Научи меня летать

Что я делаю? — именно этот вопрос настойчиво звучал в моём сознании. Мне никак не удавалось понять, почему я не попросила Кирилла уйти. Теперь он сидит рядом, в каком-то полуметре от меня и пробуждает давно забытые ощущения. Мне тяжело и больно находиться рядом с ним, потому что никак не удаётся забыть его предательство. А ещё меня одолевает чуть ли не физическая потребность прикоснуться к нему. Вспомнить не в мыслях, а наяву, какая на ощупь его кожа, его мужской запах, неповторимых вкус порочных губ… И я презираю себя за эти мысли. Никогда! Ни за что! Годы назад он сделал свой выбор, и мне пришлось его принять, теперь он чужой. Украдкой бросила на мужчину взгляд из-под ресниц, и сердце сжалось от тоски по несбывшемуся. Всё, хватит. Я с самого начала знала: встречаться с ним мне не стоит. Даже спустя годы он каким-то непостижимым образом влияет на меня. Одно его присутствие ослабляет мои барьеры. В присутствии той же Юлии у меня не возникало никаких идиотских порывов, только старая обида и разочарование грызли меня, тогда как в присутствии Кирилла я, того и гляди, утрачу адекватность. Мне это не надо. Значит, необходимо срочно уходить. Немедленно. Пока не сказала или не сделала что-то, о чём в последствии буду жалеть. — Пойду я, пожалуй, — произнесла я, немного неловко вставая на ноги. — Ангел, — тихо, но с каким-то надрывом произнёс Кир, ухватив меня за руку. Его пальцы на моём запястье обжигали кожу. Я невольно замерла, наткнувшись на взгляд глаз-хамелеонов, которые сейчас казались зелёными, выдавая бушующие в его душе эмоции. — Что? — голос неожиданно сел и показался мне хриплым и скрипучим. — Я знаю, что Юлия приходила к тебе, — тихо произнёс он, продолжая удерживать меня рукой и взглядом, — она не должна была этого делать. То, что мы сделали семь лет назад непростительно, и, как мне кажется, мы просто не имеем права просить тебя о чём-то. К чему он это говорит? Зачем? — Да, — и это «да» имело множество смыслов. — Я видела вашу дочь. Она очень похожа на тебя. Не знаю, почему я это сказала. Кирилл же на это стиснул челюсти и хватка на моём запястье стала чуть сильнее. — Это всё? — через силу выдавила я. Общаться с бывшим возлюбленным было ещё тяжелее, чем молчать. Кир продолжал удерживать мою руку, мрачно и задумчиво разглядывая воду в пруду. — Отпусти, — чуть дёрнула я рукой, так как его прикосновение становилось слишком невыносимым. Мужчина вздрогнул, словно на какой-то момент выпал из реальности забыв обо мне и том, что держит меня за руку. Когда его хватка разжалась, я развернулась, чтобы наконец уйти. — Я не должен тебе этого говорить, не имею права и, наверняка, пожалею вскоре, но не могу молчать, — донёсся до меня голос Кирилла. Застыв, как вкопанная, я ждала продолжения, и оно не заставило себя долго ждать. — Когда семь лет назад ты сбежала, не дав мне шанса объясниться, мне казалось, моя жизнь кончена. Я был в отчаянии, мне было ужасно плохо, и я злился на тебя, что ты так легко поставила крест на нас, наших мечтах и клятвах. От его слов в душе всколыхнулось сильнейшее возмущение. Да как он смеет обвинять в чём-то меня? Это он и она — предали меня. Буквально убили, ведь я верила им, как самой себе, считала самыми близкими и родными! — Вы предали меня! — прошипела я гневно, поворачиваясь к Кириллу лицом. — Вы оба! Это для вас, для тебя конкретно наши клятвы ничего не значили! — Знаю, — виновато кивнул мужчина. — То есть, наши клятвы много значили для меня, но тогда мне было легче обвинять всех вокруг, хотя всегда знал, что в первую очередь виноват я сам. Кирилл запнулся, видимо, подбирая слова. Мне не хотелось слушать ещё одну исповедь, снова ворошить прошлое и переживать боль предательства, но я продолжала неподвижно стоять, ожидая, когда он снова заговорит. — Твой побег, беременность Юлии и эта женитьба: тогда всё навалилось как-то разом, и усугублялось убийственной болью и тоской по тебе. Я в прямом смысле слова плюнул на свою жизнь, даже более того: целенаправленно спускал её в унитаз. Напивался до потери сознания, баловался дурью и влезал во всевозможные конфликты, в надежде, что однажды я просто не проснусь или меня убьют в одной из пьяных драк. Я просто не видел смысла в своём существовании. Рождение Люды всё изменило. Она стала моим спасением. Знаешь, всю беременность Юлии, я отказывался признавать, что это мой ребёнок. Надеялся, что она нагуляла его от кого-то другого, и даже когда дочка родилась, не желал даже взглянуть на неё. Но как только я взял её на руки, то сразу почувствовал с ней родство, понял — Людмила моя дочь, моя плоть и кровь. Я полюбил её сразу и навсегда. Знакомство с дочерью заставило меня пересмотреть приоритеты, изменить свою жизнь. На тот момент почти никто не верил в меня, на мне поставили крест, но со временем я доказал всем, что я чего-то, да стою. И всё потому, что я хочу, чтобы моя дочь мной гордилась и жила достойной жизнью. — К чему ты мне всё это рассказываешь? — спросила я. Всё это я уже слышала от Юлии и успела устать от этих рассказов. И Юлия, и Кирилл щедро делятся, как им было плохо из-за свершенного поступка, но ни один из них не спросил, какого было мне. — К тому, что несмотря ни на что, на изменения в жизни, успешное дело и рождение обожаемой дочери, я никогда не забывал тебя. Все эти годы, ангел, я помнил тебя и любил. Порой мне кажется, что сколько бы ни прошло времени и как бы не изменилась моя жизнь, я никогда не смогу разлюбить тебя. Наверное, это моя расплата: любить тебя и понимать, что сам всё разрушил. Я дважды пытался построить новые отношения, но каждый раз понимал безнадёжность затеи. Похоже, я из породы однолюбов. Мне хотелось закричать на него. Заставить замолчать. Ведь сказанное им так удивительно точно перекликалось с моими собственными чувствами. Ведь мне тоже никак не удавалось до конца освободиться от чувств к нему. Сколько раз я казнила себя за это! Сколько раз готова была взвыть от отчаяния и злости на себя, считая себя безнадёжной идиоткой. Ведь, будь я умнее или сильнее, смогла бы сбросить это ярмо и жить дальше, не оглядываясь назад. Возможно, смогла бы полюбить Женьку так, как он того заслуживает и стала бы, наконец, счастливой. Но нет, я никак не могу забыть былое, и этим мучаюсь сама, и мучаю Женьку, используя его, как личный спасательный круг в океане жизни. — В минуты, когда тоска по тебе становилась особенно острой и невыносимой, я порой мечтал вернуться в прошлое и всё изменить. Представлял, как бы мы могли быть счастливы. Потом выныривал в реальность и ужасался собственным мыслям, ведь приходило понимание, если бы я всё изменил в моей жизни, не было бы моей принцессы. И тогда мне казалось, я в шаге от сумасшествия. И, опять же, дочка становилась моим путеводным маяком, не давая свихнуться. И ещё здравый смысл, твердящий, что всё случилось, как случилось, ничего не изменить, и теперь ты потеряна для меня навсегда. Мы буквально жители разных миров. Даже сейчас: ты стоишь так близко от меня, такая невыносимо родная и бесконечно чужая. Мне безумно хочется прикоснуться к тебе, обнять, поцеловать. Заняться с тобой любовью и больше никогда, никуда не отпускать. И единственное, что останавливает меня от этого — понимание, что я потерял это право много лет назад, да и ты этого больше не хочешь. Смотришь на меня, как на чужака. И даже если бы это было не так, то всё равно, это — безнадежно. Кто ты и кто я? Ты — звезда кино, знаменитость, тебя любят, тебе поклоняются, и я — простой парень, да ещё имеющий дочь от связи с твоей некогда лучшей подругой. Ты бы никогда не отказалась от всего, чего достигла, ради того, чтобы жить в нашем захолустье со мной и моей дочерью. И я бы не согласился отправиться с тобой в Москву, ведь вся моя жизнь тут, моя дочь тут. Её мать никогда бы не согласилась отпустить её со мной, а я бы ни за что не бросил её, как бы сильно тебя не любил. Да и все мои размышления не имеют смысла, ведь, для начала, ты никогда меня не простишь. Я чувствовала, Кирилл искренен как никогда. Он буквально вывернул передо мной душу, только мне это совершенно не нужно. Его слова причиняли боль. Он невероятно точно описал ситуацию, то, о чём я сама невольно размышляла не раз. Его признание имело оглушающий эффект. Невольно к горлу подкатывал горький ком. Хотелось плакать и кричать. Хотелось ударить его за то, что он всё уничтожил. Ведь если бы он тогда не предал меня, мы могли бы быть счастливы. Мы любили друг друга в прошлом и даже в настоящем, пронизанным горечью и безысходностью, наши чувства были живы. Пусть изуродованные и еле живые, но они всегда теплились в моём сердце, и в его тоже, как я узнала сейчас. Только он прав: нас разделяет даже не пропасть, а целая вселенная, и нет ни единого шанса её преодолеть. Слишком многое нас разделяет: предательство, боль, его вина и моя невозможность простить, я уж молчу про его дочь, которая сама по себе живое напоминание о предательстве, и навечно связала Кирилла с Юлией, а так же совершенно разные, непохожие жизни. — Блять! — не удержался Кирилл после затянувшегося молчания, и я невольно вспомнила, как старалась отучить его сквернословить, вбивая в его упрямую голову, что это совсем не круто. — Скажи хоть что-нибудь, ангел. — Чего сказать, Кирилл? — и вправду, чего? — Ты сам всё сказал. Между нами всё, навсегда в прошлом, мы жители разных миров. И я не могу простить ни тебя, ни Юлию. Когда-то Маша Черкасова была убеждена, всем нужно давать второй шанс, она умела прощать, но вы убили её. Мария Ларина не столь благородна и прощать не умеет. И, даже если бы случилось чудо и мне это удалось, то ни ты, ни я не отказались бы от того, что каждому из нас дорого. И больше не теряя ни секунды, я направилась прочь. Мне невообразимо хотелось уйти от этого мужчины как можно скорее и дальше. Этот разговор разбередил старые раны, вывернул их мясом наружу. В душе царило смятение, какого я не ощущала уже много лет. Идея прийти на «наше» место была скверной. Больше я не допущу подобных ошибок. Нам с Кириллом не стоит больше пересекаться, и я искренне надеюсь, что мне удастся избегать встреч с ним всё оставшееся время. А пока домой, под укрытие родных стен. Тем более, я и без того задержалась, отец уже наверное заждался меня.

***

Когда я вышла на дорогу, с которой открывался вид на родной дом, у меня упало сердце, стоило мне только увидеть машину скорой помощи у входа. Следом я заметила полицейскую машину, и моя тревога сильно возросла. Мне стало страшно. Я уже понимала, чувствовала: случилось что-то страшное, неповторимое. Стоило мне переступить порог, как подтвердились худшие опасения, когда я увидела рыдающую в голос маму, которую безуспешно пытался о чём-то расспросить блюститель закона. — Что… Что произошло? — спросила я, обмирая от страха. — Вы Мария Черкасова? — спросил меня полицейский. — Да, — тихо ответила я. — Так что случилось? — Ваш отец покончил с собой, принял сверхдозу сильнейшего психотропного препарата. В этот момент, второй раз в жизни, мне показалось, что небо упало на землю. Полицейский продолжал что-то говорить, о чём-то спрашивал, но я уже не воспринимала его слов. Они доносились до меня, словно сквозь вату, в виде бессмысленного гула. Как? Папа не мог этого сделать! Он любил жизнь! И он никогда бы не поступил так со мной и мамой! Этого просто не может быть. Наверняка произошла какая-то ошибка. К сожалению, ошибки не было. Папа действительно сделал это. Нам же он оставил предсмертную записку, в которой писал что больше не в силах терпеть постоянную боль и влачить столь жалкое существование. Он просил нас понять его и простить. Говорил, что очень нас любит и уходит из жизни счастливым человеком. Видя, как убивается моя обычно сдержанная мать, я только сейчас поняла, как сильно она любила отца. Она постоянно плакала и была просто не в состоянии заниматься похоронами, поэтому этим занялась я. Тем более, когда временная глухота, после того, как полицейский озвучил страшную новость, я словно онемела. Внутри плескался Ад, но снаружи я словно покрылась коркой льда. Даже страдания и волнения из-за предательства Кирилла и Юлии словно померкли, стали какими-то блеклыми на фоне чудовищной потери. А, может, просто одна боль наслоилась на другую и вызвала эмоциональное одеревенение. С удивляющим саму себя хладнокровием я занималась организацией похорон. Договорилась с ритуалом, администрацией кладбища и рестораном. Обзвонила множество народу, приглашая их проститься с папой. Наступил день похорон, я смотрела как гроб с родным и любимым человеком опускают в землю совершенно сухими глазами. Мне казалось, всё это происходит не по-настоящему и не со мной. С момента, как узнала страшную весть и до сего момента, я не пролила ни слезинки. Я понимала, это ненормально, и мне хотелось, чтобы это состояние эмоционального ступора отпустило, позволив мне оплакать любимого отца, но оно не желало проходить. И я опасалась, что эмоции могут вырваться наружу, помноженные этим столбняком в самый ненужный момент. Я боялась этого. Только изменить ничего не могла. Невольно я оглядывала людей, которые пришли на похороны. Мозг отстранённо, как-то автоматически отмечал, что лишь на некоторых лицах написана настоящая скорбь и боль потери. Остальные непонятно зачем пришли, наверное, для галочки, показать всем какие они хорошие, ведь папа был уважаемым в местных кругах человеком. После погребения я продолжала тупо пялится в пространство, ко мне постоянно подходили какие-то люди, произносили скупые соболезнования. Я им кивала, что-то отвечала, но всё словно проходило мимо меня. — Маруся, — внезапно напротив меня оказалась Юлия, — мне так жаль. Казалось, она искренне расстроена и переживает за меня. Совсем недавно, само её присутствие было мне в тягость, пробуждало к жизни давнюю боль. Сейчас же, глядя на бывшую подругу, я не ощущала ничего, ни радости, ни злости и обиды. Я лишь кивнула девушке, и она отошла. И снова люди, калейдоскоп из лиц. А потом, я почувствовала, объятия. Крепкие, и обладателя обнимающих меня рук, я узнаю даже спустя вечность. — Ангел, держись, — прошептал мне Кир на ухо. — Я бесконечно соболезную твоему горю, но я знаю, какая ты сильная, ты справишься, маленькая. В этот момент что-то дрогнуло внутри. «Ангел», «маленькая» — ласковые прозвища из прошлого, так называл меня только один человек. В объятиях Кирилла сейчас не было ничего плотского, хотя он и признался в своём желании несколько дней назад. Они несли в себе поддержку и дарили странный покой. Это казалось мне невообразимо странным и лишний раз подтверждало, что, похоже, у меня не всё в порядке с головой. Ведь в любой другой ситуации, я бы ни за что не позволила ему себя обнять. Поминки мне показались ещё невыносимее похорон. Если по началу все делали скорбные мины и с разных сторон звучали добрые слова о папе, то вскоре люди, словно забыв зачем здесь собрались, принялись обсуждать личные дела и проблемы. Кто-то даже начал шутить. Мне было неприятно находиться в обществе лицемеров. Как никогда я жалела, что рядом нет Женьки, который как обычно стал бы для меня источником внутренних сил. Я звонила ему, чтобы сообщить о случившемся горе, рассчитывая на его поддержку, но на момент звонка Женька по делам фирмы находился в Китае. Что он там забыл не знаю, хотя он далеко не первый раз улетает заграницу из-за своей работы. К моему бесконечному сожалению, самый ранний срок его появления, с учётом срочного завершения дел, всех перелётом и прочих транспортных проволочек, сегодняшний вечер. Только до него ещё дожить надо. Сейчас же я чувствовала себя какой-то беспомощной. Мне отчаянно захотелось куда-нибудь сбежать, чтобы не видеть всех этих людей, большинству из которых не было никакого дела до моего отца. Я оглянулась на маму и убедившись, что тётя Марина рядом с ней, не оставит её и, в случае чего, поможет и поддержит её, тихонько встала и покинула это сборище. Выйдя на улицу, я вдохнула насыщенный влагой из-за недавнего дождя воздух, и направилась куда глаза глядят. Неожиданно я осознала, что рядом кто-то идёт. Подняв голову, я увидела Кирилла. — Уходи, — обронила я безэмоционально. — Нет, — покачал мужчина головой. Я надеялась, ему быстро надоест тащиться за мной, но время шло, а Кирилл продолжал идти рядом, правда на расстоянии. Свернув в сторону, я очутилась во дворе какого-то трехэтажного дома. Заметив лавочку, я с облегчением опустилась на неё, так как у меня начали гудеть ноги. Кирилл сел рядом. — Кирилл, пожалуйста, уйди, — снова попыталась я прогнать мужчину, — Я хочу побыть одна. — Ну уж нет, — упрямо поджал он губы, — ты явно не в себе, ангел. Ты всегда была эмоциональной, а сейчас словно мёртвая. Я не оставлю тебя в таком состоянии. Его упорство начинало меня злить. — Нормальное у меня состояние! — огрызнулась я. — Что ты привязался ко мне? Пойми, я тебе не рада! — Вот, — широко улыбнулся этот гад, — злись, кричи. Дай выход своим эмоциям. — Да как ты смеешь! — вспыхнула я. — Убирайся! Ты изуродовал мою жизнь! Ненавижу тебя! Какого чёрта ты вообще припёрся на похороны моего отца?! — Во-первых, я его знал и уважал. Твой отец был достойным человеком. Во-вторых, чтобы поддержать тебя. Я знаю, как может сломить потеря, — ответил Кирилл. — Да пошёл ты! — закричала я в бешенстве. — Что ты можешь знать об этом?! Ты никогда никого не терял; желаю ещё долго не знать, каково это! — Ошибаешься, — тихо произнёс мужчина. — Однажды я потерял единственную женщину, которую любил. И пусть она жива, это ничего не меняет. Для меня она недосягаема. — Я не собираюсь обсуждать твои проблемы и наше прошлое! — я буквально задыхалась от возмущения. — У тебя вообще есть хоть что-то святое? Я только что похоронила своего папу, а ты опять лезешь ко мне со своей любовью и нашим прошлым. Ты… И неожиданно плотину прорвало, я разрыдалась. Горько, в голос. Осознание, что папа ушёл навсегда, навалилось особенно сильно. Понимание, что больше никогда он ничего не скажет мне, не улыбнётся, я не смогу его обнять и посмотреть в его лучистые серые глаза, стало невыносимо острым, убийственно болезненным. — Вот так, ангел, — тихо шептал Кир, прижимая меня к себе и легонько поглаживая по волосам. — Поплачь о нём, он того достоин. Не держи эту боль в себе. И я плакала, как не плакала очень давно. Когда-то я дала себе обещание, что больше никто не увидит моих слёз, и сегодня я нарушила его. И мне было плевать. Совсем недавно я всеми силами намеревалась избегать этого мужчину, сейчас же я вцепилась в его рубашку, словно он мой спасательный круг в океане безысходности потери. Не отдавая себе отчёта, я искала утешения в его объятиях, щедро поливая его грудь слезами. И мне не было стыдно. Во всяком случае, сейчас. Может, потом я и пожалею об этих минутах слабости, но сейчас все убеждения, препятствия и старые обиды словно отошли на десятый план. Он и его объятия мне были просто жизненно необходимы.