Напополам

Вкус алкоголя во рту начинал раздражать. Сколько он выпил? Три стакана? Пять? А может, бутылку? Он не знал, но всё равно продолжал пить, несмотря на чертовскую горечь и головную боль. Плевать. Нужно же как-то себя успокаивать. Вот только проблема была в том, что уже не успокаивало. Его больше ничего не спасало, но новую панацею для своего кровоточащего сердца он, увы, ещё не нашёл. Почти двенадцать, а Тома по-прежнему нет. Нетрудно догадаться, чем он там сейчас занимается, и это угнетало. Неужели какая-то малознакомая женщина может быть лучше, чем он и его любовь? Неужели вообще какая-то женщина способна заменить ему его? Биллу было больно. Очень больно. А ещё – одиноко. Он сидел совершенно один в пустой квартире, докуривал вторую пачку за день и наливал очередной стакан. Ему даже на секунду стало жаль свою печень и лёгкие, но какой смысл думать о физическом здоровье, если психическое уже давно пошло под откос? Он был уже на грани. Истерика медленными шагами подкрадывалась к нему, грозясь вылиться в огромнейший поток слёз и громкий скулёж, которые держать в себе больше не было сил. Он чувствовал себя преданной собакой, которую бросил хозяин. И это было приближено к правде, вот только хозяин никого не бросал, собака сама решила уйти. Блокнот для записей, лежащий на подоконнике, был практически полностью исписан. За последний месяц в его голове родилось больше десятка различных песен, потому что только так он мог изливать свою боль. А потом он будет рассказывать поклонникам, что очередной любимый человек разбил ему сердце, и они поверят, даже не зная о том, что каждая из сотен их песен посвящена лишь одному человеку. И этот человек знает об этом. Когда алкоголь слишком наскучил, блондин решил травить себя кофеином. Большая чашка чёрного горького с двумя ложками сахара стояла на кухонном столе, выпуская пар в потолок. Первый глоток, затем второй. Третий, четвёртый, пятый. Плевать, что горячо. Плевать, что обжигает горло. Кофе успокаивал, обволакивал сознание приятной пеленой и освежал мысли своим терпким, крепким запахом. Новое успокоительное? Нет, вряд ли. Ему уже ничего не способно помочь. Ожидание снова затянулось. Одна чашка сменилась второй, а на смену второй пачке пришла сигарета из третьей. Слёзы вновь дали о себе знать, а рана начинала пульсировать, распространяя боль по всему телу. Терпеть больше не было сил, трещина на их стене за эти сутки достигла фатальных размеров, ещё пару сантиметров и всё – рассыплется. Билл это понимал, Том же продолжал бежать, прекрасно осознавая, что силы в этом забеге неравные: простой смертный против любви. Смешно, не правда ли? В замочной скважине повернулся ключ, и блондин вздрогнул, крепче обхватывая руками остывшую чашку. Всё происходящее вызывало у него противное чувство дежавю, вновь напомнившее ему о его никчёмности. В прихожей послышался такой привычный усталый вздох, привычный звук упавших на пол кроссовок и привычные шаги. Выключатель привычно щёлкнул, и свет тоже совершенно привычно разлетелся по комнате. Привычным было всё. Всё, кроме них самих. От него пахло виски, сигаретами и сексом. Билл чувствовал его запах даже на расстоянии, и это ещё больше наталкивало его на мысль о том, что он всё-таки верный пёс. – Ты опять не спишь? Том был уставшим и каким-то отстранённым, сил не хватало даже на привычную сталь в голосе, поэтому тон его был удивительно мягок и спокоен. Билл молчал. Он чувствовал, как глубокий надрез в сердце начинает разрастаться и кровоточить ещё сильнее, чем прежде. Ему было нестерпимо больно, настолько больно, что хотелось просто выйти в распахнутое настежь окно, чтобы поскорее прекратить эти адские муки. Он любит его. Любит его до безумия, до сумасшествия, до дрожи в руках и слёз на ресницах. Он зависим от него, от его любви, от сильных рук, которые всегда были необычайно ласковы, от влажных, удивительно нежных губ, от тёплого голоса, от запаха, от мягких шагов и тихого дыхания. Ему нужен был Том, целиком и полностью. Он по праву принадлежал лишь ему одному и никому более. – Билл? Зубы, казалось, сейчас прокусят мягкую губу до крови. Он сдерживался из последних сил, старался не дать всему этому вылиться наружу, но… Он не смог. Надрывный всхлип, тихий стон, дрогнувшие плечи. Слёзы мокрыми дорожками побежали по бледным щекам, становясь символом их треснувшего барьера. Всё. Тупик. Финишная прямая. Бежать уже некуда, нет смысла. – Билл, ты чего? Внутри у брюнета болезненно кольнуло. Он никогда не мог спокойно смотреть на плачущего брата, инстинкт защитника всегда давал о себе знать в этот момент. Так было с самого детства. Билл всегда был чересчур сентиментальным, он мог плакать из-за грустной концовки фильма или книги, разбитой любимой чашки и печальных новостей об очередном теракте, и единственным человеком, который мог его успокоить, заключив в свои тёплые объятия, был Том. И вот сейчас он стоит и уже во второй раз наблюдает за слезами самого родного существа, не зная, как будет правильнее поступить. Хотелось обнять и, целуя в пухлые, такие любимые губы, просить прощения за всю ту боль, что ему пришлось испытать. Но ведь они уже держались три года… Для них это был слишком большой срок, поэтому где-то там, на задворках сознания, он понимал, что, наверное, они смогут продержаться ещё. Но это ведь не может длиться всю жизнь, верно? Мысли мужчины прервал очередной всхлип. Нет, это слишком больно. – Билл, – подходит ближе и садится рядом, чувствуя бешеное сердцебиение, отдающее глухой болью в каждой клеточке его тела. Он не знал, что говорить, поэтому из уст вырывалось лишь короткое, совершенно простое для многих, но безумно сладкое и нежное для него имя. Том никогда не умел красиво говорить, из них двоих этот талант передался младшему. Билл всегда говорил, Том – делал. Крепкая рука несмело легла на худую подрагивающую спину, начиная успокаивающе поглаживать. Это был первый шаг, и он был сделан. Блондин, казалось бы, перестал дышать. Это был самый близкий и интимный момент за последние три года, и он хотел насладиться им сполна. Однако это был не предел. Через какое-то время вторая рука легла на живот, и брюнет несмело притянул всё ещё трясущееся от периодических всхлипов тело к себе. Это было потрясающе. Он слышал, как стучит его сердце, чувствовал горячие слёзы на своей груди, ощущал тёплое дыхание в шею. Это было так забыто и по-старому, но при этом так привычно и правильно. Билл не верил в то, что сейчас происходило. Неужели Том всё-таки сдался? Неужели понял, что бежать бесполезно? – Не плачь, прошу тебя, – горячий шёпот на ухо, – не могу смотреть на твои слёзы, знаешь ведь. – Мне очень больно, Том. За что ты так? Разве я даю тебе поводы для слёз? Брюнет молчал. Он всё ещё был не готов к разговору и всё ещё не знал, как будет правильно. Да, он сейчас сжимал близнеца в своих руках, пытаясь унять его боль, которую сам же и причинил, но это было действие. Слов же у него по-прежнему не было. Билл застал его врасплох. Он не был настроен на разговор в ближайшее время, и он боялся, что они могут совершить очередную ошибку. – Я не знаю, что сказать, Билл. Это трудно, я… Я не могу описать всё то, что чувствую, и я, наверное, ещё не готов тебя выслушать. – Я знаю. – Обижаешься? – говорит и непроизвольно сжимает тело брата ещё крепче, будто бы боясь, что тот может сбежать от него. – Нет. Понимаю. – Спасибо. В объятиях брата было настолько хорошо, что Билл боялся даже лишний раз пошевелиться, чтобы не испортить такой долгожданный момент. Тепло и крепко. Нежно и ласково. Так, как было когда-то. Ему хотелось смеяться и плакать одновременно. Хотелось покрывать лицо Тома поцелуями, шептать ему на ухо о том, как сильно любит, зарыться носом в тёмные пряди и припасть к самым желанным губам, но вместо этого он лишь уткнулся лбом в его плечо и закрыл глаза, всё ещё чувствуя невесомые поглаживания по спине. Сейчас их огромная стена будто бы рухнула. Между ними не было прежнего холода и отдалённости, всего лишь небольшое напряжение, вызванное неожиданностью всего происходящего. Блондин всё ещё мелко подрагивал, давая новым дорожкам скатиться по его лицу. Теперь же он плакал от счастья. Он понимал, что всё, скорее всего, изменится, когда Том разберётся со своими тараканами в голове. Весь оставшийся вечер они молчали. Кофе теперь стал врачом для обоих близнецов, а третья пачка была поделена пополам. Том думал. Много и долго. Сейчас ему хотелось смеяться, прямо дико заржать самому себе в лицо и назвать себя полным придурком, который решил променять любовь на нормальную жизнь. И знал ведь, что нормальной жизни без Билла быть не может, но всё равно решился. Эта идея пришла к ним в голову не просто так. В последний год отношений они слишком много ссорились. Причины были абсолютно разнообразными, начиная от ревности и заканчивая случайно пролитым на кровать чаем. День без разногласий считался проведённым впустую. Они взрывались, ссорились, кричали, а после, когда мирились, раздирали друг другу кожу на губах слишком жёсткими поцелуями и оставляли на телах багровые отметки. Примирительный секс был для них лучшим, просто потому что другого у них не было. Но продолжаться так долго не могло. Вскоре они перешли все допустимые границы. Они начали изменять. Хотя измены Билла трудно было назвать таковыми, ведь никого другого, кроме брата, он хотеть не мог. Но это не мешало ему каждый вечер пропадать в клубах и приходить домой под утро, рассказывая близнецу о каком-нибудь горячем парне, с которым он развлёкся этой ночью, желая его позлить. Позже, когда их отношения превратились во что-то невыносимое, они решились на разговор. Удивительно, но первый шаг к этому был предпринят Томом, которого буквально разрывало на кусочки от дикой ревности. Они тогда долго кричали, толкались, обвиняли друг друга во всех смертных грехах, а потом, когда на желчь и злобу не осталось больше сил, устало опустились на пол, соприкасаясь плечами. Билл предложил попробовать ещё раз пожить без любви друг друга, даже не предполагая, что на следующий день будет зажимать зубами ткань подушки, чтобы брат не услышал его всхлипов. Последним аргументом стала вездесущая неправильность, с которой они, в принципе, уже успели немного смириться. Том согласился, хоть и понимал, что всё это чересчур глупо. И что теперь? Теперь его брат каждый день проводит в слезах, мечтая вернуть всё на свои места. Пусть кричит, пусть ругается, пусть хоть бьёт и изменяет, лишь бы был рядом. Они сидели в гостиной около часа. Просто пили слишком быстро остывший кофе и медленно докуривали остатки пачки, не произнося ни слова. Биллу хотелось вновь обнять брата и устроить голову где-нибудь у него на плече или на груди, но он продолжал молча курить, понимая, что всё ещё не может позволить себе такую роскошь. Том чувствовал себя последним ублюдком. Как он мог заставлять любимого человека так страдать и мучиться? Его поведение не казалось ему неправильным, когда он не знал о состоянии брата, но сейчас, увидев всю его боль и душевные муки, он ненавидел себя за все те ошибки, что совершил, желая всего лишь оторваться от прошлого и начать новую жизнь. Жизнь, в которой не было бы их тайны, покрытой мраком. Глупо, но тогда, когда всё пошло наперекосяк, они думали, что всё дело именно в этом. Им было трудно решить, кто они всё-таки друг для друга: партнёры или братья? Нет, они весьма успешно совмещали две эти роли, но иногда бывали такие ситуации, когда нужно было видеть чёткую границу и выбирать что-то одно, но они с этим не справлялись. – Хватит столько курить, – с укором сказал старший и вытащил из рук близнеца очередную сигарету, – совсем о себе не думаешь. Внутри Билла всё расцвело. Том заботился о нём? Это было потрясающее чувство. Хотелось улыбаться и кричать на весь мир о своём счастье, но он не хотел снова показывать брату свою слабость, поэтому лишь сдержанно приподнял уголки вверх и откинулся спиной на мягкую софу. Внутри него бушевало столько эмоций и чувств, которыми он до безумия хотел поделиться с любимым человеком, но блондин понимал, что ещё слишком рано, Том не готов. Сейчас его слова могли сделать только хуже, и он осознавал, на что шёл, когда с болью во взгляде и отчаяньем в голосе произнёс: – Не оставляй меня больше по ночам, прошу. Том молчал. Однако после, облизав пересохшие губы, всё-таки ответил: – Больше никогда. Блондин готов был поклясться, что миллионы бабочек вот-вот разорвут его изнутри, норовя вылететь наружу от тянущей нежности и огромной радости. Брюнет понимал свою ошибку, понимал и хотел исправить. Да, он всё ещё был не готов к тому, чтобы всё обсудить и прийти к какому-нибудь решению, но он чётко понимал, что больше не позволит себе причинить брату хотя бы капельку боли. Он и так должен в Аду гореть за всё то, что совершил. Том усмехнулся. Глупое сравнение, ведь, по сути, в Аду он гореть уже должен давно, хотя бы за то, что на протяжении стольких лет придавался плотской любви с родным братом. – Ты голоден? Может, приготовить тебе что-нибудь? Казалось бы, весьма неуместное предложение, ведь на часах сейчас было около двух ночи и давно было пора пойти в постель, но вся атмосфера вокруг была настолько спокойной, тихой и даже немного семейной, что Биллу захотелось добавить в неё ещё что-нибудь тёплое и приятное. Том любил, когда тот ему готовил, даже несмотря на то, что кулинарные способности младшего были далеки от идеальных. Он улыбнулся и согласно кивнул, направляясь за братом на кухню, где совсем недавно были разрушены остатки их собственноручно выстроенного барьера. Через какое-то время квартиру наполнил запах жаренных овощей, которые старший любезно вызвался нарезать, а спагетти были близки к полному приготовлению. Том сидел и увлечённо наблюдал за стоящим у плиты близнецом, любуясь каждым его движением. Он настолько привык запрещать себе любые мысли о брате, что уже позабыл, насколько тот прекрасен: худая узкая спина, тонкие, выглядящие невероятно нежными руки, небольшие округлые ягодицы, которые всегда порождали в его голове самые смелые фантазии, и длинные стройные ноги, вызывающие зависть абсолютно у всех девушек, кто хоть раз взглянул на них. Ему нравилось то, что он видел перед собой. Всегда нравилось. На секунду у него даже появилось желание подойти к такому растрёпанному и по-домашнему милому брату, обнять его со спины и уткнуться носом в белые пряди, а после оставить влажный поцелуй на остром плече. Но он быстро справился со своим желанием, понимая, что ещё слишком рано. Чересчур поспешными действиями они могли всё испортить. – Послезавтра мы улетаем домой. Билл и сам не понимал, зачем говорил это, глядя на поедающего его приготовленный на скорую руку ужин брата, просто вся обстановка была настолько непринуждённой, что хотелось обсуждать какие-нибудь незначительные мелочи, как самая настоящая семья, которой они были прежде. – Я, если честно, уже немного соскучился, – Том улыбнулся, заглядывая в тёплые, наконец-то светящиеся счастьем глаза близнеца. – Я тоже. Больше они не говорили. Брюнет молча доедал свой поздний ужин, а блондин, не сводя с него глаз, мечтал о том, что когда-нибудь всё вернётся на свои места, и они вновь станут друг для друга самыми близкими людьми.