес, он, верно, мог поразить одним лишь взглядом горящих глаз. Играли фанфары, заливались флейты, приветствуя своего государя, участников и гостей турнира. Слышался гул народа, лезущего из всех щелей, чтобы посмотреть на подобное зрелище. Вкусно пахло жареным мясом и свежей выпечкой, жонглеры бродили за ограждением, развлекая простой люд и дворян. Слышались испуганные вскрики дам, когда очередной рыцарь ломал копье и слетал с лошади. Мария улыбалась, видя как Элайджа одного за другим выбивает противников из седла. Способствовало этому её присутствие или скука по подобным мероприятиям — она не знала, но была очень рада видеть его победителем. Лента на копье развевалась, блестя на солнце, начищенные латы сверкали. Это была не просто победа в поединке, это была победа в жизни, доказательство того, что они могут жить свободно, без вечной оглядки на отличие… и без Клауса, который когда-то заявлял, что без семьи они ничто. Это не так. Каждый делает себя сам. Себя и свою судьбу. Каждый. Вечером, после первого основного дня состязаний в королевском дворце был дан бал. Городские празднества, как и последующее за ними пиршество, прошли, и теперь придворные разделились на несколько категорий: тех, кто танцевал; тех, кто за вином обсуждал тех, кто танцевал; и тех, кто предпочел душным залам дворца, насквозь пропахшим выпивкой и смрадом, свежесть и красоты прилегающего к замку сада и пруда. К этим последним относилась и Мария, обнимающая сейчас обвитую зеленью колонну и устремившая взгляд на полную луну. — Красиво сегодня, не правда ли? — раздался сзади знакомый голос и на талию девушки опустились две теплые руки, погружая её в некое подобие омута спокойствия, охватившего её душу, как после тяжелого дня. — Да. Луна сегодня прекрасна. — Я не только о луне, — заставляя девушку улыбнуться, Элайджа поцеловал её в шею прямо через ткань. — Сколько одежды! При других дворах не нужно было так закрываться, пряча красоту. — Но ведь одежда прекрасна, — слегка улыбнулась Мария, кладя ладони поверх его и осторожно откидываясь назад, в верные объятия, тихо покачиваясь. — Чтобы отвлечь взгляд — вполне возможно, но я не желаю, чтобы моя дама одевалась в то, что ей не по душе. — Придется привыкнуть — такова мода. Если придется выбирать между модой и обществом, я всегда выберу общество. Единственное, что я не буду делать, так это сбривать волосы, увеличивая лоб. Он и так высокий, да и мы не святые. — Я бы никогда такое не допустил. — Я бы никогда такое не позволила, — продолжая находиться в его объятиях, она обернулась к мужчине, положив теперь ему руки на плечи и глядя в глаза. — Что не позволила? — Элайджа, в глазах которого разгорался игривый огонёк, поднял одну бровь. Не дав девушке среагировать, он подхватил её на руки, а в следующий миг она уже лежала на траве у пруда, с улыбкой на устах обнимая за шею нависшего над ней мужа. — Это? — Зачем же? — миледи счастливо рассмеялась. — Нет… На это я полностью согласна. Всегда согласна. Элайджа протянул руку, отворачивая ткань чепца, и наклонился, снова утыкаясь носом ей в шею, а затем целуя. Рука, на которую он опирался, подломилась, позволяя влюбленным со всем порывом прижаться друг к другу и так, в обнимку, кататься по заросшему душистыми травами и цветами берегу пруда, счастливо смеясь. Всего в нескольких десятков шагов придворные выделывали па под чудесную музыку, громким куполом разносящуюся вокруг; победившие и побеждённые сегодня рыцари мирно беседовали о политике, поэзии и живописи, отвлекаясь от этого, чтобы поймать нравившуюся им даму и объясниться ей в любви; дул легкий ветерок, колыша листья деревьев, на темно-синем небе ярко светила луна; огонь факелов, освещающих вход в дворец, бросал причудливые тени на сад и пруд, которые, к тому же, постоянно двигались. Создавалось впечатление, что это сказочные персонажи — феи, эльфы, наяды и дриады пришли взглянуть на веселящийся людской род. В середине пруда раздался плеск. Никто его не заметил. И кто знает, было ли это на самом деле?

***

Бичом жизни Жана д’Альбре было его французское происхождение в совокупности с троном королевства, находящегося на территории Испании. Две враждующие страны склоняли его каждая на свою сторону, и если с Францией всё было мирно, то Католические короли всячески препятствовали про-французской политике королевства, что в свою очередь лишь способствовало сближению Наварры с Францией. Не раз и не два король Жан просил помощи у своего кузена, Людовика ХII и, разумеется, получал её. Не всегда их переписка была официальной. Случалось, что вести озвучивали дамы во время танцев или рыцари в пылу сражения. Передавали почту, как правило, те, кто отправлялся в Наварру по своим делам, либо путешествуя. Вот и в этот раз случайными посланцами оказались Майклсоны, совершавшие после двух лет при дворе путешествие по южным провинциям Франции, которые не преминули, конечно же, заглянуть в соседнее королевство, дабы навестить старых знакомых и передать письмо. В главной зале замка Олите было шумно. Мария бродила меж разговаривающих компаний, отвечая на приветствия знакомых дворян. Эта толкотня создавала некий уют, напоминая атмосферой двор Генриха VII, то время, когда их семья еще была относительно целой. Тот же полумрак, тот же дух, всё, как ни странно, то же. И Австрия, и Франция были другими. Они были блестящими, свободными и романтичными. Здесь же, как никогда, чувствовалась опасность. Жизнь. Быть может, дело было в том, что и для Англии, и для Наварры то были неспокойные времена? Англия только-только оправлялась после войны двух роз, а в Наварре, над которой постоянно висела угроза завоевания сильными соседями, просто не было места спокойствию. Опасность присутствовала всегда, даже на балу у короля. — Все войска приведены в боевую готовность, милорд. Через несколько дней можно будет выступать в поход, — в очередной раз чуткий слух Марии зацепил какой-то разговор. — Что докладывают разведчики? — один из собеседников, высокий, красивый мужчина лет тридцати, определенно был выше второго по положению. — Они раздобыли план крепости? — Разумеется, милорд. План ожидает Вас в кабинете. Надо сказать, что они постарались — Виана на нём — как на ладони. — Это прекрасная новость, Шарль, просто прекрасная. Иди, выясни, где сейчас находится король — мне необходимо поговорить с ним. — Как герцогу будет угодно, — старый служака, откланявшись, поспешил выполнить поручение. Мария хмыкнула, не полностью доверяя своим глазам. Не ожидала она этой встречи, не ожидала. Бога надо благодарить за это пересечение, а может и самого Дьявола. Такие люди рождаются очень редко. Великое видится издалека, и еще долго это создание не выберется из-под смердящего покрова сплетен. Но воистину случилось чудо, если живущий уже пять веков вампир, одна из великой семьи первородных — основы основ — тех, кто вполне могли бы быть королями остальных вампиров, мечтает о встрече с обычным человеком, пусть его и кличут по всей Европе наместником Дьявола на Земле. Тяжелая портьера качнулась, пропуская девушку в комнату. Не нужно было быть гением, чтобы по запаху отыскать нужный кабинет и незаметно туда пробраться. Запах любого человека уникален и его невозможно ни с чем спутать, даже среди толпы далеко не розами пахнущих людей. Бумаги, бумаги, бумаги… Чертежи, планы, послания. Итальянский, французский, испанский… Право, здесь лишь немецкого не хватало для полной картины западного мира этого времени. Сзади скрипнула половица, а в следующее мгновение в горло Марии уткнулось острие кинжала, заставляя отпрянуть от стола прямо в руки нападавшего и выронить письмо, которое она читала до этого. Как она могла попасться? Она не слышала шагов. Или не хотела слышать? — Позвольте поинтересоваться, миледи, что Вы делаете в моём кабинете? — раздался у её уха приятный голос, отдающий тем не менее нотками опасности. — Простите, герцог, негоже приветствовать даму кинжалом у горла, — улыбнулась девушка, не делая попыток вырваться. Слишком давно она хотела своими глазами увидеть эту легенду и побеседовать с ней. — Не после того, как может статься, что Вы шпионите здесь. Для кого? — Ну уж явно не для делла Ровере. Папа и без меня имеет слишком много знаний, чтобы ему еще и помогать. — Что Вы хотите этим сказать? — свистящий шёпот разнесся по комнате, а рука, сжимающая её плечо, сжалась еще сильнее. — Лишь то, что я Вам не враг. — И почему я могу Вам верить? — Может, потому что я состою при дворе Людовика ХII, у которого с папой Юлием II не самые прекрасные отношения? — Нахождение при дворе ничего не значит. — Вы правы. Полномочия секретного посланника тоже? — Откуда я знаю, распространяется ли расположение Людовика на меня? — Оттуда же, откуда Вам известен характер и намерения каждого человека через пять минут после знакомства. Бросьте, я знаю, что Вы превосходный психолог и давно всё поняли. — Зачем же Вы тогда пришли? — рука, крепко держащая её плечо, наконец разжалась, а кинжал, царапавший лезвием горло, исчез. Мария медленно повернулась, полностью окидывая взглядом собеседника. — За разговором. — За разговором? — герцог усмехнулся. — Многие разговоры заканчивались смертью. — Больше — трапезы. — Согласен. И что же? Что привело Вас сюда? — мужчина мимолетно бросил взгляд вбок и опустился в стоящее рядом кресло. — Присаживайтесь. Девушка села в предложенное кресло, стоящее напротив, не став, в отличие от полководца, класть руки на подлокотники. — Любопытство. И многое что еще. — Я не диковинная зверушка, чтобы меня рассматривать, — поморщился герцог. — Нет, конечно нет, — Мария спокойно улыбнулась, отчасти гордясь торжественной для нее встречей. — Хочу сказать, что искренне уважаю Ваш порыв объединить Италию. Мне жаль, что власть переменилась. — Правда? — мужчина поднял бровь. — Вам жаль? Большинство европейских стран считает по-другому. — Я не европейская страна. Я вообще не страна, — легкая улыбка при уважительном взгляде продолжала сохраняться на губах девушки, вызывая относительно подобную реакцию у собеседника, правда, с оттенком грусти. — Тогда кто же Вы? — он согнул руку в локте, опуская на нее склоненную набок голову. Кружевной манжет откинулся, выворачиваясь. — Некто, кто считает иначе. — Что же Вы думаете? — Думаю, что Вы всё еще можете вернуть своё. — Вы так думаете? — Почему нет? Если бы не Вы, власть пала бы гораздо раньше. Папа был основой, но стены строили Вы. — Фундамента нет. — Постройте. Не забывайте, что Вы уже сделали для Италии. Мысль об этом дает силы идти до конца. Вы же можете. Так делайте. — Кто Вы такая? — герцог убрал руку и склонил голову набок. — Для семнадцатилетней девушки, пусть и выросшей во время войн и при дворе, Вы слишком хорошо рассуждаете о власти. — Всё зависит не от власти, а от человека. Кому-то суждено падать и подниматься вновь из пепла; а кто-то потеряет себя даже в спокойной обстановке. — К кому же принадлежите Вы? — К последним, — ответ прозвучал без заминки. — А Вы к первым. — Вы так считаете? — Я это знаю. — Вы жестоки. — По отношению к Вам? — Мария подняла бровь. За всё время разговора она не сдвинулась с места, сложив руки вместе на коленях. — По отношению к себе. — Вы не знаете меня, — впервые за всё время, девушка повернула голову в сторону, то ли углубляясь в собственные мысли, то ли спасаясь от пронзительного взгляда. — А Вы не знаете меня. — Я знаю Ваши поступки — они говорят за Вас. Вы не тот человек, чтобы сдаваться. Вы боретесь до конца. Так боритесь, — чувствуя, что здесь и надо уйти, Мария встала с кресла и направилась к двери. У самого выхода, приоткрыв дверь, она обернулась. Мужчина, подперев рукой голову, неотрывно смотрел на неё. — Только не позвольте им сломить Вас. Не погибнете в глазах тех, кто в Вас верит. Всего доброго, герцог Валентино.

***

В галерее было темно и тихо. На столицу Франции опускалась ночь. Мария перебирала пальцами бахрому шторы, задумчиво уставившись сквозь витражное окно на улицы Парижа. Недавно миновала холера, и теперь все дороги были устланы разлагающимися трупами. Они, конечно, вычищались, но всё же умерших было слишком много. Нерадостная выдалась весна. Холера была не единственной причиной уныния девушки — к смертям людей она привыкла. Обычных людей. Но совсем недавно пришло известие о том, что во время захвата крепости из засады был убит тот, чья личность не могла её не восхищать. Уникальный человек. Первый, о ком она тоскует после смерти Татьи. А ведь она видела его пару раз и всего один — разговаривала. Есть люди, которые играют в жизни очень важную роль, даже не присутствуя в ней. Влияют на мировоззрение, заставляют взглянуть на мир по-новому. Люди? Дьяволы? Нет, просто люди. Очень сильные люди. Тишину галереи нарушил стук шагов, заставив девушку оторваться от окна. Элайджа подошел и обнял жену за плечи. Они, как всегда, понимали друг друга без слов. — Не хочешь быть здесь? Мария помотала головой, соглашаясь. — Мы уедем. Замок давно тосковал без нашего присутствия. Возьмем немного слуг, самых нужных, остальных оставим на время, и устроимся там в тишине и спокойствии на столько, на сколько понадобится. Согласна? Девушка кивнула. — Да. Спасибо, — она немного помолчала, а потом заговорила вновь. — Не хочу больше торжеств. Не сейчас. Устала. Ото лжи, от фальши. Хочу спокойствия. И тебя рядом. Она повернулась, обнимая мужа за шею и пряча у него на груди лицо. — Я всегда рядом, — Элайджа обнял её одной рукой за талию, положив другую на спину, защищая таким образом будто бы от всего мира. Девушка поглубже зарылась в объятия супруга. Только здесь она могла отдохнуть, только здесь могла расслабиться, только здесь она чувствовала себя дома. — Спасибо, — сказала она, поднимая голову. — За что? — За то, что ты рядом. Спасибо, правда. Элайджа не ответил, лишь посильнее сжал девушку, поглаживая её по голове и касаясь губами её волос. Стоять бы так всегда, купаясь в неге и объятиях друг друга. По сути сказать, лишь они и были друг у друга — остальные находились слишком далеко. Можно было пережить всё, лишь одно допустить нельзя было ни в коем случае — потерять друг друга. — Я всегда буду рядом, — повторил Майклсон сказанные чуть ранее слова. Да, это так. Человек слова… И никто — ни Бог, ни Дьявол не в силах нарушить обещание, данное лордом Элайджей.

***

Старый замок радовался их приезду. Это было видно хотя бы по тому, как бурно разрослась зелень в этом году. На голубом небе светило яркое солнце, нежно согревая майскую землю, легкий ветерок разносил по округе медовый аромат цветов, юркий утренний лучик скользнул в сад, путаясь в листьях. Молодой человек, стоя в одной из рощ, окружающих замок, полной грудью вдыхал запахи огромного букета цветов, который нарвал тут же всего несколько минут назад. Солнце только-только полностью выползло из-за горизонта, блестя златоалым диском, и теперь целиком освещало старый замок, проникая во все окна восточной стороны. Мужчина покосился на одно из них, находящееся на верхних этажах, вдохнул еще раз утренний воздух, смешанный с запахом букета, и одним махом оказался на балконе упомянутого окна. Через перегородку, в постели нежилась белокурая девушка, еще томная ото сна и не до конца осознающая реальность. Сделав шаг, мужчина откинул со своего пути тюль, оказываясь в комнате. Слегка приоткрыв один глаз, девушка сквозь ресницы наблюдала за ним. Очутившись у кровати, Элайджа нырнул под одеяло, а затем чуть приподнялся, осторожно обнимая жену за плечи и вкладывая ей в руки букет. — С добрым утром, — тихо произнес он, целуя её в волосы. Мария слегка завозилась, поудобнее перехватывая цветы и имитируя пробуждение, и уткнулась носом в букет, полной грудью, вдыхая восхитительный свежий аромат. — Спасибо, — улыбка наслаждения сама появилась на её лице, и девушка, сияя, откинула назад голову, затуманенным взором глядя на своего спутника. Элайджа улыбнулся, касаясь её губ своими, и чуть сильнее сжал её плечо, прижимая к себе. Утреннее солнце просвечивало сквозь шторы, бросая блики на пол и стены, по комнате разносился запах полевых трав, за окном пели птицы, легкий ветерок колыхал тюль и волосы пары. Зашуршали бумаги на столе, поднятые дуновением, рассыпались цветы по покрывалу, позволяя рукам девушки коснуться любимого. Нега Прованса накрывала Майклсонов с головой.

***

В старом замке камин тихонько потрескивал, создавая атмосферу уюта и спокойствия. Огромные комнаты было не так просто обогреть, поэтому шелковая сорочка на хозяйке выглядела весьма смело, пусть на часах и было два часа ночи, а сама она была вампиром, который, по идее, не должен чувствовать холода. Мария замерла на лестнице, не сводя глаз с заснувшего в кресле мужа. Кто сказал, что вампиры не спят? Какая чушь! Сон им также необходим, как и живым существам, а при его недостатке точно также можно заснуть где угодно. Пусть они и бессмертные, но не вечные двигатели. А Элайджа последнее время очень много сил отдавал работе. С какой радости он вдруг решил заняться алхимией было непонятно, но эта наука его увлекла, и теперь в одной из башен замка то и дело раздавался грохот и взрывы. Девушка покачала головой, сетуя на увлеченность мужчины. Он забросил всё, полностью погрузившись в опыты, даже питаться стал забывать, что крайне негативно сказывалось на общем его состоянии; не будь еще и сна — по поместью уже давно ходил бы лишь призрак. За окном бушевала пурга, ветви деревьев стучались в окна. Слуги попрятались по своим комнаткам, опасаясь, что их выгонят по какому-нибудь делу на улицу. Натянув свисающий с руки халат, Мария, спустившись с лестницы, подошла к камину и подняла с ковра выпавшую из руки мужа книгу, слушая завывания ветра за толстыми ставнями. Макиавелли? Занятно. Книга еще не издана, а единственный экземпляр во владении Медичи, во Флоренции. Впрочем, когда это Майклсоны не получали того, чего хотели? Было бы это в природе… Марию поражало здесь иное: каким образом соотносились подобная литература и философский камень, или что там искали алхимики на протяжении сотен лет? В библиотеке было тихо и спокойно, даже вьюги практически не было слышно. Устроившись в кресле девушка читала «Божественну комедию», Алигьери, завязнув где-то посередине «Ада». — Не спится? — раздался голос над ухом. — Без тебя — нет, — Мария закрыла книгу и отложила её на столик. — Дело в том, что… — Майклсон опустился в кресло напротив, потирая переносицу. — Там есть один секрет… Тайна… И мне очень хочется её разгадать. — Зачем? — девушка наклонила голову. — Мне интересно, понимаешь, интересно, — судорожный блеск в глазах выявил явное увлечение Элайджи результатом. Или процессом. — Если с помощью кристаллов и правда можно будет передавать энергию, а металлы будут превращаться, это ведь означает переворот в истории! Возникнет иной мир, где магия будет встречаться на каждом шагу! Ты только представь эти возможности… — …сказал вампир пятисот лет. Нет, правда. Разве мало горя нашей семье принесли ведьмы? Зачем ты помогаешь им захватить мир? Если магия будет повсюду — они будут главными её источниками, они будут высшим видом. Нам это нужно? Элайджа поднял голову, настороженно и задумчиво глядя на нее. — Разве мир, где будет всё на виду того не стоит? — Тебе решать, — пожала плечами Мария. — Но если сейчас мы правим, будет ли также, когда на престол взойдет магия? Сомневаюсь… Все противные природе будут под угрозой. Ладно оборотни, но род вампиров не предназначен для гонений. Гнать должны мы, и никак иначе. Мужчина отвернулся, окидывая взглядом стопку отобранных ранее книг. — Ты права… Но опыты я всё же закончу, для себя, по крайней мере. Для личного успокоения. Но это всё потом. Завтра. А сейчас спать, — встав с кресла, он помог подняться супруге, кутая её в теплый платок, лежавший на столике. За окном по прежнему выла вьюга. Лишь ветер переменился.

***

Снег медленно опускался на Сен-Миракл, погребая под своей пеленой травы, полевые цветы, окутывая словно коконом раскидистые деревья, сковывая льдом речки и вырисовывая узоры на стеклах возвышающегося над пристройками замка. Снежинки переливались на солнце, сияя всеми цветами радуги, замерзшие ветви блестели, как в сказке — каждая, даже самая тонкая веточка была окутана инеем. Совсем недавно начавшийся январь полностью завладел округой, знаменуя своим началом новый год эры Иисуса Христа. Белые кони били копытами во дворе замка, ожидая собравшихся на утреннюю прогулку хозяев поместья. Вокруг носились слуги, топя камины, готовя блюда к завтраку, в очередной раз прибираясь и наводя порядок в доме. Рядом с конями, отливающими на солнце серебром расшитой упряжи, суетились конюшие, готовя их к прогулке. По мраморным ступеням замка, держась за руки, спускалась пара. Девушка, облаченная в теплый белый с золотом костюм для верховой езды с подбитым таким же белоснежным мехом плащом, чей капюшон скрывал от случайного ветра её убранные в высокую прическу светлые локоны. Рядом с ней шел молодой человек. В отличие от спутницы, он был одет в темные тона, которые, однако, не слишком выделялись на фоне заснеженного леса. Его часто расшитый серебряными нитями наряд терялся меж стволов и сбросивших тяжелую лавину снега ветвей деревьев точно так же, как заяц-беляк на снегу. Лошади оживленно заржали, увидев приближающихся хозяев. Они продолжили топтаться на месте, делая попытки вырваться из рук конюшего, но мигом успокоились, стоило руке наездника властно опуститься на холку животного. Легко вскочив в седло, несмотря на объемные одежды, девушка наклонилась, забирая поводья из рук слуги и ожидая, пока другие расправят на крупу коня её плащ. Почувствовав знакомые руки, животное загарцевало, нетерпеливо ожидая команды к бегу. Мария провела рукой по гриве коня, массируя ему шею и успокаивая. Белая шерсть приятно струилась меж пальцев, принося спокойствие и умиротворение. Огромные ворота распахнулись под напором стражи, открывающей их каждое утро и закрывающей каждый вечер. Белый снег тихонько скрипел под копытами лошадей. Ветки, рукой отводимые в сторону, издавали приятный хруст, в данный момент ассоциирующийся со свежестью и безмятежностью. Мимо, параллельно тропе, прячась за деревьями, пробежал заяц, испуганно шевеля длинными ушами, кося большим глазом и дрожа маленьким хвостиком. Где-то в глубине леса ломанулось стадо оленей, спасаясь от учуянной за несколько лье опасности. Лиса, высунув на пару секунд нос из норы, спряталась обратно. Волк, дожёвывая ранний завтрак, ненадолго поднял голову, прислушиваясь, и снова опустил её, продолжив занятие. Элайджа подхватил руку спутницы, легонько сжимая её в перчатках. Они ехали бок о бок, прислушиваясь к жизни леса. Такие прогулки, повторяющиеся изо дня в день, приносили своеобразное успокоение и очищение, позволяя отойти после сна, разобраться в себе и настроиться на наступивший день. Все мысли по полочкам укладывались в голове, приводя присутствующую там иногда неразбериху в порядок. Лес успокаивал, одаривал безмятежностью, очищал, давая то, что необходимо всем и каждому: осознание постоянства этого мира и непрерывной жизни в нём. Осознание жизни и счастья этой жизни. Осознание отстраненного наблюдения за жизнью особого мира, который всё еще был открыт для прочих — мира естественной природы и столь же естественной эволюции. Снег тихонько опускался, добавляя зимней картине волшебства. Снежинки сияли, переливаясь на солнце, которое уже поднялось над Провансом и теперь проглядывало сквозь верхушки деревьев, заставляя укрытый снегом лес светиться. Под хитрым переплетением ветвей деревьев стояли две лошади, чья упряжь всё так же сверкала в утренних лучах. На лошадях, как можно сильнее сблизив их, сидела пара, обнимаясь и целуясь, самозабвенно прикрыв глаза. Девушка с легкой улыбкой откинулась в объятия супруга, держащего её, словно самую драгоценную вазу на свете. Рука в белой, расшитой перчатке выскользнула из-под плаща, чтобы на ней тот час оказался запечатлённым долгий поцелуй. Мужчина спрыгнул с коня, помогая спуститься даме — всего в паре шагов влево открывалось чудесное озеро, в этот январский день покрытое причудливыми ледяными узорами. Сугробы аккуратными валиками располагались по кругу, когда сама же гладь была совершенно расчищена. Мария стояла на краю опушки, держась ладонями за сцепленные на её талии руки мужа, ощущая, как несколько усилившийся ветер не может пробиться ей под плащ, потому что спина её надежно закрыта, а на плече, чуть касаясь её щеки, спрятанной под капюшоном, покоится голова мужчины, поклявшегося раз и навсегда защищать её от чего бы то ни было. Девушка прикрыла глаза, чуть откидываясь назад и полностью отдавшись в плен умиротворения. Их жизнь здесь была поистине чудесна, так же, как и эти мгновения. Тишина и спокойствие — вот что нужно было этим двум уставшим от вечной беготни душам. Небольшой перерыв, потому что рано или поздно природа возьмет своё, и Майклсонам придется вернуться в свет, без интриг и сражений которого жизнь была бы слишком скучной для тех, кто по происхождению имел полное право на власть. «Милая моя Маргарита,

Пишу тебе эти строки в ответ на только что полученное мною твоё письмо. Прими мои искренние поздравления относительно твоего благополучного разрешения от бремени и рождения здоровенькой дочери. Поистине, слишком много развелось при шотландском дворе Маргарит, чтобы не назвать так дочь королевы. К слову сказать, меня весьма неприятно поразил поступок её отца, твоего мужа, графа Ангуса. Бросать жену во время беременности и бежать в мятежную Шотландию, сговорившись с противником… этот поступок недостоин дворянина. Однако, спешу тебя поздравить с благополучным прибытием на родину, поскольку ты говоришь, что Генрих принимает тебя весьма учтиво и благоприятно расположен. Что же до меня, то я, как ты знаешь, пребываю последнее время в Сен-Миракле, в то время как муж мой, побывав в кампании при Мариньяно в сентябре прошлого года, не может отказаться от мысли, что военные походы короля Франциска куда более захватывающее действо, нежели спокойные дни в замке. Впрочем, он мужчина и это его извиняет. Посему я склонна воспользоваться твоим предложением и любезным разрешением августейшего брата твоего, Короля Англии, и прибыть ко двору не позднее чем в первых числах июля. Прошу тебя, дорогая подруга, подождать этот мизерный промежуток времени, чтобы по прибытии высказать мне всё, без утайки, не доверяя изменчивой бумаге. Спешу как можно быстрее и тотчас, вслед за письмом, отправляюсь в путь.

Написано в Сан-Миракле, Прованс, Франция, двадцать третьего мая тысяча пятьсот шестнадцатого года».

— Куда-то собираетесь, мадам? — открыв дверь, Элайджа широким шагом пересек комнату, остановившись в паре шагов от сидевшей в кресле девушки. — Вы только посмотрите, кто решил почтить нас своим вниманием! — Мария иронично приподняла бровь, отвлекаясь от чтения почты, чтобы взглянуть на мужа. — Месье, Вы могли хотя бы написать письмо за всё время отсутствия, всё-таки в действующей армии небезопасно, я волнуюсь. — В действующей я армии или в распущенной, Вас это не должно волновать — ничто не сможет причинить мне вреда. — Так говорил и муж Маргариты перед битвой при Флоддене. — Маргарита… Уж не её ли письмо Вы читаете и уж не к ней ли собрались? — мужчина сцепил на груди руки, требовательно уставившись вперед. — Что же мне делать, если я осталась здесь одна, совершенно без дел? — пожала плечами девушка, пряча бумагу в вырез платья. — Вы могли бы поехать ко двору, там частота наших встреч значительно бы увеличилась. — И каждый месяц переезжать с места на место? — бровь ехидно поднялась еще выше. — Увольте меня от такой судьбы, я хочу постоянный, красивый двор, не мотающийся за беспокойным сюзереном. А Генрих, говорят, создал великолепный двор. — Это какой же Генрих, старый или молодой? — Новый. Только не говори, что ты забыл милашку Анри, важно рассуждавшего, насколько всё изменится, как только он станет королем? Лет десять всего минуло. — А! Этот? Я видел его. Года три назад он вторгнулся на север Франции с намерением разгромить наши войска, но ему пришлось удовольствоваться лишь двумя незначительными городками, — немного помолчав, мужчина заговорил снова. — Когда ты намерена вернуться? — Как пойдут дела, — Мария пожала плечами. Она еще не задумывалась об этом. Чтобы вернуться, надо сначала уехать. — И когда ты, наконец, навоюешься. — То есть… — То есть не от меня это зависит, — подхватив фразу, девушка вскочила и с улыбкой прокружилась по комнате. — От меня? — поинтересовался Элайджа, начиная улыбаться. — В том числе, — всё также продолжая кокетничать, Мария выбежала из комнаты, вихрем скатываясь по винтовой лестнице. — В таком случае, приятной дороги, — перегнувшись через перила балкона, прокричал Майклсон. Стоя у коней, девушка обернулась: — Не смейте думать, что это заденет меня! Еще не родился человек, способный причинить мне боль! — Я и не пытаюсь… — прошептал тихонько вампир, наблюдая за отъезжающим экипажем. Слова эти она не услышала. Или не хотела слышать.

***

Долгая дорога в трясущейся на каждой кочке карете дала Марии много времени подумать об обстоятельствах сложившихся дел. Забавно, но именно ненавидя сборы, она обожала дорогу, этот бесконечный путь в неизвестность. Устав от долгого сидения, девушка меняла экипаж на лошадь, а по прибытии в город или замок, сладко засыпала в теплой и мягкой постели. Морской путь через Ла-Манш не стал более комфортным со времен «Белого корабля». Лишь вампирская сущность спасала Марию от тошнотворной морской болезни; впрочем, ежедневные наблюдения свернувшихся в три погибели и неестественно позеленевших собственных камеристок, придавали девушке мало энтузиазма. Лишь ступив на землю Англии она вздохнула полной грудью, радуясь, что бушующие воды остались позади. Письмо её, разумеется, дошло раньше неё, и уже в Портсмуте по приказу короля Генриха ей был оказан достойный приём, который включал закрытие глаз на то, что девушка прибыла из враждебной Франции. Впрочем, даже не будь этого повеления, вряд ли Мария пропала бы в этой стране. Постоянное приспособление к новому месту жительства, отличная память на всё, включая языки и наречия, английская фамилия и собственный замок, наконец, преимущества вампира с их внушением, даже за исключением последнего давали девушке вполне неплохой набор качеств для выживания в Англии, равно как и в других странах мира. Было приятно вернуться снова в те места, где когда-то уже творилась история их семьи. Особняк их всё также сверкал, возвышаясь на одной из главных улочек Лондона — слуги, превосходно выдрессированные Никлаусом, не спрашивая ни слова по-прежнему поколение за поколением сохраняли весь дом в чистоте и уюте, словно хозяева могли вернуться в любой момент. Впрочем, так оно и было. Стоя посреди огромной гостиной, Мария требовательно оглядывала пространство. У нее было всего несколько дней, чтобы подготовиться к возвращению в Лондон Генриха, его жены и сестер, и быть представленной ко двору. Требовалось заказать несколько туалетов по английской моде, обустроиться здесь, обновить в памяти все площади и закоулки столицы. Сзади послышался стук шагов. Служанка тихо вошла в комнату, стараясь стать как можно незаметнее. — Что госпоже будет угодно? — Приготовь мне ванну и пошли за Сомдерсеном. Мне нужны наряды. — Будет исполнено, госпожа, — девушка, поклонившись, попятилась. Мария даже не обернулась в её сторону. — И позови кого-нибудь из слуг, кто не занят, — сказала она вдогонку, тихо пробормотав: — Я хочу есть.

***

На дворе сиял теплый солнечный день. Знать толпами стекалась к Гринвичу на турнир и прочие празднества, устроенные Генрихом в честь любимой сестры. Мария выбралась из расшитой цветами Майклсонов кареты и огляделась. Повсюду сновали пажи, путаясь под ногами, толпились дворяне. Короля с королевой и сестрами пока что видно не было — они должны были появиться чуть позже, но миледи нужно было найти их до выхода, так как ей полагалось появиться в свите королевы Шотландии. Поймав первого подвернувшегося под руку слугу, явно состоящего на службе у королевской фамилии лично, Мария заявила: — Доложи королеве Маргарите, что прибыла леди Мария Майклсон и ждет аудиенции. Живо. Парень на мгновение замер и бросился выполнять поручение, не посмев даже слова произнести против, хотя те отчаянно вертелись у него на языке — он нес сообщение от кардинала Уолси королю. Немного пришлось ждать Марии, с улыбкой посматривающей вокруг и снисходительно поглядывающей на молодых кавалеров, заинтересованно наблюдающих за ней. Вскоре тот самый лакей вернулся, дабы с почтением проводить её к монаршей особе. Маргарита беспокойно металась в комнате, совсем не обращая внимания на зеркало, перед которым должна была прихорашиваться. Взмахом руки отпустив слугу, она, едва сдерживаясь, бросилась Марии на шею. — О, моя милая подруга, о, моя дорогая Мария, как же я ждала этого дня, когда смогу тебе всё рассказать! Поделиться не на бумаге, а лично. Если бы ты знала, как обернулась моя жизнь, если бы ты знала! Но теперь ты приехала, и я тебя никуда не отпущу, не сейчас, по крайней мере, — королева чуть отстранилась, внимательно оглядывая подругу. — Как я могла забыть! Сейчас выход брата моего, короля, и он мне не простит, если меня не будет рядом. Ну ничего. Турнир закончится и вечером, после пира и бала, мы сможем вдоволь с тобой поговорить, только бы нам никто не помешал. А нам не помешают, ибо король выполняет любое моё желание, а в этой мелочи уж точно не откажет. Идем, я тебя представлю ему! Ему и моим дорогим сестрам! Молодая женщина, в которую превратилась некогда наивная молоденькая девушка, потянула Марию за собой. Та покорно двинулась следом, заранее предвкушая различные увеселения, ристания и пьесы, какими по праву гордился двор Генриха. Стоило ли забывать о балах, на которых ни одна девушка, будь она достаточно красива и знатного происхождения, не оставалась без внимания. Что говорить о дворянах, когда сам король не упускал случая поволочиться за очередной хорошенькой юбкой? Времяпровождение при дворе Генриха VIII обещало быть веселым.

***

Жар огромного камина полыхал в пиршественной зале дворца в Фонтенбло. Следовала уже десятая перемена блюд, а гости всё еще не насытились — после очередной успешной компании на юге все хотели праздновать до тех пор, пока не смогут сдвинуться с места. Столы длинными рядами тянулись по всему залу, постепенно переходя в возвышение. На нем, в самой во главе сидел король, жадно уплетая жареных перепелов и закопченного кабана. Франциск I, отличаясь стройным телосложением, тем не менее очень любил поесть. Сидевший в компании близких к королю придворных Элайджа ел мало, не выпуская однако из руки бокала вина, который один за другим ему приносил его собственный паж. Вино это было не сладким, не кислым, скорее солоноватым, с небольшим металлическим привкусом. — Скажите, друг мой, — обратился к нему один из приятелей, находясь уже изрядно навеселе, — говорят, в Италии самые лучшие девки на всем белом свете. Разрешите наш спор, — мужчина пьяно развел руками, указывая на своих собутыльников, — расскажите нам, каковы они на деле, а? Так ли хороши, как о них говорят? — Мой друг, Вы пьяны, — Майклсон с улыбкой повернулся к военному. — Я? Ни капли, — икнув, ответил тот. — Но Вы не ответили на вопрос. Так как они, а? Глаза у мужлана горели, изо рта чуть ли не капала слюна. Как он попал за монарший стол оставалось загадкой. — При короле и при дамах о таких вещах не говорят, — попытался образумить его дворянин. — Да бросьте, когда король сам!.. — начал пьяница, но осекся, видя как Франциск медленно поднимает голову, а королева бледнеет. — П-простите, Ваше Величество, я н-не хотел! — Вон! — бросил король и кивнул кому-то за спинами сидящих. Беднягу выволокли из-за стола и увели из зала. — Не слушайте его, Ваше Высочество, — с улыбкой обратился Элайджа к королеве. — Не обращайте внимание на пьянчуг. Я еще расследую, как он оказался здесь и виновные понесут наказание. А пока лучше послушайте менестрелей, ведь ничто на свете не сравнится с музыкой. Он сделал знак рукой, и музыканты заиграли веселую балладу. А в это время за дворцом пьянчуге на плахе рубили голову.

***

— Не могу поверить, он действительно сделал это, — Маргарита металась по своей гостиной в Стирлинге, бессильно сжимая руки. — Он просто развернул их! Просто приказал выпроводить и передать, что не намерен уходить с поста регента и отдавать короля! Теперь мой сын у него в заложниках и конечно же, он будет давить этим на меня! — Тебе следует успокоиться, Марго, — Мария оторвалась от письма и взглянула на подругу, — и взять себя в руки. Не трать энергию впустую, мы вызволим Джеймса. — Да, но как? — королева упала в кресло, всплеснув руками. — Вся власть в его руках. — Положим, не вся, — лукаво улыбнувшись, девушка помахала в воздухе письмом. — На твоей стороне очень многие и они готовы помочь. — От кого письмо? — резво вскочив, Тюдор буквально вырвала его из рук вампирши. — От графа Леннокса. Он недавно видел короля и тому совсем не хочется оставаться под опекой у человека, которого он ненавидит и презирает. — Его неважно охраняют, — судорожно вчитываясь в текст, вывела Маргарита. — Охраняют-то хорошо — с их точки зрения, конечно. Другое дело, что о множестве потайных ходов они не знают, — тонко улыбнулась девушка. — Но это другое дело. — А значит… — мать с надеждой подняла голову. — Значит, мы можем его выкрасть.

***

Утренний конный разъезд войск придворной гвардии действительно выглядел прекрасно. Незадолго до переклички перед дворцом Сен-Жермен-ан-Ле самые элитные войска Его Величества свершали ежедневный смотр. Капитан одного из полков, Элайджа Майклсон, сидя на коне под сенью дерева, чуть прищурившись, следил за своими подчиненными. — Капитан, — к нему подъехал один из его приближенных, — прибыл посол от Солимана Кануни по поводу договора между странами. Прикажите проводить его к королю или хотите сначала сами взглянуть на него? — Проводите его к королю, — не отрывая глаз от выстроившихся для переклички гвардейцев, произнес Элайджа. — Но не сразу… Задержите его — я должен присутствовать на приеме у Его Величества, а это возможно только после смотра. — Будет сделано, Ваша Светлость, — поклонился слуга, снимая шляпу, и исчез в тени деревьев. Лорд улыбнулся. Всё складывалось как нельзя лучше. Зря Мария не поехала с ним. Высокое положение при дворе, собственная армия, сеть шпионов и лазутчиков… Собственный тайный мир нитей и связей, что позволяет влиять на судьбы наций. Можно было бы, конечно, обойтись без всего этого, но разве это не делает их жизнь интереснее? Все они, вся их семья перерождена повелевать. Клаус так сильно хочет этого, но даже не догадывается, что власть можно построить не только на страхе. Однажды империя у них уже была. Столь памятные года не забываются. Но пора сказок и легенд заканчивается. Власть созданий тьмы над просвещенными умами угасает. Пора переходить на новый уровень, брать в руки власть людскую, а на интриги отвечать интригами. И тогда, когда покорится внешний мир, не составит труда удержать в руках и тайный. И горе тем, кто пойдет против.

***

Уж десять лет минуло с тех пор, как король Джеймс V взял власть в свои руки. Все предатели были наказаны, казна королевства, растраченная прежними регентами, постепенно пополнялась, чему послужили не в последнюю очередь первый и последующий за ним второй браки короля. Принцессу Мадлен было жаль: слабая и болезненная, она была просто не создана для сурового климата Шотландии, нечего и удивляться, что спустя всего два месяца после прибытия в эту северную страну она умерла. Герцогиня де Гиз здоровьем была сильная и можно было не опасаться, что одна француженка последует за другой. Впрочем, даже будь так, казне это было бы только на руку. Джеймс со своей свитой встретил герцогиню в Файфе, чтобы через несколько дней здесь же и обвенчаться, в кафедральном соборе Святого Эндрюса. Невеста в белом платье была великолепна, идя к алтарю. Стоящая неподалеку от короля Маргарита поморщилась, наклоняясь к подруге. — Как хорошо быть вечно молодой, полной сил и привлекательности, — за прошедшие годы она постарела, да и перенесенная оспа далеко не благоприятно подействовала на красоту королевы. — Но в юности полно неопытности, а сейчас уже можно отличать настоящую преданность от мимолетного увлечения. У меня есть Генри, который беззаветно любит меня, а этим молодым девицам предстоит еще не раз и не два обжечься, как и мне в своё время. Мария повернула голову в сторону, делая вид, что рассматривает фрески на стене собора. О том, насколько лорд Метвен предан своей госпоже говорил весь двор, лишь Маргарита до сих пор ничего не поняла. Но Майклсон и не собиралась ставить её в известность и молилась, чтобы та никогда об этом и не узнала — уж лучше пусть пребывает в блаженном неведении, чем снова будет испытывать горечь предательства. — Как славно, что ты тогда настояла на свадьбе Джеймса и Мадлен Французской, иначе Совет взбунтовался бы, как прежде, и королевству пришлось бы несладко. — Зато теперь связи с Францией куда прочнее, — повеселела Маргарита. — А Генрих снова остался с носом. — Что, конечно, не может тебя не радовать, — не преминула заметить Мария. — Но тише. Церемония начинается. Тождественно заиграли арфы и флейты, приветствуя соединение королевской четы. Встретившись у алтаря, будущие супруги преклонили колени перед освящающим их брак архиепископом. Музыка стихла и все вельможи в церкви замерли, боясь нарушить священный момент. Раздался голос архиепископа Сент-Эндрюса, нараспев читающего молитву. В звенящей тишине церкви соединялись две души. Отзвучали клятвы и очередь шла за папской буллой, дарующей им, троюродным брату и сестре, право на брак. Архиепископ торжественно принял её из рук примаса Галлии и зачёл вслух. Тишину собора нарушал лишь его проникновенный голос. Облегчением для целого народа прозвучали последние слова буллы — «дозволяется заключить брак», грянули фанфары, знаменуя окончание церковной церемонии. Джеймс V Стюарт и Мария Лотарингская стали супругами. После торжественного шествия по улицам города, процессия направилась в Файфский замок, где вскоре должен был состояться праздничный пир, а вслед за ним — бал. К трапезе было уже всё готово. Король с королевой опустились во главе стола, рядом с ними расположилась их свита. Омывая руки в тазу, Мария заметила, как сидящая напротив Маргарита о чём-то весело перешептывается с Генри Стюартом, ныне лордом Метвен. Даже острый слух вампира не помог в этом гомоне разобрать слова, передаваемые друг другу супругами, но, впрочем, всё было понятно и по лицам — Маргарита светилась счастьем, в то время как Метвен, хотя и отвечал столь же радостно, время от времени бросал беспокойные взгляды на старшую дочь графа Атолла, Джэнет Сазерленд. Временно говядина, баранина, оленина, гусятина, каплуны, лебеди, куропатки, ржанки и прочие лакомства, включая малмсейское вино и мускатель, белое и красное вина, пиво и «аквавита», украшающие королевский стол, отвлекли Тюдор от Генри, а Метвена от Джэнет, что позволило и Марии насладиться трапезой, которая, хотя и не была ей столь необходима, но всё же весьма нравилась. Пир подошел к концу, и гости, ополоснув руки в тазах с водой, усыпанной лепестками роз, покинули одну залу ради другой, украшенной изобилием гобеленов и золотой парчой, где и должен был состояться бал. Мария кружилась в танце, незаметно поглядывая по сторонам. В данный момент её не волновал её партнер, который вот уже пару месяцев выказывал ей пристальное внимание. Кавалеры её вообще не волновали, было лишь свойственное всем девушкам кокетство и наслаждение знаками внимания, чем и обуславливалось её частое нахождение в мужской компании. Но заканчивалось подобное весьма плачевно для мужчин, что было весьма странно для того времени — она просто бросала их, мгновенно забывая и не обращая внимания, а иногда использовала вместо ужина. Но сейчас ей не было дела даже до пульсирующей неподалеку вены и заинтересованного смазливенького личика — её беспокоили быстрые взгляды, которые бросал Генри на госпожу Сазерленд. Не было никаких сомнений, что они собирались ускользнуть во время бала. А допустить этого было никак нельзя, потому что Майклсон знала, какие планы были у Маргариты на Метвена после этого бала. При очередной смене фигуры, видя что добыча вот-вот ускользнет, Мария сделала еще один оборот и пихнула на своё место девушку, которая должна была встать в пару с Генри, заняв её место. — Что Вы делаете, мадам? — непонимающе улыбнулся милорд. — Люди могут подумать… — Мне безразлично, что могут подумать люди, — безапелляционно заявила вампирша, — уж муж моей подруги за столько лет мог бы это понять. Вы не должны покидать сейчас дворец. — Я и не собирался… — Бросьте, милорд, бросьте! Если Маргарита не хочет этого видеть, это еще не значит, что этого не видят остальные! Что этого не вижу я! Но послушайте вот что, милорд, — сменив интонацию, змеиным шепотом начала девушка, — я не хочу, чтобы Маргарите еще раз было больно. Знаю, и Вы этого не хотите, потому что в ином случае Вас ожидает развод. Так пусть всё по-прежнему остается в тайне. Не покидайте сегодня дворец — королева счастлива, она будет Вас искать. Не делайте опрометчивых поступков, иначе не обессудьте потом на свою судьбу, если она покажется Вам слишком жестока. Будьте милосердны к сильным мира сего, и тогда они будут милосердны к Вам. Я надеюсь, мы поняли друг друга? Лорд Метвен кивнул, показывая, что всё понял и в наглядных разъяснениях более не нуждается. Мария улыбнулась, при смене фигуры выворачиваясь из его рук и оказываясь в других, более желанных, принялась обустраивать вечер себе.

***

Прогремела пушка, сотрясая стены древнего города, который вот уже скоро разменяет две тысячи лет. Пыль после выстрела рассеялась, и послышались крики солдат, бегущих на приступ. Сверху посыпались камни, сбрасываемые защитниками города, в стороне опрокинули на головы осаждающим чан с расплавленной смолой, заглушая крики умирающих. В ворота снова ударился таран, пытаясь пробить их, но огромные, накрепко закрытые массивные двери не поддавались. Элайджа провел рукой в перчатке по лицу, стирая пыль и порох. Вот уже восемь дней они пытались взять этот город, который никак не желал сдаваться. Впрочем, осада могла длиться и месяцами — что ей какая-то неделя. Рассветы сменяли закаты, а никаких изменений не было. Всё так же люди шли на приступ, падали со стен, разбивались или, не доходя до них, падали от пуль. Корабли с моря методично обстреливали крепость, изредка выбивая камни, но в большинстве своём на высоте, что не приносило никакого толку. — Передайте Барбароссе, чтобы стреляли ниже, — отдал приказ Майклсон, не поворачивая головы, — недалеко от земли, целились в фундамент стены. Адьютант кивнул, показывая, что понял, развернул лошадь и, пришпорив, бросился на берег, к кораблям османского флота, исполнять приказ. Рано утром следующего дня капитана привлекли крики, звучавшие в этот раз чересчур радостно. Направив коня в гущу событий, он увидел в стене крепости, возле одной из главных башен небольшую брешь, которую удалось пробить пушкам. — Продолжить наступление. Расширить брешь. Перебросить сюда бойцов с левого фланга, — раздавались приказы со всех сторон. — Еще немного, и мы овладеем городом! — Они отступают! Они отступают, Ваша Светлость! — придерживая рукой шляпу, от стен бежал молодой паренек, лет шестнадцати. Сзади прогремел выстрел. Запутавшись в плаще, мальчонка упал, подстреленный осажденными. — Видимо, не так они отступают, как нам бы этого хотелось, — тихо сказал Элайджа, обращаясь к своему ближайшему окружению. — Раз позволяют себе стрелять по наследникам древних фамилий. Усилить наступление. Натянув поводья, он развернул коня, удаляясь с места событий в генеральный штаб. Остановившись около него, он спрыгнул с коня, хлопнув его по крупу, бросил поводья слуге, который тут же повел животное к корытам с едой и водой, и, отогнув полу, зашёл в шатёр. Военный совет длился четыре часа. Было решено бросить все видимые силы на то, чтобы пробить брешь, отвлекая этим внимание, а из части старых опытных бойцов сформировать небольшой отряд, который смог бы незамеченным обойти крепость и подобраться к врагам с тыла. План удался, но пробраться в город не было никакой возможности — он был слишком хорошо укреплен, а дозорные вовремя заметили посягательства на свою территорию и отогнали французов. Тем не менее, день ото дня мысль о захвате Ниццы становилась всё более реальной. Брешь в стене увеличивалась, население выдыхалось, хотя и по-прежнему отчаянно сражалось, голод охватывал округу. Элайджа со стуком поставил бокал на деревянный стол. В руке у него дрожало донесение разведгруппы, которая не смогла вернуться обратно и прислала добытые сведения вместе с голубем. Эти идиоты умудрились попасться! Как вообще было возможно дать захватить себя в плен при теперешней расстановке сил? Для этого нужно было обладать поистине уникальным мастерством! — Что ещё? — капитан поднял больную голову, мутно глядя на прибывшего адъютанта. — Новости с севера, — паренёк вытянулся по струнке. — Герцог Савойский спешит сюда на помощь защитникам крепости. — Спешит? Ну пусть спешит… Ему дней двадцать добираться. За это время мы вполне успеем занять город. Пусть ему так и передадут. — А если он ускорит передвижение? — Значит мы усилим осаду. — А если… — Исчезни с глаз моих, — прошептал сквозь зубы Элайджа. — Есть, Ваша Светлость. Майклсон уставился на дно бокала, изучая плескающиеся там остатки бургундского. Они обязаны завладеть этой крепостью. Эта война и так превращается в фарс с вечным захватом и сдачей владений. Зачем вообще воевать, чтобы потом вернуть всё на свои места? Зачем заключать мир, чтобы чтобы потом его нарушать? Зачем подписывать соглашения, если их потом не соблюдать? Миланское герцогство — камень преткновения. За него и надо сражаться. Но для этого до него еще надо дойти. И захват Ниццы — один из пунктов этого плана — плана, который в этот раз обязан получиться.

***

— Королева Вас зовет. Такое естественное семь лет назад пожелание сейчас у Марии вызвало недоумение. Девушка положила на столик книгу, которую читала, и поднялась из кресла. — Я готова идти. Зачем она понадобилась королеве Марии? После смерти её мужа, Джеймса V Стюарта, та только и делала, что боролась за сохранение власти в стране. Точно также боролась и Маргарита, с той лишь разницей, что де Гиз сохранение власти давалось куда легче, хотя и времена выдались неспокойные. Выполняя предсмертную просьбу подруги, Мария осталась при шотландском дворе, зорко следя за благополучием наследников престола. А наследницей была нынешняя формальная королева Мария Стюарт. Как и её отец тридцать лет назад, она была лишь символом, за который всё решали. Разница была лишь в том, что Мария Лотарингская замуж больше не вышла и авторитет свой не подорвала, изо всех сил цепляясь за правление. Так что же нужно было этой фактической королеве от ничем непримечательной тени шотландской короны, еще одной Марии, леди Майклсон? Королева сидела в своих покоях, бегло набрасывая пером какие-то строки. — Вы хотели видеть меня, Ваше Величество? — Мария опустилась в реверансе. Королева подняла голову, наблюдая за посетительницей через висящее перед ней огромное зеркало. — Да, дитя моё, я хотела Вас видеть. У меня к Вам поручение крайней важности, — герцогиня де Лонгвиль встала, развернувшись к миледи лицом. — Ни для кого не секрет, что между мной и королем Франции, Генрихом II, был подписан договор о браке моей дочери и дофина Франции. Ни для кого не секрет, что через месяц она отбывает в Париж и меня рядом с ней не будет. Я знаю о поручении, которое дала Вам перед смертью королева Маргарита, упокой Господь её душу. — Что Вы хотите этим сказать? — Майклсон, до этого с необычайным интересом разглядывающая оборки на своем платье, подняла голову. — Я хочу, чтобы в память об обещании, которое Вы дали Маргарите Тюдор, Вы поехали во Францию вместе с моей Марией и оберегали её там, чего бы Вам это ни стоило, — на одном дыхании выпалила королева. — А Вы знаете, что я не так просто так незаметно себя вела при дворе? — задала вопрос Мария, пристально глядя на собеседницу. Та, хотя и не была ревностной католичкой, в отличие от своих братьев, заметно передернулась. — Знаю. Именно поэтому я Вас и прошу. — Тогда мне понадобится история. — История? — Да, история. Как и у всех, кто поедет в свите королевы. Кто я, откуда, чья дочь… И так далее и тому подобное. Не знаю, что мой муж поделывает при французском дворе, но это должно остаться так. С остальным творите всё, что захотите и можете на меня рассчитывать. Ваша дочь будет в безопасности. Но и всё имеет свой срок. Я согласна её опекать… скажем… пока она не станет действующей королевой. Далее мои полномочия иссякают. Это Вам подходит? — Вполне, — королева, не глядя, села на прежнее место. — Вам будет предоставлено всё, о чем Вы просите. В ответ прошу лишь одно: оберегайте её! Берегите мою дочь! На ней держится вся Шотландия! — Я дала Вам своё слово, — Мария снова склонилась в реверансе. — Я его не нарушу.

***

Длинные коридоры Лувра таят в себе множество загадок. Факелы, освещающие путь девушке, бросали на пол и стены длинные тени, мерцали отблесками в металлических пряжках удерживающего капюшон плаща, выпрыгивали горгульями теней из-за поворотов, пугая и без того находящееся на грани напряжения сознание. Мария пониже натянула капюшон, оглядываясь и проверяя, чтобы её не заметили. Из щелей в стенах дул сквозняк, заставляя пламя свечей трепетать, а девушку вздрагивать, на каждом повороте прислушиваясь к окружающим звукам. Открыв потайную дверцу она очутилась в богато обставленных покоях, где из угла в угол беспокойно метался человек, то и дело сжимая свои руки. На звук отворившейся двери он оглянулся и бросился к вошедшей. — Бог мой, Мария! Как Вы долго! Я уже начал волноваться. — А Вы другого места для встречи не могли найти, герцог, — слегка огрызнулась девушка. — В Лувре у стен не только уши, но и глаза и язык. — Я не мог ждать. Брат срочно требовал те послания. Кроме того, мне не терпелось увидеть Вас. — Позвольте Вам напомнить, монсеньер, что у меня есть муж, — деликатно заметила Мария. — Он далеко, — отмахнулся герцог, — подавляет восстание в Бордо. Позвольте же мне насладиться Вашим присутствием, пока его нет. — Лишь присутствием, монсеньор. Вот письма. Передайте Вашему брату, что все наши прошлые договоренности остаются в силе, и я предоставлю любую нужную Вам помощь. Кроме того, — вампирша оглянулась, опасаясь, что её могут услышать, и наклонилась совсем близко к мужчине, — передайте Франсуа, что письма в Париж привезла САМА. — Что? — де Гиз отшатнулся, не веря своим ушам, но вновь вернулся на своё место, с обожанием глядя на посетительницу. — Вернулась из ссылки? Без разрешения? — Именно. Сама д’Этамп приезжала в Париж, чтобы встретиться с коннетаблем… — Который должен быть в Бордо… — задумчиво протянул герцог. — Именно. Зреет заговор. Анна засиделась в безвестности и теперь хочет ударить с тыла — через Монморанси воздействовать на короля. Но и Вы хороши — как Ваши люди могли пропустить возвращение Анна в Париж? За ним же следили, — едко произнесла последнюю фразу девушка. — Или Ваша супруга настолько затмила Вам разум, что Вы не замечаете элементарных вещей? — Прошу Вас, не будьте столь суровы, — герцог замер, протянув руку, но так и не осмелясь её коснуться. — Клод, я не хочу быть суровой, — сменяя гнев на милость, произнесла Мария. — Я хочу доверять Вам. — Вы можете доверять мне, — с готовностью пылкого двадцатидвухлетнего юноши заявил д’Омаль. — И всё-таки, Вы подводите… — О, Вы суровы. — Ничуть. Я лишь хочу быть твердо уверена, что всё под контролем и мы защищены от подобных эксцессов, о которых, почему-то мне приходится узнавать лично. — Я проконтролирую, чтобы больше такого не повторялось, а виновные будут наказаны. — Благодарю. За исполнение Ваших прямых обязанностей. — Ради Ваших прекрасных глаз можно сделать что угодно, — с пылом ответил герцог. — Сделайте хотя бы то, что в Ваших силах, — едва скрывая улыбку, произнесла девушка. — И передайте Франсуа, что я всё еще жду. — Франсуа, Франсуа. Вечно везде этот Франсуа! — сжимая кулаки, воскликнул д’Омаль, как только дверь за Марией тихонько закрылась. — И в политике, и в любви — везде на первом месте! А еще тут этот муж… О, как бы я хотел, чтобы она была свободна! Мария ухмыльнулась, стоя по ту сторону двери. Политика и интриги — всё, как она хотела. И немного, совсем чуть-чуть ревности. Милорду будет весело, когда он вернется из-под Бордо. А не стоило бросать её во имя войн и блестящего двора Его Величества Франциска I. Теперь пусть пожинает плоды.

***

Кавалькада всадников промчалась по улицам столицы, заставляя добропорядочных парижан шарахаться в стороны от покрытых дорожной пылью, порохом и потом лошадей и их наездников. Небольшой отряд из тех, кто не разбежался еще по домам по пути из Бордо, пересек мост, свернул на паре улочек и остановил разгоряченных коней перед дворцом Его Величества Короля Франции Генриха II. — Чего надобно? — грозный швейцарец в доспехах выступил вперед из охраняющей замок стражи. — Доложите Его Величеству, что прибыл барон де Монморанси, коннетабль Франции с известиями из-под Бордо! — повелительно заявил убелённый сединами дворянин, указующе протягивая руку. — Да по-быстрее, я не привык ждать! — Будет исполнено, Ваша Светлость, — прогудел великан, разворачиваясь к своим подчиненным и отдавая приказания. Элайджа, сидя на лошади неподалеку от коннетабля, от безделья разглядывал окрестности. Во дворе стояли несколько карет, ожидая своих хозяев, вокруг неспешно прогуливались лакеи, от скуки чеша языками меж собой, слуги бегали по двору, нося дрова и еду, жизнь текла своим чередом. Оглядываясь в очередной раз, Майклсон зацепил взглядом карету и нахмурился, вглядываясь в цвета. — Поди сюда, — бросил он золотой слуге. Тот поднял монету и скоро приблизился. — Кому принадлежит та карета? Он указал на видневшуюся из-за угла повозку, расшитую бархатом и парчой. — Эта? — лакей зевнул и с некой гордостью вытянулся по струнке. — Это карета моей госпожи, леди Майклсон. — Майклсон? — вампир вздрогнул, но тут же взял себя в руки. — И давно она в Париже? — Месяца два, может чуть больше, — слуга снова зевнул. — Госпожа прибыла вместе с дофиной, Марией Шотландской. Она опекает её при дворе. — Ты славный малый, — Элайджа вынул из кошеля еще одну монету, — вот тебе еще золотой, за сообразительность. Постарайся, чтобы о нашей беседе не узнали. Парень поймал золотой, рассыпался в благодарностях и заверениях хранить секреты и попятился. Он не волновался насчет прошедшего разговора, более того, он был им горд: все вокруг, включая его госпожу, крутили интриги, ему тоже хотелось поучаствовать в одной из них. Элайджа задумчиво прищурился, отбивая дробь на рукоятке меча. Значит, Мария здесь… Опередила, ничего не скажешь. Разумеется, он предпочел бы быть здесь по её прибытии в Париж, но что есть, то есть. Тем лучше и тем хуже… Мария стояла в одной из галерей и, приподняв тяжелую штору, наблюдала за разворачивающимися во дворе событиями. Значит, восстание разгромили, а её муженек в компании таких же прославленных вояк предстанет завтра перед государем… Быстро, очень быстро. Она надеялась окончательно здесь закрепиться перед этим нелепым поединком. Ну что ж, в данном варианте тоже есть свои плюсы… Как там говорилось? Тем лучше и тем хуже… Вопрос в том лишь — для кого?

***

Прием по поводу триумфального возвращения армии из-под Бордо был в самом разгаре. Анн де Монморанси, стоя во главе своих вельмож, красочно распинался перед королём об ужасах и тяготах похода, а также о зверствах, чинимых злобными мятежниками. Весь пышный королевский двор словно бы разделился на два лагеря, стоящих друг против друга — лагерь Гизов и лагерь коннетабля, причем в лагере последнего были большей частью старые вояки, когда как сторонники герцога отличались молодостью и рисковой отвагой. Мария стояла рядом со своей подопечной, окруженная желтыми и красными с вкраплением белого цветами, и с любопытством посматривала на выстроившихся в несколько рядов вновь прибывших дворян. Те стояли, кто — опираясь на свои мечи, кто — просто положив ладонь на гарду, а кто-то, уперев руки в боки, надменно посматривал по сторонам. Элайджа Марией в этой толпе был давно найден и временами девушка скользила по нему взглядом, прикидывая варианты дальнейшего развития событий. Немного, совсем чуть-чуть, она боялась оказаться с ним снова лицом к лицу, потому что понимала, что если её маска лицемерия спадёт, она падёт — просто не сможет устоять перед ним после стольких лет разлуки. Тот же с легким прищуром оглядывал зал, надолго не останавливаясь ни на ком, но, безусловно, давно её заметил. Мария напряглась, почувствовав его взгляд, и замерла как натянутая струна, не сводя с него глаз. Сейчас явно что-то будет — это и дураку понятно. Девушка сосредоточилась, приготовившись к любым неожиданностям. Мужчина, однако, пока что ничего не предпринимал, лишь неотрывно глядя на нее. Мария поежилась. Она не рискнула бы даже предположить, что означает его взгляд. В этот момент дофина коснулась её руки, и девушка наклонилась к принцессе, а когда вновь выпрямилась — Майклсона нигде не было видно.

***

— Добрый вечер, миледи. Как поживаете? — раздался из-за спины приглушенный голос. Мария сжала перила балкона, на котором стояла, но не повернулась ни на миллиметр. — Полагаю, представляться не требуется. — Можете попытаться, — ухмыльнулся собеседник. — Нас не представляли в данном временном промежутке, но вряд ли мы не знакомы. Он стал рядом, положив руки на балюстраду и вдыхая чистый, свежий ночной воздух. — Ну как война? Все сражения выиграл? — Ты дуешься. — Что ты, нет. Я рада. Если бы не твой отъезд, я никогда бы настолько не влилась в политику, не сблизилась бы с правящими фамилиями. Так что тут я могу лишь поблагодарить тебя. — Я не думал, что ты вернешься во Францию. По крайней мере, не сейчас. — А когда? Долг зовет. Маргарита взяла с меня обещание приглядывать за её потомством, а потом это же обещание взяла Мария де Гиз. Кроме того, ты забываешь, что Франция — это моё любимое королевство. — Хорошо, но Гизы? Чем тебя привлекает эта шайка стремящихся к власти честолюбцев? — Так сложилось. Кроме того, они истинные католики, в отличие от твоего Монморанси, который глядит в сторону гугенотов и переписывается с д’Этамп. — И всё-таки… — Мне нравятся Гизы, — Мария резко повернулась, уставившись на супруга. — Нравится их политика, их устремления. — К власти? — Майклсон приподнял бровь. — Почему нет? Всё лучше, чем разжигать пламя очередной гражданской войны. Хотя, быть может, тебе это по душе, — саркастичная улыбка исказила девушке губы. — Гизам можно позавидовать, — Элайджа прищурился. — Такая преданность… — До недавних пор она была твоей. Пока меня не променяли на военные походы. — Ты всё еще дуешься… — мужчина улыбнулся и сделал шаг вперед, сжав руками талию девушки. — Ты меня оставил. Ради того, чтобы открыто убивать людей — а что еще такое война? И не написал ни единого письма. Ни строчки. Ни слова. На душе было холодно и больно. И пусто. — Ты мог написать… — Мог, — согласился Элайджа и прижал её к себе, нежно поглаживая по спине. Да, он мог. Он даже знал, где девушка была в тот или иной момент. Почти всегда знал — лишь в последнее время упустил из виду. Но свободная жизнь при дворе и баталии слишком его захватили, чтобы он думал о таких мелочах, как какое-то письмо. Нет, он не станет писать. Но сожалеть об этом будет. Шум внизу не утихал, а на небе взошла луна. Элайджа так и не отстранился от девушки, продолжая обнимать. Ей было больно — он это понимал. И доверие было нарушено. Всё вернется — это он тоже понимал, но для этого требовалось его присутствие рядом, его поддержка. Спустя долгое время Мария подняла руки, цепляясь за плечи мужа и сама прижалась к нему. — Любимый… — пролетели в воздухе слова. Душа вновь открывалась, а доверие потихоньку возвращалось. — Обещаю, что следующий раз, когда ты куда-то поедешь, я поеду с тобой. — Спасибо, — девушка чуть сильнее прижалась, вдыхая знакомый аромат. — Но мы по-прежнему в разных лагерях. Я слишком долго знаю Монморанси, чтобы переметнуться на сторону Гизов, а ты, как я понял, бросать их не намерена. — Так и есть. Какой смысл мне предавать тех, чьим убеждениям я привержена? — В таком случае, у нас получается весьма занятный альянс. Ты с Гизами, я с Монморанси, но на наши отношения это отнюдь не влияет. — Оглянись вокруг, — девушка улыбнулась, поднимая голову. — Таких людей сейчас полно — каждый при подробном разборе играет исключительно на своей собственной стороне, выбирая сам себе и врагов… и друзей. — В таком случае, мы хорошо вписываемся в эту компанию. Мария улыбнулась, вновь замерев в объятиях любимого. Да, очень хорошо. Лишь бы враги не узнали.

***

— Я возвращаюсь в Шотландию, — раздался под сводами особняка звонкий голос миледи. Элайджа поднял голову, выходя из библиотеки с книгой, которую читал. — Так скоро? Прошло всего десять лет. — Франциск Второй умер. Мария возвращается домой. — Точнее, её выгнала Екатерина. — Можно и так сказать, — она поморщилась. — А ты здесь причем? — мужчина отложил на столик том, заложив страницу. — Я должна её сопровождать. Я обещала, — тихо произнесла Мария. — Твоё обещание имело действие до тех пор, пока она не станет действующей королевой. Ты её до старости опекать будешь? — Майклсон! — возмущенно воскликнула девушка, глядя на смеющегося вампира. — Что? — невинно вопросил тот. — Ты не можешь оберегать её всю жизнь, тем более, она тебя не слушает. — Я обещала, — холодно сказала миледи. — А значит, исполню обещание, хотя бы пока она не остепенится. Ей всего восемнадцать и она потеряла здесь опору. Ей нужна поддержка. — Ты же помнишь Маргариту, да? — Что ты хочешь этим сказать? — И отца Марии помнишь… Будет чудом, если она избежит участи своих предков влюбляться в кого ни попадя. Иначе тебе придется быть рядом с ней до самой смерти, вытаскивая из всяких передряг. — Значит, так тому и быть, — пожала плечами девушка. — А тебе тоже неплохо было бы вспомнить одно из обещаний. — Я помню, — глаза лорда потемнели. — И я поеду с тобой. Мария бросила взгляд на название книги. — Я знаю, Карл твой близкий друг. Спасибо. — Ты выполняешь обещание, я понимаю. Но когда всё закончится, мы вернемся во Францию. — Конечно, — шагнув к открытому окну, Майклсон вдохнула свежий, сладкий воздух полной грудью, — ведь это наш дом.

***

На паперти часовни замка Фотерингей было свежо. Холодный февральский ветер нещадно трепал платье девушки и меховой плащ. Печаль накрыла её сознание, словно черным платком, равно как и сорок шесть лет назад в замке Метвен. Как и предсказывал Элайджа, родословная взяла своё — влюбчивость и безрассудство сгубили и этого представителя линии Маргарита-Джеймс. Мария обернулась, бросив взгляд на протестантский крест, возвышающийся над часовней. Боль исказила её лицо. Королеве даже не дали помолиться в родной для нее вере! Эти протестанты… Эта Елизавета… Прочь, прочь отсюда. Подальше, через Ла-Манш, во Францию. В Париж — засвидетельствовать своё почтение королю, а затем еще дальше, на юг, в Прованс, в Сен-Миракл, подальше от этой религии и этого фанатизма. По прибытии в Лувр Майклсонов известили, что король на данный момент посещает свадьбу одного из своих приближенных и его надо искать в стороне Турнельского дворца. Вход в замок был празднично украшен, на несколько улиц вокруг разносились весёлые переливы флейт и лютен, льющиеся из распахнутых окон и дверей. Предварявшее бал пиршество закончилось не так давно, и объевшиеся дворяне еще стояли группками, не торопясь кружиться в танце. В одной из таких группок центром внимания был высокий широкоплечий мужчина, лет тридцати пяти-сорока, с виду смахивающий на короля. Он вел себя настолько важно, настолько на своем месте, что и сомнений не возникало о том, кто это такой. Издали на него взирал невзрачный господин средних лет, одетый в темное, увешанный орденами и окруженный толпой приближенных. Именно к нему и прошествовали Майклсоны на поклон, игнорируя истинного правителя Франции. — Ваше Величество, — Элайджа припал на одно колено, а Мария склонилась в глубоком реверансе. Король благосклонно кивнул, разрешая им подняться. Мария выпрямилась и замерла, наблюдая как Генрих, беседуя и задавая вопросы, увлекает её мужа вглубь зала. Свита последовала за ними, и девушка было собралась двинуться вместе со всеми, когда её осторожно тронули за локоть. Повернув голову, миледи присела в еще одном долгом-долгом реверансе. Прошедшие годы не сделали Екатерину ни выше, ни красивее. Всё такая же маленькая, рыжеволосая, с появившимися в волосах крупными прядями седых волос, по-прежнему вся в черном, она и в шестьдесят семь лет оставалась черной королевой. В этот раз Мария не спешила выпрямляться, твердо дожидаясь знака. Наконец, получив разрешение, она поднялась, с некой хорошо спрятанной настороженностью глядя на королеву-мать. — Я хотела поговорить с Вами об Англии, дитя моё, — прошедшие годы сказывались — голос Медичи звучал жестко, хрипло, каркающе. — Расскажите мне о ней. Вы же ревностная католичка. Как там настроения, как гугеноты, как Монтгомери? После казни его отца, — практически незаметно, но вампирскому глазу заметны даже такие мелочи, королева передернулась, — он с братьями исчез. Лишь потом я узнала, что они в Англии. Жаль… Жаль, что они ускользнули. Но каково их положение там? Они… мужают? — Я слышала, они находятся при дворе Елизаветы Английской, — осторожно подбирая слова, но не показывая этой осторожности, учтиво произнесла Мария. Учитывая ненависть Медичи к этому роду, было бы крайне неосмотрительно упоминать, что она состояла в неплохих дружеских отношениях с Жаком и Габриэлем. — Это слышали все, — пренебрежительно бросила королева. — Мне нужны подробности. Что они делают, как себя ведут, с кем союзничают? Хотят ли вернуться во Францию? — Каковы бы ни были их намерения, они их не выражают. Ведут себя так, как и положено дворянам, но намерения покинуть Острова, по крайней мере публично, не высказывают. — Тайные помыслы никогда публично и не высказываются. Мне нужны их мысли. — Простите, Ваше Величество, но я не пересекалась лично с этим семейством. — А у меня другие сведения, — жестко произнесла Екатерина, повернувшись. Мария отпрянула, толкнув проходящего мимо с подносом виночерпия. Бокалы зазвенели, переворачиваясь на платье и белую горностаевую мантию леди Майклсон. Королева мерзко улыбалась, глядя на эту сцену. — Не советую выбирать не ту сторону. Впервые за долгое время Мария испугалась. Испугалась не за кого-то, не за себя, а испугалась человека, такого человека, в присутствии которого впору бояться не только за себя, но и за всех мало-мальски близких людей, ибо Екатерина Медичи означает дьявол. Королева развернулась, гордо прошествовав прочь, оставляя девушку в сомнительном одиночестве. Придворные, заметившие произошедшее, вернулись к своим делам, но можно было не сомневаться, что к завтрашнему утру об этом будет знать весь Париж. Рядом с девушкой материализовался тот самый дворянин, сразу же привлекший к себе её внимание, как только чета зашла в залу. — Советую быть поосторожнее, а то и вообще держаться подальше от Ее Величества. Легко вывести пятно. Яд вывести гораздо сложнее. — А Вы?.. — Мария смотрела на мужчину, ожидая представления. — О, не обращайте на меня внимания. Уделяйте внимание кому-нибудь другому. Скажем, Генрике. Он ведь всё-таки король, — взгляд мужчины остановился на одном из дворян, в котором Мария не сразу, но признала пополневшего сына Франсуа де Гиза. — А теперь прошу простить меня — старый знакомый жаждет получить должок. Дворянин любезно поцеловал даме руку и направился в сторону Майенна. Мария задумчиво смотрела ему вслед, забыв про испорченное платье. — Что от тебя нужно было королевскому шуту? — девушку взяли под руку, а около уха раздался знакомый голос. — Что? — миледи с недоумением обернулась к Элайдже. — Это Шико, королевский шут. Поговаривают, правда, что он дворянин, но я шутам всё равно не доверяю. Мария повернула голову, провожая взглядом уходящего человека. Нет, у нее не сложилось впечатления, что он шут. Шутом здесь был кто угодно, только не он, а Шико… Шико был королём этого мира. Истинным королём и полным хозяином своей жизни и некоторых прочих, что было для этих прочих весьма неплохо. Такое впечатление сложилось у Марии после нескольких минут общения, а в людях она ошибалась редко.

***

Весной Прованс расцветал постепенно, мощно, неуклонно наполняясь красками, беря изменчивую погоду в свои руки. Поля покрылись травами и совсем скоро обещали зарасти цветами, почки на деревьях распустились, а некоторые запоздавшие должны были вот-вот это сделать. На лазурном небе ярко светило солнце, покойно расположив свои бока в мягкой перине облаков, легкий ветерок шевелил тонкие веточки деревьев с молодыми зелеными листиками. Высокая трава колыхалась ему в такт, скрывая ноги расположившейся под деревом девушки. Она подняла голову, поправляя шляпку, и, прищурившись, уставилась на солнце, прикидывая, сколько сейчас времени. Из аккуратной ладошки выскользнула страница, и книга упала на землю, захлопнувшись. Девушка поморщилась, поднимая её и заново открывая нужный разворот. Уже перевалило за полдень, и совсем скоро нужно было возвращаться в замок на обед, оставить на время это одинокое дерево в поле, под которым так хорошо сидеть и читать Цицерона. Подул ветерок, и Мария поёжилась, кутаясь в накидку. Всё-таки, еще довольно прохладно для легкого летнего платья. Бросив взгляд в сторону замка, девушка увидела, как солнце блеснуло на его шпилях, а на главной башне гордо реет флаг. Звуки на такое расстояние не доносились даже для вампирского слуха, поэтому Мария и выбрала это место. Здесь было тихо, спокойно, кругом была природа и, самое главное, здесь можно было побыть в одиночестве — в настоящем, природном, первобытном одиночестве среди древней девственной природы, не тронутой ловчими и дровосеками. Меж свежей травы пробежал суслик, то и дело замирая, прислушиваясь к окружающим звукам и принюхиваясь на предмет съестного. Потревоженная ветром стайка птичек спорхнула с ветки, пролетев над самой землей и спугнув притаившегося суслика, улетела в небо, скрывшись в лазурной дали. Вдали протрубил рог, возвещая о прибытии. Восточный ветер донес шум оживления в замке, возвещая о вернувшейся охоте. Девушка сползла на землю, растянувшись на траве, и прикрыла глаза. Очередной порыв ветра бросил ей на лицо волосы и утянул вскоре запутавшуюся в траве шляпку. Мария улыбнулась, нежась на мягком весеннем солнышке. Умение создавать ситуации, про которые можно было бы сказать, что лучше их еще не было — одна из важнейших черт в жизни бессмертного. Так хорошо ей не было никогда. Белые голуби порхали над тонким ажурным плетением балкона, выходящего в сад. Солнце заливало склонившиеся к окнам деревья, покрывая этот сказочный рай пеленой золотого света. Милорд стоял у перил, выпуская из рук белоснежного голубя, от лапки которого только что было отвязано перевитое золотой лентой послание. — Что это? — Мария в кисейном белом платье и маленьких сафьяновых башмачках замерла у входа в комнату. — Судя по всему, приглашение, — Элайджа повернулся к свету, разворачивая свиток. — К тому же, весьма очаровательно написанное. Он пробежал глазами вьющиеся строки и поднял голову: — Похоже, наш король надумал жениться. — На ком же? — Мария переместилась ближе и теперь обнимала колонну балкона. — На испанской инфанте, Анне, — Майклсон еще раз взглянул в свиток. — Еще он отдает свою сестру брату невесты, так что это будет двойной брак. Хотелось бы, чтобы это скрепило мир между Францией и Испанией, хотя надежды вряд ли исполнятся — эти две страны просто не могут жить спокойно. — Я надеюсь на лучшее… — Я тоже. И всё же… — помедлив, дворянин вскинул голову. — Нас ждут ко двору, просят присоединиться еще в Париже, с самого начала. Легкая досада исказила лицо девушки. Увидев это, муж шагнул к ней, отбросив письмо на стол, и, взяв её лицо в руки, поцеловал. — Тратить силы и время, чтобы добраться до Парижа, а затем снова возвращаться через Прованс к испанской границе? Этот король слишком много о себе возомнил. Это не Генрих. За него правит мать. — Медичи всегда крепко держали власть в руках, а твоя тезка в особенности. — Да уж… И всё же, при Генрихе и раньше, при Гизах, было лучше. — Генриха пятый год нет, а Гиза и того больше. Не живи призраками прошлого. Сейчас балом правит Людовик и Мария Медичи. И они не потерпят пренебрежения к своей персоне, особенно, если это заключается в позднем присоединении. — Не хочу. Кто они такие и кто мы. Что они сделают? Отправят на костер? Лишат имущества, титулов и положения? Что? — Надо. Надо ехать. Кроме того, мы давно не были при дворе — там наверняка образовалась кучка подросших за время нашего отсутствия интриганов. Тебе должно понравиться. — А если там нет достойных союзников-соперников? — Мария робко подняла голову, глядя мужу в глаза. — Тогда мы их создадим. Или в кои-то веки ты отбросишь свои игры и мы просто по наслаждаемся королевскими празднествами, — обнимая жену за талию, Элайджа тихонько покачивал её из стороны в сторону. — Можно и так… — девушка уже задумалась о другом, выкинув из головы прошлые мысли. — Мы не были на свадьбе Генриха… Интересно, насколько эти Бурбоны превзойдут Валуа? Они не превзошли. Точнее, по меркам и моде этого времени свадьба была хоть куда, но вместе со смертью Генриха пропало всё то, что хоть как-то связывало новое королевство со старым. Духа прежней Франции уже не было. Впрочем, особой новизны тоже. Мария замерла в кучке придворных дам, поджав губы. Впереди свершалась церемония бракосочетания, а она мысленно кляла всех тех, кто в дурной час вспомнил о существовании их фамилии. Взялись еще! Короли! Девушка презрительно поджала губы, не особо выказывая чувства, но и не скрывая их. Ладно Генрих — захватил трон, но хотя бы правил, а это четырнадцатилетнее недоразумение разве может править? По-настоящему, как король? Нет, за него все делает мать. Мать-итальянка, жена — испанка. При Валуа хотя бы был сильный французский двор, теперь же… Сородичи Медичи лезут из всех щелей. Один Кончини чего стоит. Подобрал под себя всю власть и привилегии и рад. Ничего, на каждую лису найдется охотник. Рано или поздно. Церемония закончилась, и королевский кортеж медленно поплыл к выходу из собора. Забиться бы в какую-нибудь дыру, вернуться в Сен-Миракл, сидеть там и не показываться, не смотреть, во что превращается лучший двор Европы, коий заполонили авантюристы своих и чужих мастей. Чистить надо, просто чистить Лувр, столицу, свиту. Особенно свиту. Да кто ж это поймет? Кто возьмется? Нашелся бы человек, который вернет Франции былое величие. Да, сначала его будут ненавидеть — приблизительно до смерти, ведь никому не захочется шевелиться после длительной деградации. А потом полюбят. И за сделанное, и еще потому, что нет ничего лучше ушедшего.

***

Раздался грохот пушки, очередное ядро полетело к стенам рассадника гугенотской ереси. Элайджа опустил руку на горячий бок медного зверя, который вот-вот должен был выстрелить снова. Рядом просвистело еще с десяток ядер, и в ворота крепости снова ударил таран, пробуя их на прочность. — Сударь, — рядом на нетипично белом для военной кампании коне гарцевал посланец Его Величества. — Вас приглашают на военный совет. Монсеньор просил не задерживаться, а господин капитан королевских мушкетеров настоятельно рекомендует Вам захватить с собой лазутчика, который не далее как сегодня утром вернулся после рейда в Ла-Рошель. — Благодарю, лейтенант, — Элайджа поднял шпагу, указывая на всё более эфемерную крепостную стену. — Как по-вашему, сколько еще продлится осада? — Дня два, милорд, — неуверенно ответил порученец, — максимум неделю. — А что говорят жители? — Какие жители? — не понял молодой человек. — Жители крепости. Ведь наверняка посланцы кардинала слышали разговоры жителей. Посланец вздрогнул. — Откуда Вы знаете, что люди Его Высокопреосвященства… — Молодой человек, я знаю всё, что мне надо знать, — поучительно произнес Элайджа и оглянулся, непринужденно осматривая окрестности. — А вот Вам следовало бы поучиться сохранять тайны, которые Вам доверили. Ступайте, сударь, и передайте Его Величеству, что я скоро буду. И впредь, когда лезете в осажденный город, старайтесь не только смотреть, но и слушать. Не обращая более внимания на поникшего лейтенанта, Майклсон вскочил на коня, которого тотчас подвел услужливый адъютант. Животное взржало, отступив на шаг назад, и снова вернулось на прежнее место. Наклонившись, Майклсон перехватил у помощника поводья, бросив быстрый взгляд на пушку, которой сегодня еще предстояло запустить не мало сюрпризов в сторону вражеского лагеря, и чуть тронул коленями бока коня, пуская его рысью. Мимо промелькнули почти готовые к применению тараны, цепь пушек и группы вооруженных мушкетами всадников, готовых сорваться выполнять приказ, лиственная рощица, покрытые жухлой травой и грязью по осеннюю пору холмы. Выскочив на возвышенность, с которой открывался вид на долину внизу, Элайджа чуть придержал коня, а затем рванул вниз по склону. Там, в долине, стоял королевский лагерь, там же проходили все важные советы и события. Неподалеку пестрой стайкой прогуливались фрейлины Её Величества и просто придворные дамы, прибывшие в расположение войск вместе с королевским двором. Мелькнуло голубое платье Анны, замерцали изумруды де Шеврез, багряными всполохами фамильных цветов разразилось платье миледи… Подул холодный ветер, принося с собой морось и сырость. Элайджа закутался в плащ и пришпорил коня, желая лишь поскорее добраться до королевского шатра. Стайка придворных дам исчезла ввиду поднявшейся непогоды, оставив старый клен одиноко качаться на осеннем ветру. За холмами, у пролива грохотали пушки, но дым и порох их досюда не доходили. Шум канонады сливался с шумом набирающего силу дождя; дождь шумел, заливая потоками воды норы и рытвины; стихия нарастала, грозя прервать собой музыку битвы; струи стекали по лицу и за шиворот, доставляя вполне неприятные ощущения, но ничто не могло перебить звука бьющего камень железа, — Элайджа чуть выпустил клыки. И ради этого стоило воевать.

***

Свист и улюлюканье уличных мальчишек, звон бьющегося стекла, скрежет ломающихся ажурных кованных решеток заполонили собой летную ночь 1648 года. Дым от кострищ и сизая гарь проникали сквозь щели запертых окон, провалы разбитых витражей, заставляя обитателей особняков и отелей кашлять и задыхаться. Зашумело внизу, заржали обеспокоенные лошади, вырываясь из рук конюших, в запертые ворота вновь ударил самодельный таран. Мария передернулась и, отпустив занавеску, отошла в центр комнаты от окна, через которое наблюдала за происходящим на улице. Помимо неё в помещении находилось еще несколько дам Её Величества, жён и матерей тех, кто в эту смутную ночь пытался унять разбушевавшуюся толпу. Как только начались беспорядки, придворные заперлись в особняках кто где находился в тот момент и категорически не хотели открывать на зов и угрозы черни. Свечи не зажигали, боясь выдать присутствие и ухудшить положение, приходилось ждать в темноте. Мария села в обитое бархатом кресло, поднеся платок к губам. Было не страшно, но тошно, а общее напряжение и беспокойство добивали. За окном раздался яростный крик, и в окно, у которого только что стояла миледи, полетел здоровенный кусок дерева, пробив тонкое венецианское стекло и запутавшись в шторах. Девушка вздрогнула, сильнее сжимая в руке ткань. С ворвавшимся в разбитое окно порывом ветра принесло облако дыма, и дамы, находящиеся в комнате, закашлялись. В окно полетел зажжённый факел, шторы вспыхнули, маленькая комнатная собачонка с лаем бросилась к двери, изо всех сил царапая её когтями. Давясь и толкаясь, фрейлины кинулись к той же двери, в панике оглядываясь на стремительно ползущий по шторам и гобеленам огонь. Собачка пронзительно взвизгнула — кто-то в спешке наступил ей на лапу. Закрытая дверь не поддавалась, но щелкнул ключ, отошел в сторону привратник, и дамы кучей посыпались по лестнице вниз, стремясь покинуть охваченное огнем здание. Мария, подхваченная этим влекущим потоком, не имела возможности выбраться из него, да и не пыталась. Огонь — враг вампиров, его надо опасаться любой ценой. И уж точно не оставаться в горящем здании. На улице, правда, было еще хуже. Черный ход вывел их на задний двор особняка, но и здесь были слышны выкрики ненависти, обращенные к кардиналу, королеве и их приближенным. Волна гари снова накрыла небольшую группу. Кто-то из женщин закашлялся — разобрать кто именно в подобном аду невозможно. Привратник подхватил грозящую сползти по стенке графиню под руку и, освещая факелом путь, провел группу к едва примерной калитке, которая вела во владения соседнего отеля. Так, по крайней мере, можно было хоть куда-нибудь выбраться. Миновав несколько калиток и владений, дамы Её Величества, укутанные по случаю бунта в темные накидки с надетыми на головы глубокими капюшонами, пробирались относительно темной улочкой, на которой, по крайней мере, не было факелоносцев. Дома теснились здесь вплотную, но попадались и вполне вместительные щели, которых стоило опасаться. Проходя мимо одной из таких щелей, Мария почувствовала, что её хватают за локоть, а потом куда-то тянут с недюжинной силой, буквально выдергивая из толпы. — Насилу отыскал тебя в этом хаосе, — почувствовав за спиной каменную стену, девушка подняла взгляд, встречаясь с сверкающими карими глазами мужа. Мужчина оглядел её с головы до ног и потянул за руку. — Пошли, я знаю, как отсюда выбраться. Элайджа шел уверенно, флагманом рассекая мельтешащую толпу. Мария старалась не отставать, как и не обращать внимания на топчущую ноги чернь. Неподалеку от городских ворот они взлетели на стены города, минуя их, а когда спрыгнули по ту сторону охраны славного города Парижа, миледи заметила двух вороных коней, что нетерпеливо били копытами, предвкушая грядущую гонку. — Мы уезжаем? — Разумеется, — Элайджа уже отвязывал лошадей. — Оставаться в этом сумасшествии я не намерен. Мы проедемся до Ла-Рошели, меняя лошадей, а потом сядем на корабль. Хватит с нас Европы. На пару сотен лет точно хватит.

***

Серое зимнее небо низко нависло над небольшим городком, нашедшим свое пристанище на берегах реки Святого Лаврентия. Дул холодный промозглый ветер, задувая под полы шубы. Плотная поземка стелилась по земле, припорашивая появившийся за ночь ледок. Порывы ветра сбивали с ног, вырывали из руки придерживаемые концы капюшона, меховые сапоги вязли в наметенных сугробах, заставляя цепляться и спотыкаться. На пустынной торговой площади не было никого, лишь на голых ветках деревьев каркали стаи ворон. Черные предвестницы смерти не стремились охрипнуть от спора. Они методично озвучивали своё мнение, добавляя что-то, когда гомон утихал — будто бы наводя порядок. Нельзя сказать, что идти через площадь было очень необходимо, но Марии всегда доставляло удовольствие идти теми путями, которые другие предпочитали обходить за тридевять земель. Вынырнув где-то у зажиточных домов в Верхнем городе, девушка прошла по одной улице, свернула на другую, и вскоре оказалась перед большим домом — большим для этого городка, но не для европейских столиц. Тихонько скрипнула деревянная дверь, прихожая встретила хозяйку полумраком. Сбоку заскрипела лестница, вынуждая девушку обернуться еще до того, как она сняла перчатки. Это спускался Элайджа, отчего-то по пути оттирая руки. — Как прогулка? Насколько я знаю, корабли в порт сегодня еще не заходили. — Сегодня — нет, — Мария всё-таки сняла перчатки. — Но пришел один незадолго до полуночи. Привез грузы и… посла. Сегодня у губернатора будет бал. — Вот как? — Майклсон поднял бровь. — Чей посол? — Людовика. Чей еще? Не Карла же. А другим Квебек и не нужен… — Луи наконец удостоил вниманием собственную провинцию? Неужто закончились интриги при дворе? — Они не кончаются, — она провела рукой по деревянным перилам, поднимаясь вверх. — Уж что-что, а интриги будут всегда. — Аннет приглашает на бал, — стоя на самом верху, девушка обернулась. — Ты будешь? — Конечно, — Элайджа удивленно смотрел ей вслед. — Если ты будешь.

***

Свечи в зале пылали ярко, люди уже танцевали, бальные комнаты топлены жарко, танец прогонит печали. Парными парами люди толкутся, блестит многоцветие нарядов. Главными фразами мысли прольются и прозвучит звон гитары. Мария кружилась в танце, меняя партнеров и раскланиваясь со знакомыми и незнакомыми людьми. Все они ей были безразличны, кроме, пожалуй, пары-тройки лиц, которых, как ни старайся, лет через тридцать-сорок, максимум полвека не станет, если Смерть в образе войны, яда или кинжала не придет за ними раньше. То, что начертано не изменить, можно и не пытаться. Нити судьбы прописаны раз и навсегда, как бы они не вились и с кем бы не переплетались. Можно назвать белое черным, можно — черное белым, суть от этого не изменится, как не изменится амплитуда единожды запущенного вечного маятника. Всё идет, всё меняется и всё остается прежним. Как нет ничего старого, так нет ничего и нового. Всё, что поменялось, было изначально заложено, ничего нового от добавилось, лишь проснулось под новыми обстоятельствами. Обстоятельства эти возникли на пороге бального зала, когда уже отбило девять. Запоздалый гость не торопясь постоял у входа, а затем вальяжно прошел в центр залы, раздвигая тут же смыкающиеся за ним линии. Он не счел нужным ни представиться, ни поздороваться, а просто остановился в паре шагов от танцующей четы Майклсонов и сложил на груди руки, неотрывно на них глядя. Впрочем, представление особо и не требовалось. — Отец? Что ты здесь делаешь? — Элайджа рукой отстранил Марию, задвигая её за спину. — Я по делам, — Майкл немного помолчал, а потом хмыкнул. — Вы можете меня не бояться. Если, конечно, не вздумали помогать Никлаусу. — Не вздумали, — сцепив зубы подтвердила Мария. — Правда? — мужчина повернулся к невестке. — Почему же тогда я встретил сегодня свою очаровательную дочурку и её куда менее очаровательного братца? Уж не хотите ли Вы сказать, что ничего не знали об их приезде? — Хотим, — подтвердил Элайджа, по-прежнему не пуская вперед жену, хотя что-то сделать им в переполненном народом зале было трудно. — И говорим. Военная выдержка играла свое, но Мария, в отличие от лорда, замерла, не в силах пошевелиться. — Ребекка здесь? — через силу выдавила она. — Уже нет, — Майкл неопределенно махнул рукой. — Не думаю, что Никлаус станет задерживаться, увидев меня. Думаю, они уже на полпути… куда-нибудь. Вы разрешите погостить у Вас некоторое время? Последняя фраза была произнесена с такой галантностью, что её невозможно было связать с предыдущими. Всё это время он неотрывно смотрел на Марию. — Разумеется, — девушка судорожно вздохнула, однако не чувствовала больше себя в опасности. Майкл не тронет её. Клаус ему важнее. Вот и пускай бегает. Ему полезно. Им обоим. Элайджа перевел непонимающий взгляд с отца на жену и пожал плечами. Если Мария не стискивает судорожно его руку, прося о помощи, то почему бы и нет? Возможно, они даже помирятся. Это так же странно, как и внезапная милость Людовика, но может всё-таки?.. На горизонте возникает посол Его Величества. Мужчины склоняются в поклонах, Мария приседает в реверансе. Француз мил и приветлив, что-то хорошее он вряд ли привез, что-то действительно хорошее, а не вывернутую наизнанку гадость. Девушка поднимается, в зале продолжают кружиться, не обращая внимания на виновника торжества, а в окно бьет снег. Он много куда еще бьет, но больше всего природе становится жаль две одинокие фигурки на пустынной дороге и она окутывает их покоем.