***
Бедные мозги, думается мне, когда решаю без перерыва уже сотую по счёту задачку в работе над ошибками, закинув за голову руку и спрятав ноги по колено в ворохе одеял. Да, учёба проходит плодотворно, хочу заметить. Даже когда я чуть приврала с количеством выданных задач, а решать их вообще-то нет уже ни сил, ни мало-мальского желания. И кровать у Тсуны как раз для такого случая, удобная до безобразия: от мягкости подушки и одеял, на которых я устроилась со всей своей наглостью для рассмотрения и последующего решения примеров, веки смыкаются, а мысли скромно собираются в одну компанию. Компанию уходящих прочь при виде подступающего сна. - Ми-иэ, - откуда-то сбоку забавно тянет Тсуна, голос которого доносится до меня, словно сквозь толщу воды. Забавно и тут же чрезмерно строго – на сегодня он является моим суровым «репетитором», натаскивающим по предмету, который я, вроде как, и так неплохо знаю. Только вот Тсуна, по идее, пытается хоть немного приучить меня к вниманию. Его концентрированию, нежели решению каких-то там простецких математических задачек: моя склонность отвлекаться в последнее время приобретает всё более устрашающий размах, а мысли так и норовят взять более мечтательный уклон, что и показал, скорей всего, совсем недавно выполненный тест по математике. Мне самой это кажется слегка странным, потому как раньше такого за собой не замечалось. А сейчас просто… все приобретает масштаб маленькой катастрофы. И уж не просыпаются ли во мне подростковые закидоны?.. К несчастью на данный момент, Савада Тсунаёши – репетитор, пытающийся хоть как-то привести творящийся со мной и моей учёбой бардак в норму. И здесь, в таком скромном предложении, должна передаваться вся моя скорбь по сему факту: сдаётся, что Реборну здесь делать совершенно нечего и пора бы паковать ему чемодан в Италию, с ним же самим внутри. Уже сейчас мне открываются диктаторские замашки и чуть ли не явная любовь соседа к мгновенному выполнению другими людьми его приказов, точному следованию графику запланированной работы. О, он более чем ответственно относится к своим делам! Интересно, почему Савада Тсунаёши не пытается реализовать или даже заметить приказы кого-то другого по отношению к себе самому? Ведь от каких-то рабочих моментов Хибари Кёи всегда чуть ли не отмахивается рукой. Но всё равно не может при этом оставить работу невыполненной. - Савада-сан, - запинается шепотом на суффиксе Гокудера, старающийся не упоминать мафиозных словечек при присутствующем в комнате Ямамото, но не убирающий уважительных ноток из своего голоса, - видимо, Синохара-сан сильно устала, может, не стоит… - Пф-ф, - слышится в ответ громкий смешок Тсуны, а также его недовольное: - Когда она соизволит подремать, я ведь не могу остаться в стороне? Честно говоря, сквозь подёрнутые пеленой дремоты мысли не понравилась такая вот его фраза с явным подвохом. И я даже собиралась в итоге приоткрыть один глаз, дабы взглянуть, что же там такое пакостное намечается. А потом, когда кровать прогнулась от лишнего веса и послышалось злодейское «сейчас я тебе подремлю», вовсе отчётливо запахло жареным. Я совершенно не ожидала тяжёлого приземления учебника на свою многострадальную и не готовую к таким выкрутасам судьбы голову. Сонливость как рукой сняло. - Ау! – воскликнула возмущённо и даже с толикой обиды, встречаясь глазами с совершенно невозмутимым взглядом глаз оттенка карамели. И спорить как-то резко расхотелось. – Я даже не спала, вот совсем не спала. Тсуна чуть прищурился, приподнял зажатую в ладони толстенную книгу с говорящим словом «Математика» на обложке и не сказал ни слова. Но я умудрилась почувствовать себя до ужаса виноватой – вот умеет же надавить психологически, когда хочет и когда это совершенно никому не нужно. В первую очередь не нужно мне. - На листе решено уже больше половины заданий, - тихим, но уверенным голосом сообщила ему, будто бы пытаясь показать, что всё вполне себе неплохо и повода для недовольства не наблюдается вовсе. Но… - А остальное? К завтрашнему дню оно само не решится, - категорично заявили мне, и (как только можно противиться такому желанию?) захотелось огреть Саваду его же учебником. Каково было последующее удивление, когда, опустив руку рядом с моей головой и склонившись ближе, этот злой человек сказал: - Не выполнишь через пятнадцать минут – высеку. И нет, ни капли пошлости в словах – констатация заурядного и строгого факта. Сомнений не было, что чья-то жопа будет бита , если это требование будет пропущено мимо ушей. А также очевидно в своей простоте то, что кто-то таки достиг точки кипения и совершенно не готов выслушивать мои оправдания даже в роли друга. Однако по чистому везению, которое хоть изредка удосуживается повернуться ко мне не только задним местом, под боком зашевелилось одеяло, и послышался заспанный плаксивый голосок: - Отстань от неё, противный. Пошёл прочь отсюда! Я и Тсуна синхронно и с одинаковым удивлением во взгляде воззрились на маленького темноволосого кучерявого мальчишку, чьи рога непонятным образом сдвинулись от долгого копошения под одеялом на затылок. Насупленный ребёнок смотрел на Саваду с таким праведным возмущением, что чувствовалось, будто бы ему не только помешали поспать и обидели друга, но и испортили жизнь одним лишь своим существованием. А большие глаза со слегка мутноватым после сна взглядом щурились от зарождающегося в их глубине детского и оттого яркого гнева. Кто-кто, но Ламбо на кровати Савады Тсунаёши лишним себя совсем не чувствовал. Что и вызывало во мне одно лишь невероятное умиление. Мой защитничек. - Тупая корова, - ошалевшим от удивления и возмущения голосом молвил Хаято, очки которого сползли на кончик носа и которые он не поправлял всё из-за тех же смешанных чувств и эмоций. – Ты совсем уже с головой не дружишь, мелочь рогатая? Ты думаешь, кому и что говоришь? Пепельноволосый выронил карандаш из рук и на некоторое время, откровенно говоря, был потерян для нас. - Но-но, Хаято-кун, - тут же вторил ему спокойный голос бейсболиста, также заинтересованно поглядывающего на темноволосого мальчишку, - не надо так злиться на соседа Миэ-тян и Тсуны-куна. На детей так в Японии никто не ругается, и тебе не советую. - Да к дьяволу такое, слушать ещё тебя не хватало! – на несколько децибел повысил свой голос подрывник, вернувшийся из шокового состояния. – Что за хрень с этим ребёнком? Джудайме… И комната, недавно пребывающая в умиротворяющей и слегка сонной тишине, приобрела удушающую атмосферу от возникшего на пустом месте шума, до того дикого, что кусочек кровати с плотными одеялами и большими подушками показался настоящим Раем – всегда можно использовать эти вещи по прямому назначению. Например, накрыться всем этим с головой. К слову, ничего удивительного не было в том, что за мной стал таскаться Ламбо, совершенно не знающий здесь никого дольше и больше меня, особенно после наших с ним занимательных перемещений во времени и просто удивительных пакостей по отношению к Реборну. А также вполне себе уверенно чувствовавший себя в обществе новых соседей – меня и Тсуны. Или же просто меня, так как Савада от чего-то взывал к самым дурным и гадким действиям Бовино одним лишь своим видом, от чего у того и другого установились отношения из разряда молчаливого «вот тебе бы ремнём да по заднице» Тсуны и не совсем молчаливого «что-то мало фломастера на твоём лице» Ламбо. Причём последний действительно так и нарывался со всем своим итальянским юным темпераментом – с лица Савады только совсем недавно удалось стереть изображённые фломастерами яркие красные звёзды и начертание какого-то зелёного веника, именуемого после выяснения всех обстоятельств «брокколи». В целом Бовино Ламбо был самым несносным, по словам Тсуны, соседом на всей этой улице. А я чуть ли не смеялась до колик в животе, когда обнаружилось, что уже бывшие соседи ближайших домов съезжают в ускоренном темпе в поисках нового места жительства. И в опустевшие после них дома въезжают никто иные, как наши новые знакомые: Ламбо, Бьянки, Гокудера. Но здесь же становилось не по себе – улица, полная мафиози, не может не вызывать опасения и даже лёгкого чувства дискомфорта, а в голове возникали размышления касательно таких вот скорых отъездов людей. Того и гляди, что, как в тех боевиках, за твоей жизнью будут следить двадцать четыре часа семь дней в неделю, если уже не следят. Хорошо хоть заселялись они чуть дальше от нас и вместе с этим дальше друг от друга, от чего хоть как-то, но возникало мнимое чувство обособленности. В конце концов, не вышло из дома Савады Тсунаёши проходного двора – кроме пресловутого братца-Реборна здесь не бывает других людей, а мать Тсуны, Савада Нана, не стремится приглашать в эту обитель кого-то ещё. Ну, хоть что-то хорошее она смогла сделать, кроме как родить сына. Или же, думала я , к такому приложил руку Савада Емицу, не желающий (как же так!) усыновлять каждого из своих «хороших друзей». Ситуация, как было оценено очень серьёзным взглядом, была такова: шаг влево – увидишь Бьянки с пакетами, набитыми доверху чудодейственным ванилином; шаг вправо – мигом перед глазами предстаёт улыбчивое лицо Гокудеры с какой-то загадкой в зелёных глазах; шаг прямо – Бовино Ламбо вымазывает брючину Тсуны липкой конфетой, и последнему приходится вернуться домой в ста случаях из ста. И, нет, мальчуган не живёт совсем один в большом двухэтажном доме, а у него есть вполне себе материальный надзиратель-какой-то-родственник (!). Суровый на лицо, с такими же темными вьющимися волосами, мужчина, которого днём с огнём не сыщешь, изредка оказывается рядом с Ламбо, бросая фразы на итальянском и иногда на ломаном японском или же утаскивая того домой. Покушать да поспать. А вот как с проживанием в разных домах справились Бьянки и Гокудера, узнала от последнего, увидев в руках подрывника фальшивые документы на имя несуществующего владельца дома, договор на аренду, а также толстенный пакет, о Боже, настоящих банкнот. И это была лишь малая часть имеющегося на руках. Короче, Амано Акира (нахожу крайне тяжёлой мысль, что со временем забываются не только её фамилия, но и большая часть мелких сюжетных деталей) как и её аниме откровенно не помогают в некоторых случаях. Как и сейчас, когда Тсуна, отвлекшись от меня и от не до конца выполненных задач, перевёл свой взгляд враз потемневших глаз на темноволосого мальчишку, приподняв в лёгком интересе брови и спросив: - Ребёнок, а ты ничего не попутал? – и сколько в его голосе было железного терпения, мысленных уговоров не срываться и не убивать это наглое чадо, если не само чудо. Так как на фоне в очередной раз происходило выяснение отношений жаркой парочки Дождь-Ураган, было примечательным, что голос Тсунаёши звучал чётко и не прерывал болтовни между бейсболистом и подрывником. Даже я, которая откровенно не любила крики и другие аналоги шума, могла с уверенностью заявить, что к такому можно привыкнуть очень и очень быстро – выяснения отношений и растолкования важности дружбы между одним и вторым парнями перед Тсуной были всякими и могли нередко сопровождаться занимательным мордобоем. Занимательным, потому как каждый раз они выкидывали что-то новое. И тем прикольней было смотреть на грозную тучку в лице Ламбо, чуть ли не с опаской взглянувшего на этих оболтусов, но не утратившего желания выгнать Саваду с его же кровати. - Эта кровать принадлежит Ламбо-сану, а за право пользования ею ты должен заплатить. - Ого! – протянул Савада от удивления. – Откуда ты ещё такие слова знаешь, малявка? А большего тебе, кроме денег и кровати, не надо, а? И Ламбо задумался. - Ну… конфеты нужны. Мировое господство. Та штука крутая, что в столе папы лежит, тоже нужна. Чтобы Ми-тян на ручках подержала… В нашу сторону что-то полетело, что было тут же отбито обратно ладонью Тсуны (впоследствии такого поступка послышались удар, итальянский мат и уже другим голосом тихий смех, а также вмиг наступившая тишина), не отвлекающегося от созерцания мальчика и слушающего его не то, что с интересом, – чем-то более глубоким. А сколько было скрытого смеха в глазах Савады, когда Ламбо совершенно забыл о том, как ещё минуту назад был полон воинственности, – не передать словами. Мне было весело слушать не только лепетание Хранителя Грозы, но также наблюдать, как Гокудера на заднем плане приподнял голову, пытаясь как-то заставить кровь бежать меньше из разбитого носа. И Ямамото, добрая душа, всячески ему с этим помогал (мешал): тут и там слышались его вредные советы, виделись мешающие пепельноволосому руки. И добрая на это фраза от самого пострадавшего – «катись к чёрту со своей-то помощью». Казалось, даже Савада Тсунаёши совершенно забыл про работу над ошибками и последующую за её невыполнением порку, как удача тут же решила показать мне фак – ибо не должно так людям долго везти. Потому что Ламбо сорвался с места со словами «дома же торт забыл, stupido». Оставляя меня беспомощную и одну напротив вмиг посерьёзневшего Савады, видимо вспомнившего через мгновение после о зря потраченном на разговоры времени. Из-за чего я поняла – не пронесло от слова совсем. Приготовившись вскочить на ноги и свалить от тирана-Савады, надеясь переждать его душевную бурю дома, совершенно не ожидала такого вот ошарашенного вида друга с широко раскрытыми глазами и дёргающимся уголком губ, в неверии: - А это ещё что?! Чёрт… Ну, что за чокнутая? – пробормотал сосед, посматривая куда-то в сторону окна. Мгновенно принимая более раздражённый вид лица с уклоном в почти бешеное. И это точно говорили не обо мне, в коем-то веке. - Какого… - прошепелявил Гокудера, удивлённый и тут же стирающий под своим носом выступившую кровь. А потом добавил, опять забывшись, что говорить при посторонних странные мафиозные словечки – табу: – Что за овца? Джудайме, вы её знаете? - Ха-ха, я совершенно не понимаю, что она там делает, - засмеялся тем временем Ямамото, запустивший руку в свои тёмные волосы и недоуменно присматривающийся к происходящему на улице. И я тоже ничего не понимала, так как на дереве перед окном в комнату Тсуны подобно обезьянке болталась девчонка. Встрёпанная, словно воробей, она сдувала лезшие на глаза каштановые пряди, выбившиеся из небольшого конского хвоста, и пыталась не уронить крупную видеокамеру из собственной руки. Что-то проговаривала раздражённо себе под нос, глядя на широкую ветку дерева, на которой держалась, и водила руками по её шершавой поверхности. Форма школы Мидори была смята, а пуговица у горла рубашки – сорвана насовсем. На лбу уже расцветал обильными оттенками новенький синяк. Всё бы при этом ничего, да вот молоденькая девчушка иногда пыталась яростно отцепить от коры нитки юбки, дергая рукой за ткань и не добиваясь этим никакого результата. А сопровождалась такая комичная картина буквально выносящими кадрами её нижнего белья: каждое дёрганье юбки открывало обзор на нежно бирюзовые трусики с пандой. И я уже медленно приподнялась на руках в кровати, чтобы то ли просто отчитать, то ли крикнуть ей из жалости к парням «не ослепляй», как через минуту всё это стало совершенно без надобности. С громким визгом Миура Хару свалилась с дерева.***
Я и Тсуна уставшие плетёмся в школу, и в коем-то веке возникает сожаление, что мы являемся членами Дисциплинарного Комитета, вынужденными вставать ранним утром. Самая настоящая дикость, скажу честно, – подниматься за пару часов до занятий. Но, надеюсь, конечный результат всё же окупит испытываемые сейчас страдания. Ко всему этому, куда большее недовольство жизнью возникает от того, что сопровождать нас в школу решил сам Великий и Ужасный Реборн. - Результаты наблюдений этой недели очень радуют, впрочем, как всегда, - тихо проговаривает ребёнок с мрачным взглядом и резким детским голосом. – Вокруг тебя, Савада, образовался кружок вполне доверенных лиц… Хотелось бы раскрыть потенциал новых членов семьи как можно раньше, но это не к спеху. Возраст да и обстановка в криминальном мире пока такое позволяют, а союзные семьи снисходительно и без лишних волнений смотрят на шевеления в Вонголе. Ну и пусть: уже достаточно знать то, что эти семьи не берутся за твоё устранение… Одно то, что по дороге в школу нас просвещают касательно совершённого Реборном ночного убийства члена одной из недружелюбных семей, пытавшегося устранить будущего главу Вонголы, уже даёт понять, что с нами никто мелочиться не будет, как и пытаться сохранить детский разум вне преступной сферы. И меня возмущает даже не это. Я провела довольно много времени рядом с этим маленьким темноволосым чудовищем, чтобы уже уметь говорить ему большие предложения без запинок и страха в голосе, а так же едва скрываемого презрения, не потеряв при этом чувства опасения и прислушиваясь к отвратительному здравому смыслу перед каждым сказанным собой словом. Находить в себе силы высказать недовольство, которое не могло достичь адресата вчерашним днём: - Потенциал новых членов семьи? Кружок доверенных лиц? – спрашиваю я, всё ещё не смотря в глаза не-ребёнка. – К чему вам нужно было говорить про мафию Миуре Хару? Неужели она тоже, простите, как вы там вчера сказали, чего-то да стоит? А как же омерта? Хару, хочу заметить – самая простая девушка, у которой вся жизнь ещё впереди. Меня не перебивает ни Савада, тщательно пытающийся показать весь свой интерес к Реборну наушниками в ушах (молчавшими с порога его дома, что было ясно как мне, так и самому киллеру) и тут же прислушивающийся к разговору, ни сам Реборн, довольно усмехнувшийся на такое вот проявление характера с моей стороны. - Она выказала ненужный интерес. И что было бы для неё, таким образом, лучше: если бы я убрал её по-тихому, или же оставил в живых, заранее предупреждая, к чему её направит её же любопытство? – насмешливо говорит Реборн, улыбаясь неприятной улыбкой. – Остаётся лишь ждать, к чему приведут мои прямые намёки и мыслительный процесс самой девушки. В конце концов, наша жизнь – в наших руках, не так ли? А омерта… Тут, уверяю, проблем не будет – всё в благоразумных рамках. Я слышу пренебрежительный смешок относительно речи Реборна со стороны Савады, но здесь не могу не признать, что испытываю чувство глупой надежды, нежели чего-то ещё, что девушка примет правильное решение. И ясно осознавая ничтожность этой самой надежды. Привело ведь Миуру Хару её неуместное любопытство к дому Тсунаёши! Дура она, с завышенным чувством справедливости и обилием подростковых глупостей в собственной голове. Додумалась же сказать о несвоевременной холодности Савады Тсунаёши к «братику», совершенно не раскаиваясь из-за своей попытки заглянуть в окно, заснять кадры из жизни моего соседа на камеру. Не ожидая в процессе, правда, что её пресловутая гимнастика здесь ни разу не поможет. Откровенно смешно стало, когда на угрозы шатенки подать жалобу органам опеки и «куда-там-я-ещё-сообщу» Тсунаёши холодно бросил: «Забирай ребёнка и вали, только заткнись, ради Бога. Буду благодарен». Собственно, из-за такого, услышанного не к месту подошедшим к нам и удачно шляющимся где-то до этого целый день Реборном, я сейчас и переживаю. Ведь этот взрослый, запертый в детском теле, отомстил самым прекрасным способом – рассказал всю правду, на что даже у Гокудеры хороших слов не хватило. А у Ямамото на лице мгновенно выразилось всё: недостающие винтики встали на нужные места, и парня не пришлось самостоятельно подводить за ручку к напрашивающемуся долгое время выводу. В итоге Тсунаёши достались от девушки многоговорящее «мудак с его бандитской шайкой» и красный отпечаток на щеке. А ей, конечно же, - полное злобы вышвыривание с участка за шкирку без ответного удара по лицу. Я невероятно сожалеюще смотрела на друга, которого Миура оставила с наливающейся алым цветом щекой, так как, по словам Тсуны, первая их встреча в моё отсутствие закончилась тем же. Ей просто, видите ли, не понравились отвратительное обращение с ребёнком и откровенная грубость (это было на деле обычным раздражением от нахождения рядом с Реборном) моего соседа. Возможно, вполне себе нормально выразить недовольство плохим вниманием к детям или же их воспитанием словами, но никак не рукоприкладством или же бараньей уверенностью в своей правильности и поганости окружающих людей. Однако как мы видим, не в нашем случае. Да и вообще: со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Так же говорят «нормальные» люди, не считающие, что нужно сразу же бежать выяснять отношения с поводом или без него, и не знающие всей правды? - И всё же, - заявляю я тихо после долгого размышления, - я считаю, этого можно было избежать, вообще не сообщать о мафии девчонке, да сделать совершенно по-другому. Тем не менее, в вашем случае не это было главным? Чужое внимание ощущается мурашками по всему телу, и, когда захотелось уже конкретно чуть ли не скрыться в кустах от жуткого сканирующего взгляда, на выручку приходит Савада, бросивший слегка взволнованный и немного предупреждающий взор на меня: - Конечно. Ему наверняка не понравилось безрезультатное хождение Ямамото Такеши вокруг да около нас, как и его непонимание, что делать с имеющейся на тот момент информацией – гораздо легче совместить всё сразу, не дожидаясь лишних проблем. Как это в «вашем» духе, - язвительно закончил Тсунаёши. – И как же это по-уродски, впрочем, я не ожидал другого. На такое мы услышали довольный хмык Реборна и нежное детское лепетание, полное морального удовлетворения: - Как это прекрасно, когда под твоим началом находятся понимающие люди с хорошим, я бы даже сказал добрым, лексиконом. О, прогресс в общении стал заметен невооруженным взглядом – «понимающие люди», ну надо же. Тяжёлое молчание повисло между нами, и никто не собирался его прерывать первым: Тсуна, как и я, не намеревался что-либо говорить хорошее с утра при Реборне, потому как это стало бы настоящим кощунством, а сам киллер… Сложно вообще понять, о чём он думает, чем руководствуется, совершая те или иные поступки, поэтому всё с ним связанное остается очень и очень зыбким, а обыденные слова, полные чувств и эмоций, в его присутствии иногда кажутся воистину ничтожными. И, таким образом, Тсуна и я прошли треть пути до школы в гробовом молчании, выказывая полное игнорирование присутствия Реборна, пока за нашими спинами как в самых дешёвых ужастиках не раздались громкое бряцанье, противный звук удара тяжёлым предметом по асфальту и невероятно громкое дыхание. Повернувшись частично к причине шума, вынуждена была отступить назад. В изумлении. Но Савада в нашем дуэте всегда был и является более отходчивым от таких непривычных картин вроде подростка в ламеллярном доспехе до-мару, надетом на спортивный розовый костюм, и в мотоциклетном шлеме на пару с клюшкой в руке. - Господи, только не говори, что это опять ты… - почти устало протянул мой друг, убирая надоевшие наушники в карман. - Миура?! – удивилась уже я, постепенно замечая где-то под всей этой экипировкой знакомые очертания фигуры. Нет, это что, серьёзно она?! Немыслимо! Девушка тяжёлой поступью дошла до ограждения мостика, через который и пролегала наша дорога в школу, и вскинула козырек шлема, перенеся часть собственного веса на опору в виде клюшки. В узком пространстве открытого шлема стали видны карие глаза, облепленные мокрыми от пота волосами. - Такие решительные люди с замашками безумцев в Вонголе точно нужны. Если совсем всё с ними плохо, тут же отправляешь пушечным мясом – и никаких проблем, - тихо сказал Реборн, отступая аккуратными шажками вбок, отчего всё им произнесённое смогли услышать лишь мы с Тсуной. На это Тсунаёши вообще не мог сказать ничего толкового вслух, так как на него пристально смотрела Хару, и лишь чуть злобно прошипел проклятия, а я мимолётно напряглась, понимая, что избавить Миуру от участи быть вовлеченной в это – бессмысленное дело. А тем временем её безумный порыв не мог остаться незамеченным: - Если ты, Савада Тсунаёши, и твои дружки являетесь мафиози, то я, как честный и порядочный житель Японии, обязана разобраться с этим лично. М-да, куда к месту пришлась бы фраза «обязана заявить об этом в полицию», но чего нет, того нет – а всё это юношеская дурость, коей в Хару, как оказалось, достаточно. Простонав что-то усталое от такой картины, сама себе умудрилась аккуратно приложить ладонь к лицу, желая не видеть решительности в глазах девушки и здесь же неверного осознания правильности ей самой её же поступков. Но, ошибочно подумав, что меня минует её пыл, была вынуждена резко взять себя в руки и броситься в сторону от замаха клюшкой, когда раздалось предупреждающее «берегись» Савады. Чокнутая, ну точно чокнутая! - Какого чёрта? – спросила, уклонившись аналогично Тсуне и бросив мешающую школьную сумку на дорогу. Миура Хару умудрялась в эти долгие секунды махать тяжёлым предметом так, что описываемый предметом радиус доставал как меня, так и Саваду, а убраться из-под её руки было делом нелёгким. - Хару, ты совершенно не соображаешь, что творишь, – говорил здесь же Савада, пытаясь аккуратно перехватить руки шатенки своими пальцами, но едва ли тут же не получая по ним и убираясь от её мощных ударов прочь. Слова друга проходили будто бы мимо понимания девушки, с боевым кличем пытающейся опустить оружие на лохматую голову и не менее резво бросающейся всем телом на живую преграду. Хару будто бы не испытывала какого-либо неудобства от ношения такой плотной одежды. Было совершенно ясно, что обезвреживание самой «подготовленной» девушки – дело для Савады лёгкое, и понятно то, что это самое дело требовало своеобразной деликатности. Чтобы шатенка в итоге могла жить и радоваться, а не валяться после с проломленной от неудачного удара её же клюшкой головой. И по удачному стечению обстоятельств, среди попыток обезоруживания Тсуной девушки, я умудрилась вообще уйти прочь от обзора Миуры Хару, оказавшись за её спиной на достаточно далёком от нее же расстоянии. Таким образом, мне выдался отличный момент продумать дальнейшие свои действия, когда взгляд стал бегать по многочисленным узелкам доспехов у тела Миуры, удерживающим тяжёлые пластины, довольно громоздкие и тяжёлые для девушки. Я не теряла попытки придумать хоть что-то, что смогло бы помочь Саваде. И лишь лютый гнев буквально в одно мгновение перекрыл возможность дышать, когда взгляд случайно наткнулся на Реборна, мило улыбающегося при разглядывании метаний Савады в столь затруднительное время и поглаживающего маленькой ладошкой устроившегося на его руке Леона. Падла какая. Какая же мразь. Собственное сознание не теряло веры, что помощь придётся другу кстати, а я выжидала хороший момент, оставив мысли о Реборне на потом, уже после решения основной проблемы. И такой момент появился в довольно скорое время – Хару весьма неловко приподняла клюшку, почти что выскальзывающую из её ладоней, на что возникла в голове моей лишь одна неплохая и, возможно, успешная в реализации мысль: «Нужно действовать сейчас, пока это ещё выполнимо!» Я рванула в сторону девушки, напрягая руки и протягивая их вперёд, готовясь принять удар при столкновении всего своего тела с чужим. И не ожидая, что результат будет таким… неожиданным. При встрече с доспехом и не очень-то уж и хрупкой фигурой Миуры я предугадывала последующую за этим боль от принятия на своё тело тяжёлых пластин, сильно отпечатывающихся на коже, с по-настоящему железной выдержкой, но втайне желая лишь, чтобы руки после такого смогли сделать задуманное. Пыталась опустить голову вниз, догадываясь, что из рук этой дуры выскользнет проклятая клюшка, а также боялась получить неосторожно по голове тяжёлым шлемом. Испытывала мимолётную скромную радость от того, как её тело легко подалось в сторону от нашего с ней столкновения и натиска моих дрожащих ладоней, и того, что голова моя была пока ещё в порядке. И все это время, прошедшее в моём томительном ожидании результата, надеялась, что это хоть к чему-то действительно хорошему да приведёт. Но, блин… - А-а! – завопила Миура, по-птичьи взмахнув руками в попытке удержать себя на месте. Но из-за тяжёлого веса напяленной на себя конструкции она умудрилась тут же перевалиться через ограждение мостика, ныряя с головой в по-утреннему холодную воду. О чём нам сообщил громкий всплеск и затихшие крики, наступившая вокруг внезапная и оглушительная тишина, которая при отсутствии в такое раннее время людей была ещё более отчётливо слышна. Меня хватает лишь на быстрый выдох и попытку втянуть в себя свежий воздух через поднимающуюся в сознании панику. Глаза, полные испуга, находят такого же ошалелого, как я, Саваду. Который, как обычно, умудряется прийти в себя быстрее и мысленно найти решение этой проблемы в мгновение ока. - Ну, ты, конечно, и даёшь, Миэ! Как так сильно толкнуть вообще смогла? Поражаюсь, – удивленно и быстро говорит Тсуна, начиная расстёгивать верхние пуговицы школьной рубашки торопливыми движениями пальцев. – Искусственное дыхание делать будешь. Без всяких возражений киваю головой на это утверждение, слыша, что Миура Хару внизу не издала ни единого крика о помощи – девчонку, к нашему общему ужасу, под воду утянул её же доспех. В мыслях же я стала отсчитывать секунды. Но где-то сбоку, в противовес мрачному настроению вокруг меня и Тсуны, раздаются звуки жуткого смеха с намёком на начинающуюся истерику его обладателя и редкими булькающими всхлипываниями. Затихающий на секунду он проявляется чуть погодя с большим размахом, и эти чудовищные весёлые завывания, исполняемые знакомым детским голосом, наталкивают на мысль, что именно так должен звучать смех настоящего Зла. И я ещё раз убеждаюсь в этом, когда поворачиваю голову к Реборну. Слёзы, выступившие в уголках его век, более отчётливо подчёркивают тёмную радужку прищуренных в диком хохоте глаз. Рот, широко открытый при смехе, показывает ослепительно белые маленькие зубы с острыми клыками, а щёки заметно дёргаются, когда этого не-ребёнка охватывает очередной дикий приступ. Не желая вообще наблюдать такое поведение киллера, упивающегося неуместной радостью, возвращаюсь к Тсуне, всё ещё возящимся с рубашкой. Которую в обязательном порядке нужно было ему снять из-за пришитых к ней незаметных кармашков с тяжёлыми, но тонкими лезвиями ножей, при определённых условиях способных помешать или же навредить как Саваде, так и спасаемой им Миуре. Чтобы тут же кинуться ему на выручку, попытавшись рвануть ткань и наплевав на застёгнутые кое-где пуговицы, – зря потраченное на одежду время может стоить кому-то жизни. А вся надежда сейчас только на Саваду – в своём-то возрасте совершенно не умею плавать к огромному сожалению и жгучему стыду. Но буквально отскакиваю прочь от внезапно полыхнувшего живым факелом друга, едва не опалив собственные пальцы от соприкосновения с его телом и не заметив враз утихшего смеха Реборна. Однако увидев попавшую в лоб Тсунаёши пулю Посмертной Воли, тихо вспыхнувшую на месте соприкосновения со лбом маленьким огоньком, преобразившимся после в охватывающие его фигуру большие огненные язычки. Огненные язычки, что на месте соприкосновения с одеждой заставляли последнюю загораться золотисто-алыми узорами, стремительно завладевающими каждым её участком и расплавляющими скрытые под ней ножи, собирающиеся у ног парня в блестящие на солнце горячие от огромной температуры серебряные лужицы. Ткань школьной формы, безмолвно принимающая на себя пламенные всполохи, окончательно истлела и оставила после себя лишь полоски гари на озаряемой внутренним светом золотистой коже, причудливый хаотичный рисунок непокорного огня, постепенно отметивший всего Саваду. - Спаси её, прошу, - шепчу, вглядываясь в ослепляющие тем же инородным золотистым цветом с яркими всполохами пламени глаза. Молча замечаю миг, когда смазанной линией мелькает его обнажённая фигура мимо меня, неся за собой удушающий запах дыма и бросаясь через ограждение в воду. Но, не теряя времени за пустым созерцанием удивительного, я срываюсь вниз, к берегу, к которому через продолжительное, почти до ненормальности, время подплывает Савада с находящейся без сознания Миурой Хару на руках. Ударяюсь коленями, тяжело опустившись рядом с бессознательным телом девушки, устроенным другом на земле, и стягиваю мотоциклетный шлем. С болью отмечаю для себя количество воды, что всё ещё находилось в нём, мешая той дышать. А также разглядываю смертельно бледное лицо, наблюдая крайне плачевное состояние её организма с отсутствующим дыханием и не нащупывая при этом дрожащими пальцами на её горле нужного пульса. Я прошу быстрым, насколько вообще в такой момент возможно, жестом помочь Тсуну перевернуть девушку грудью вниз, не переставая в сердцах проклинать сковывающие её тело одежды и сильно давя на её же спину. И под моими настойчивыми манипуляциями с бессознательным телом, вода вынуждена стекать по подбородку Миуры прямо на песок под ней, но это недостаточно действенно, для приведения её в сознание: в две пары рук я и Тсуна снова располагаем ту спиной на мокром от обильного количества воды песке и... небольшом свёртке одежды, выданным оказавшимся здесь вовремя Реборном, чтобы можно было правильно оказать шатенке помощь. Не теряя времени стало возможно с незначительным, но хоть каким-либо удобством вычистить её рот вырванным из рук не-ребёнка платком для проведения дальнейших, необходимых манипуляций. Но чувства благодарности к киллеру в процессе содействия так и не возникло. В отличие от появляющихся перед глазами этапов оказания нужной помощи – какая-то система в собственных действиях сбавляет панику, помогает не только самой Хару, но и мне самой. И я совершенно не испытываю затруднений, делая искусственное дыхание Миуре Хару, а также стараясь обнаружить проявление каких-либо признаков жизни на её лице, в то время как Савада, на лбу которого всё ещё горит маленький тревожный огонёк, совершает непрямой массаж сердца. Работа у нас двоих такая слаженная, словно мы спасали людей сотни или тысячи раз, но все на самом деле совсем не так – это лишь мгновенное понимание последующих действий друг друга на самом тонком интуитивном уровне, будто бы выполнение таких повторяющихся действий – продолжение нас самих. Пусть мои ладони потеют от дикого волнения и опасения плохого исхода, а сам Савада наверняка испытывает дискомфорт от отсутствия одежды и сдерживания сил при надавливании в достаточной мере на грудь шатенки, мы не перестаём пытаться спасти человеческую жизнь совершенно не знакомой нам девушки. И старания окупаются. Когда тело Миуры Хару изгибается и из девичьего горла вырывается громкий кашель с каплями воды, я отклоняюсь в сторону, наблюдая, как от сдавливающей до этого девичью грудь боли на глазах Миуры выступили слёзы. И пока та откашливалась, постепенно приходя в себя, в моей голове вертелась лишь одна яркая, пусть и скупая на слова мысль: «Она жива! Жива!» В то время как в душе царит радость от успеха совершённого поступка и здесь же появившееся запоздалое и острое чувство вины, с губ срывается довольно грубое: - Если бы кто-то не набросился на нас с клюшкой и в доспехах, проявляя невиданный никем ранее идиотизм, ничего этого бы не произошло. Но реакции, которую я хотела наблюдать на всё ещё бледном лице, не следует, так как шатенка ещё не смотрит осознанным взглядом в моё лицо, а лишь сквозь само тело. И осмысленность буквально насилу возвращается к ней при виде сидящего здесь же голого и уже без былого огня на лбу Савады, без обращения какого-либо пристального внимания на неподобающе открытые участки кожи. - Савада Тсунаёши… - говорит она, лишь шевеля слабо губами. Я же наклоняюсь к ней ближе, чтобы расслышать или же прочитать по губам остальные, кажущиеся на тот момент невообразимо важными, слова. Слова там жалкой благодарности нам, великим спасателям, проклятия в мою сторону за столь ужасно-почти-убийственный поступок или что-то вроде. Однако вместо этого получается расслышать по буквам полное благоговения: - …мой герой. «Ну, класс. Ну, супер», - думается недовольно мне, когда приходится отцеплять руки Миуры, ставшей до ужаса прыткой и полной былой энергией, намертво обвившей всеми своими конечностями огорошенного таким вниманием Саваду. И ещё больше приходится ворчать под собственный нос, когда моих стараний по спасению жизни с изначальной попыткой этой самой жизни лишить «кое-кто» банально не заметил, спихнув успех спасения на своего единственного героя и едва не возведя того в ранг Бога. А окончательный вывод, который приходится вынести, мрачно окинув взглядом раздетого наполовину ребёнка с соской, стоявшего таким же идиотом «почти-оказавшим-вовремя-пострадавшей-помощь» как я, и чуть ли не попискивающую от счастья нахождения в крепких руках Тсунаёши девушку, звучит так: справедливости нет и никогда не будет. Даром, что Тсунаёши всячески пытался отпихнуть решительную Миуру от себя и молящим взглядом просил меня помочь в этом. Глаза же видели лишь отсутствие благодарности у кое-кого, а также купающегося в свалившейся на голову славе друга. К слову, да, было обидно. И до ужаса дико от почти что случившейся, но вовремя предотвращённой трагедии и мысли, что я едва не убила своими руками человека.