Когда темнеет небо

      - Не хочу, чтобы он нас нашёл, - тихонько шепчут мне на ухо.       - Я как бы тоже не горю желанием быть найденной, - ответила, немного поёрзав на месте, боясь причинить какой-либо вред второму участнику небольшой авантюры.       В другой момент, может быть, без колебаний предстала бы перед Реборном, но только не сейчас. Не тогда, когда несколько минут назад он конкретно оплошал или в коем-то веке подействовала «плохая» карма киллера во вред ему же. А иначе я даже не представляю, как мы, я и Бовино Ламбо, смогли достать Реборна с нашими-то навыками опытных мафиози. Точнее, при отсутствии оных.       А где-то рядом с ним находится Бьянки, такая же «расстроенная», как и сам Реборн. Но если быть честной: чертовски злая и полная желания причинить боль ребёнку, чуть не лишившему жизни её любимого, и мне, из-за которой были случайно убиты гражданские вместо какого-то там Тсунаёши и просто оказавшейся в ситуации с Реборном чуть ли не главной виновницей.       Шутка ли: девушка переживала из-за смерти четверых человек не меньше меня (или даже больше) и, возможно, испытывала что-то сродни ненависти по отношению ко мне же.       Тот день, когда я узнала о смерти японской семьи в результате отравления неизвестным ядом, можно смело назвать одним из самых страшных. Я испытывала ужас, злость, вину – все, что может испытать человек, который хоть раз подумал о себе, как о причине смерти людей, случайном убийце. Но, сколько бы я ни упрекала в случившемся себя, обвиняла Бьянки, неприязни к Ядовитому Скорпиону не было. Что, однако, не мешало Бьянки чувствовать её ко мне.       Или к себе самой – я видела в следующую нашу встречу, что девушка не хотела, чтобы такое произошло, и глубоко в душе винила именно себя, прикрываясь показной ненавистью. Она могла хоть сотни раз желать смерти Саваде и пытаться убить его, только без затрагивания простой семьи, ставшей жертвой чистой случайности.       Я, тем не менее, задавалась вопросами и боялась узнать на них ответы. Что было бы, возьми я и используй этот яд в готовке для Савады? Как потом могла бы жить с мыслью о том, что убила его, отравив? А ведь не было сомнений, что Тсуна бы это попробовал, с его-то желанием не обидеть мои чувства! Ответы на вопросы были пугающие и не могли заставить не испытывать вины, помочь с внезапно возникшими ночными кошмарами, а также избавить от омерзительной мне радости. Радости, что исход дела оказался таким, а сосед всё также был жив и здоров.       Когда услышала новость о смерти людей, прибежала к Тсунаёши – единственному, кто хоть как-то мог прийти на выручку с моими-то эмоциями, – и рассказала ему о случившемся, заливая слезами рубашку парня и ища избавления от тревог в крепких объятьях. Было совершенно всё равно на наличие в комнате друга Реборна, который видел проявление моей слабости и, невозможно не подумать об этом из-за его своевременных советов, мог быть инициатором нашей с Бьянки встречи.       Но было удивительным делом лицезреть, как после киллер пытается не ударить розоволосую девушку, возникшую у дома Тсуны с чувством раскаивания на лице, и почти что брезгливо бросает ей:       - Если пытаешься убить кого-либо, делай всё своими руками, а не чужими. И достойна ли ты теперь называться Ядовитым Скорпионом, когда по твоей вине умирают непричастные к мафии люди? Бойся и жди, Бьянки, бойся и жди.       Могла лишь догадываться о том, что последнее предложение говорило о Виндиче, строго следящих за соблюдением законов мафии.       От Савады, который воочию видел розоволосую девушку у порога собственного дома и узнал о ней некоторую информацию от меня и даже от непривычно серьёзного Реборна, ей достался мрачный взгляд и сухое «проваливай». А также закрытая перед носом дверь.       Однако Бьянки никто и слова не сказал в следующий раз, когда она предстала передо мной и Тсунаёши, возможно, пытаясь быть лишь ближе к возлюбленному Реборну, но все ясно помнили, что предвещал приезд девушки в Намимори. В конце концов, мы не раз и не два встретим ещё знакомых репетитора по его основной сфере деятельности и помешать встречам с неприятными нам людьми не сможем, как и избежать тесного с ними общения.       Почти что сочувственно глядела на Хаято, когда тому пришлось столкнуться с собственной сестрой, не желавшей покидать общества Реборна, а, соответственно, и Тсуны. Седовласого подростка моментально скрутило от приступа сильной боли, и он упал в спасительный обморок.       В очередной раз от Савады в сторону девушки послышалось пресловутое «проваливай», явно ещё не последнее. А от Ямамото, который с непониманием смотрел на то, как подрывник упал на землю и с каким холодом я и Тсуна поглядывали в этот момент на девушку, досталась лишь слабая улыбка.       Приезд Бьянки был безрадостным и крайне неприятным – всегда считала её обворожительной и интересной в аниме, а падать затем с небес воображения на землю жестокой реальности было тяжело и больно. И только благодаря этому я совершенно забыла то, что вместе с девушкой приезжал и Ламбо – маленькое чудо в занимательном костюме.       Он буквально свалился на меня, огрев по голове своим рюкзаком и фиолетовой игрушкой, которая после тщательного осмотра и бесконечных мысленных отрицаний такого её вида была признана базукой десятилетия. Которая была явно неспособна поместиться в тёмной вьющейся шевелюре мальчика. Потирая ладонью саднящий от удара лоб и пытаясь прийти в себя после резкой встречи, выслушивала, наверное, подробную биографию ребёнка, который с необычайным воодушевлением вываливал на меня ворох неотфильтрованной информации. Уже тогда понимала, что с такой болтливостью он далеко пойдёт, и всё ещё пыталась вникнуть в немного невнятные японские слова с ярко прослеживающимся иностранным акцентом. А также вглядывалась в отсутствие нескольких зубов, на что возникал немедленный и очень волнующий вопрос. Где отсутствие тех же зубов у Реборна?       В эти минуты чувство благодарности к ребёнку переполняло меня: на долгое время позабыла о Бьянки и о несчастье, постигшем одну японскую семью.       Я находила необычайно весёлым то, как темноволосый ребёнок в пятнистом костюмчике, плотно прилегающим к худому тельцу, старательно лепетал слова, радостно приплясывая на месте и чуть ли не угрожающе помахивая фиолетовой базукой. Всё-таки я обалдела от такого вот вида базуки больше, чем от самого ребёнка в костюме коровы: она чем-то смахивала на водяной пистолет с её-то компактным размером (едва ли больше роста самого малыша) и металлическим покрытием, окрашенным фиолетовым цветом, и достаточно лёгким весом, раз Ламбо умудрялся размахивать ей во все стороны. Но логично же, что она была сделана такой… миниатюрной, под стать Бовино. Базука типа «водяного пистолета», как бы я ни пыталась мысленно не смеяться над этим предложением.       Тут же обращаю внимание и на его рога, которые на свету блестели чистым золотом. А, может, это оно и было, старательно обмотанное бинтами у основания и сияющее почти также ярко, как и зелёные глаза счастливого Ламбо, который давно уже назвал меня своим другом-слугой.       Друзья всегда приходят друг к другу на помощь? Да. Даже друзья-слуги.       Поэтому я как-то без возмущения приняла предложение, по идее незнакомого ребёнка, «проучить соперника-Реборна», считая это всего лишь простой забавой малыша и не учтя факт того, что этот ребёночек с милым курносым носиком и круглым лицом вроде как такой же опасный человечек, как тот же Гокудера.       О, я вполне серьёзно отнеслась к детской игре. Что, в итоге, оказалось моей… нашей общей ошибкой.       Моим недостатком, чем тем же преимуществом (как могла понять в ходе «игрищ»), является то, что я весьма обстоятельно отношусь ко всем своим делам. Даже простые игры стараюсь выполнять со всей основательностью, хотя, казалось бы, где же её там применять.       На просьбу ребёнка помочь ему спрятаться в одном месте, с которого можно было просматривать важную прогулку Реборна по саду у дома Тсунаёши (в отсутствие последнего), я «серьёзно» отметила невыгодность этого места. И, прости меня когда-нибудь Реборн, предложила ему другое: выбрала своим дилетантским взглядом более тёмный угол, который, как мне казалось в тот момент, был наиболее прекрасным для обзора нам и менее просматриваемым сторонними людьми. Да и вообще для всего был прекрасным, даже для убийства.       По крайней мере, я могла похвалить киллера в себе самой.       Какой невероятной глупостью было помогать ребёнку правильно выбирать наклон при выстреле из непонятного детского аляповатого пистолетика, вытянутого из недр его рюкзачка. Необходимо было хоть самую малость пораскинуть мозгами, что это наверняка разработка семьи Бовино, прежде чем стоять и смотреть на полное и безоговорочное фиаско своей доброй души, а также видеть невообразимо довольное лицо ребёнка. Потому как Ламбо мгновенно нажал на курок без каких-либо сомнений в моих же словах, когда я одобрила положение маленьких рук.       Успела только моргнуть и тихо охнуть на стремительно вылетевший из крохотного орудия снаряд, стоило тому приземлиться с тихим свистом у ног Реборна, окатив Аркобалено горой из песка и травы и швырнув его тело в сторону. В сторону, на хорошие пять метров, даже когда он попытался отскочить от летящей «опасности», замеченной буквально в последние секунды.       Тогда ещё подумала с досадой, что мы чуть-чуть промахнулись.       Вот же тупизм!       Я не мешкала, когда недалеко послышался вскрик вовремя проходившей у дома Савады Бьянки, но вот для кого вовремя – это совершенно другой вопрос. Схватила ребёнка на руки и побежала чуть ли не на сверхзвуковой, услышав полное бешенства «урою» не только от Ядовитого Скорпиона, но и от целёхонького Реборна. Ситуацией проникся даже Ламбо, подбадривая испуганным и с трудом выговариваемым:       - Ми-тян, они за нами бегут.       Времени выбирать, куда вообще бежать, не было: меня больше заботило, как бы Реборн не убил ребёнка, ведь, если судить по аниме, отношение к малышу у него было самым что ни есть показательно-убийственным. А с помноженной во сто крат жестокостью реального воплощения и таким-то фокусом от нас двоих от меня тут тоже мало что останется. Но могла-то хоть немного понадеяться на Бьянки, однако… нет, она-то точно вкатает нас в асфальт.       Мной была резко открыта дверь с чёрного входа в дом Савады (путь до собственного дома был перекрыт сладкой парочкой из Аркобалено и Бьянки) и почти что тут же бесшумно закрыта за спиной, чтобы не вызвать подозрений у глазастого киллера и его подружки, наступающих нам чуть ли не на пятки. Подозревая, что в доме где-то может ходить Нана, благо не запирающая никогда двери, мы бесшумно пробирались к комнате Тсуны. Я инстинктивно стремилась к одному лишь месту, имеющему хоть какую-то ценность в этом доме, и благодарила свою удачливость, что ещё не встретила домохозяйку по пути.       Силилась дойти до шкафа, в который никогда не норовил заглянуть Реборн.       В нём-то я сейчас и вела высокоинтеллектуальные беседы с маленьким Ламбо, когда мы поняли, что опасность миновала. Осознание чего не способствовало при этом покиданию удобного во всех смыслах места, пусть и слегка тесноватого из-за какого-то барахла Тсунаёши. Было ясно, как день, что сюрприз в лице меня и Ламбо, сидящих в шкафу шатена, придётся тому по душе.       - Ламбо-сан не любит такие шкафы, - шептало маленькое зеленоглазое чудо, в темноте прижимаясь ко мне ближе и вдавливая в лопатку, осточертевшую за сидение здесь, базуку.       - Отчего же? Разве, когда ты маленький, не хочется спрятаться от всего мира в таком-то крутом шкафу?       - Нет, - ещё тише говорит ребёнок. – Ламбо-сану часто приходилось прятаться дома в нём, когда в его комнате кричали плохие дядьки и было шумно.       Понимание переполняло меня, как и ужас перед детством Ламбо. Неужели мафиозные разборки не обошли его семью стороной, а вместо спокойного детства ребёнку приходилось прятаться от убийц? И надо ли мне вообще удивляться, возникни иной раз перед глазами образ Хаято, выросшего с таким же детством?       - Но теперь-то ты со мной, - взлохмачиваю рукой тем временем такие же вьющиеся, как и у меня, волосы. – Ныне же не так плохо?       - Сейчас намного лучше, - смешно фыркает ребёнок, когда я специально щекочу его. – Ламбо очень весело.       Я бы могла поспорить с ребёнком, стоило мне только подумать о двух крайне злых людях, разыскивающих нас, но слыша в темноте, как беззаботно он посмеивается, не рискнула рушить его иллюзии.       - А после, когда мы выберемся, ты пригласишь Ламбо-сана к себе в гости? Нет-нет, – тут же поправляет себя мальчик. – Ламбо сам придёт к тебе.       - Всенепременно, - спокойно отвечаю я, дивясь резкой смене эмоций ребёнка: то он был грустен, то он уже весел и готов покорять горы. Ах да, всего лишь милый моему сердцу дом. – Нам только надо пройти мимо Реборна, который явно ходит где-нибудь в доме. И молчу уже о Саваде Нане и Бьянки.       - Какашка-Реборн раздражает Ламбо-сана, - отмечает для себя единственное в моей речи, но такое важное имя юный собеседник.       - Ага, меня тоже, - говорю я, чуть подумав над словами.       Ведь действительно раздражает.       - Правда? – немного сомневается и здесь же завистливо проговаривает: - Но старшие всегда хвалят Реборна, что очень бесит.       - Скажу тебе по секрету, - наклоняюсь к Ламбо. - Завидовать ему незачем.       Рядом усердно начинает ёрзать ребёнок, что способствует большему неудобству с моей стороны, так как базука всё ещё упирается мне в спину. А также он тихо чихает от пыли в шкафу и извиняется: можно подколоть по данному поводу вечного аккуратиста Саваду и не отхватить за такую шалость ничего.       Культурный мальчик, этот Ламбо, пусть иногда и ведёт себя хамовато и чрезмерно самоуверенно.       - И вовсе Ламбо-сан не завидует, - возражают категорично мне. И тут же, не выждав даже секунды, спрашивают: - А почему?       - Даже крутой Реборн может себя вести отвратно, чему завидовать уж точно не стоит. А ещё он злой, и сомневаюсь, что кто-нибудь с ним вообще дружит.       Говорить, что Реборн – первосортный урод, маленькому ребёнку я посчитала не лучшей идеей, даже учитывая мафиозное окружение, в котором он вырос. Однако прилепить здесь к разговору друзей мне показалось более-менее культурным. Уже и так тут помогла ему с воспитанием – вон, стрелять правильно почти научила.       - К тому же у тебя есть один друг – не так давно мы стали с тобой друзьями, - добавляю полным веселья голосом.       - Но у мафиози вообще-то не бывает друзей. Для тебя у Ламбо-сана исключение – папа говорил, что дружат только дураки и легче держать при себе лишь скучных слуг.       Я мгновение молчу, осмысливая всё сказанное Бовино, но после тихо проговариваю:       - Знаешь, не всегда плохо иметь друзей и уж точно это не показатель дурости. Главное, чтобы твои друзья были… хорошими.       Даже не понимаю, как объяснить ребёнку ещё более просто, чем уже объяснила, не нагружая при этом его детский мозг своими философскими размышлениями на эту тему. Однако…       - Ха! – радостно восклицает что-то для себя решивший малыш, вынуждая меня вздрогнуть не только из-за испуга, но и из-за опасения быть услышанными. – У дурака-Реборна, значит, точно нет такого друга, как у меня?       - Вроде того, - медленно-медленно говорю, умалчивая о наличии своеобразных «коллег» у того же дурака-Реборна и пытаясь руками хоть немного успокоить вскочившего мальчишку. Безрезультатно.       - Я обязан ему об этом сказать. У меня-то один друг особый уже есть!       - Чего? Эй, Ламбо, полегче – сейчас это не лучшая идея…       Останавливать взбудораженного ребёнка было бесполезным делом, что стало заметно по тому, как решительно Ламбо стал давить на дверцы шкафа. И всё же невозможно было не предупредить его, двинувшись следом:       - Осторожней, тут очень опасный участок – споткнёшься ещё…       Бовино не слышит меня, так как дверцы открываются, предоставляя нам вид на Реборна, который стоит здесь, перед нами, со скрещенными на груди руками и сосредоточенным выражением лица. От неожиданности темноволосый беспечный мальчик всё-таки запинается о тот самый опасный участок, а я, пытаясь схватить его, также красиво вываливаюсь вслед за ним и, какого-то чёрта, получаю в очередной раз базукой десятилетия по спине. Неловко отмахиваюсь от неё, падая вместе с Ламбо и пытаясь предотвратить болезненный исход такого вот падения на…       На Реборна.       Стремительность, с которой происходят все действия, не даёт услышать щелчка базуки, а лишь помогает увидеть крайне удивлённое лицо киллера, когда я хорошо ударяю ладонью по его маленькому телу с соской над пиджаком, не специально отталкивая в сторону, с неменьшим шоком на собственном лице. И, я была уверена, что, прежде чем всё заволокло удушающей пеленой, он был ни капли не зол на нас двоих, а как раз наоборот.       Как если бы он до этого мгновения сидел и слушал весь разговор между мной и Бовино Ламбо, что само по себе выглядело бессмысленно и, надеюсь, было неправдой. Хотя умом я понимала: он не пропустил ни одного нашего слова.

***

      Если таким образом можно переместиться на десять лет вперёд, то, простите-ка, я пас.       Перемещение было секундным, но весьма гадким для организма: голова кружилась, в глазах темнело, а дыхательные пути будто бы забились этим тяжёлым сладковатым дымом десятилетней базуки, дурманящим разум. Такая смесь отвратительных ощущений и приторности, напоминающей нечто среднее между сахарной ватой и сандалом, больно била по адекватному состоянию.       А в дополнение к этому я бухнулась на что-то достаточно твёрдое всем своим телом, мгновенно отбив живот, колени и грудь. Моя голова (я просто дивилась такому благоприятному исходу) свешивалась с края… стола, чудом избежав удара о деревянную поверхность.       Мое сногсшибательное приземление с небольшой по ощущениям высоты было встречено отлетевшим от взмаха рукой, как оказалось позднее, стаканом, сорвавшейся с ноги туфелькой и громким восклицанием, призванным показать моё неописуемое удивление. А после слетевшим с губ смешком с лёгкой истеричной ноткой.       - Ничего себе, даже туфля соскочила, - пробормотала я, взмахнув ногой без обуви и почувствовав отголоски падения, наверное, через все свои кости. Ветерок нежно коснулся пальцев ноги. – Степень офигевания – «+1».       Так бы и дальше познавала дзен, боясь лишний раз шевельнуться и внезапно испытать очередной приступ боли, но озарения всегда приходят как гром средь ясного неба – помимо меня переместился и Бовино Ламбо, что отчётливо припоминалось.       Успела подхватить его у самой земли, когда он вывалился из шкафа, и заметить то, как его фигура попала под действие базуки десятилетия.       Неужели?..       - Ламбо, ты живой?       Страшнее всего, как тут же подумалось, было бы, не ответь он на вопрос.       - Ми-тян, - немного заикнувшись, проговорил где-то справа парнишка. – Да.       - Не ранен? – всё ещё спрашиваю с опущенной вниз головой, чувствуя, как отступают постепенно дурнота от падения и волнения за Ламбо. К тому моменту я могу уже чётко распознать запахи разлитого рядом алкоголя и дорогих сигар, услышать оглушительную тишину вокруг.       А где именно находится это «рядом»?       - Нет, – и как-то простенько отвечает Бовино Ламбо на мой вопрос для того, кто сейчас цел и невредим. Опасения как всегда не напрасны. - Ми-тян, тут у дядьки глаза такие жуткие. Фу-у, страшила-то какая – я почти описался от испуга.       У какого ещё дядьки?! Куда больше при этом меня поражает манера речи, противоположная ранее услышанной, будущего Хранителя Грозы – не удивительно, что большинство героев в аниме на дух не переносили его общества с такими-то постоянными шикарными комплиментами в свою сторону.       Приподнимаюсь постепенно из горизонтального положения в вертикальное – мало при этом удовольствия, когда ты сидишь на столе в окружении разбросанных по нему листов, на которые было обращено мной мимолётное внимание, и разлитого алкогольного напитка, испачкавшего твою же одежду. А также тогда, когда действия происходят в комнате, полной незнакомцев угрюмой наружности (по крайней мере, замеченной у большей части из них) и в руках одного из них ты замечаешь своего непутёвого друга – мальчишку с языком без костей.       Кто все эти люди?       - М-м, простите, но не могли бы вы отпустить ребёнка? – выбрала оптимальный вариант из тех, которые так и крутились в голове.       Мужчина, к которому я обращалась, своим болезненным цветом кожи кого-то очень сильно напоминал. Как и своими аккуратными тёмными волосами и действительно жутким взглядом серых глаз. Хибари Кёю, что ли? Хотя десять лет – большой промежуток времени, что не стоит забывать, и что не способствует здесь моментальному узнаванию в человеке того богатенького подростка с вечной тягой к работе и безграничной любовью к школе.       Игнорирующего к тому же мои невинные просьбы – как это в его духе.       - Но, Ми-тян, скажи же, что он страшный…       Даже удерживаемый руками Хранителя Облака Ламбо остаётся самим собой.       К моему изумлению мужчина дёргает уголком губ на колкое высказывание, будто бы пытаясь скрыть улыбку, и незаметно наклоняет голову чуть в сторону, вглядываясь куда-то мне за спину. Я бы и не заметила этого действия, не рассматривай пристально брюнета и его руки с маленьким тельцем, зажатым между ладонями.       В свою очередь повернуться и посмотреть, что же увидел этот… Хибари Кёя, не могу. Не потому, что комфорт сидения на столе отправил меня в дали наслаждения и нирвану, а потому что вертеть головой на сто восемьдесят градусов никогда не было для человека удобно. А очередным фактором, придерживающим активность моего подросткового тела в узде, является то, что по бокам располагаются люди, которых не нужно упускать из виду. Даром, что один из них – Гокудера Хаято, такой же мрачный и недовольный, как и десять лет назад, со своими-то колдовскими зелёными глазами и тем самым запахом дорогих сигар и… металла?       Почти большую часть своего внимания я направляю на блондина, сидящего напротив него. И да, бессовестно отвлекаюсь на эту персону, уже утратив тревожное чувство за товарища по несчастью, урвавшего у кого-то кусок торта и уминающего его за обе щеки в тех же крепких руках Хибари. К слову, на столе не было никаких продуктов питания кроме редких стаканов с алкоголем или же водой.       - Это что, тиара?       - Ну, конечно, - слова мужчины, чьи глаза не видно из-за лохматой чёлки, под конец превращаются в неразборчивое шипение.       О, эти выступающие золотые зубья украшения, усеянные обилием невообразимо ярких рубинов и бриллиантов, так и притягивали взгляд. Склоняюсь ближе, более детально рассматривая драгоценный материал тиары, принимающий форму тернового венка. Зловеще и как раз в дополнение к последним штрихам образа этого немного отталкивающего внешне человека с непонятно-мечтательной улыбкой.       - А камни-то настоящие хотя бы? – любопытно спрашиваю, зная ответ на бессмысленный вопрос, но пытаясь разглядеть цвет радужки глаз человека напротив и просто-напросто заболтать его.       - Что вы, не-ет. Он регулярно закупает их на блошином рынке по низкой цене, за которую даже туалетную бумагу не каждому продают, - протягивает паренёк в громадной шапке с дальнего конца стола, не давая и рта раскрыть моему собеседнику.       И я точно могу сказать, что среди незнакомых лиц мелькнули волосы цвета тёмной бирюзы.       - Молчи, земноводное, - зашипев под конец фразы и откинувшись на спинку резного стула, раздражённо молвил светловолосый принц, чтобы метнуть острое лезвие в шапку говорившего.       - Ну, Бел-семпай…       Не успеваю разглядеть очередное действующее лицо и остальных людей, на которых так и не обратила должного внимания, как глаза накрывают большой мозолистой ладонью. Горячей и до одури приятной.       - Ой! – слегка испуганно восклицаю, когда не слышу вообще никаких звуков шагов за собственной спиной, и немного улыбаюсь. Даже за столько лет Савада Тсунаёши пользуется всё тем же знакомым парфюмом.       На коже тем временем ощущается металл нескольких крупных колец и от них же лёгкий холодок.       - Поняла-поняла, смотреть нельзя, - обезоруживающе поднимаю руки. - Но я же ещё не увидела Такеши. Так нечестно, Савада, и как всегда подло с твоей стороны.       Только к нему я не могу обратиться на «вы», хоть и понимаю, что этот человек мне совсем не знаком и не тот друг, с которым я привыкла общаться. Даже рука его будто бы чужая, совершенно не похожая на ту, которой привыкла нежно касаться, - огрубевшая от времени и пестрящая обилием шрамов, ощущаемых кожей моего лица.       - Ты и так, Миэ, увидела больше, чем нужно. Это уже наглость, - негромко произносит Тсунаёши и, нет-нет, я совершенно не заслушалась его спокойного мужественного голоса.       Мне больше отметилась образовавшаяся тишина в помещении, прерываемая бормотанием Ламбо и ударом столовых приборов по тарелке от него же. Да, кто-то из присутствующих всё же понял, что мне видеть и слышать лишние подробности о будущем не стоит. Как и знать о всяких «Бел-семпаях» и «земноводных», которых, к слову, мы пока ещё не встречали в прошлом.       - Но наглость – это не подлость. И ты случайно не видел мою туфельку? – беззаботно шевелю пальчиками босой ступни. – Она магическим образом исчезла с ноги.       - Как же, не видел, когда та прилетела прямо ко мне в руку. Однако хорошо, что с этим у нас остаётся ещё пара минут.       - Пара минут для чего? – немного удивлённо спрашиваю, но все вопросы пропадают в ощущениях аккуратно надеваемой на ногу туфельки.       До последнего надеялась, что он уберёт руку с моего лица – ah нет, не убрал.       - Для этого, - в голосе взрослого Савады Тсунаёши слышится намёк на веселье, показывающий то, что он догадался о моих разрушенных надеждах и открыто этим забавляется. – А ещё для совета.       - Советы от Тсуны-будущего? И какой именно совет ты хочешь мне дать? – пусть я и добавила в слова больше насмешливых ноток, отнеслась к его предложению довольно-таки серьёзно.       Чувствую колыхание воздуха вокруг, когда он приподнимается с колен, напоследок ласково дотронувшись до кожи ноги. Одежда же шелестит от медленного движения мужчины.       Но моя скромная улыбка пропадает, стоит лишь услышать немного печальное и внушительное, без какого-либо намёка на былую весёлость:       - Не думай о ней и не думай о них. А также забудь о том, что увидела там.       Сказано было так, чтобы присутствующие не смогли понять, о чём речь, но об объектах разговора могла додуматься я сама – загадки в духе Савады из моего времени. И которые я, к сожалению, понимала лучше всего.       «Не таи какой-либо обиды на Бьянки и просто оставь её в покое – она достаточно настрадается с совестью в будущем. Не думай об убитых ею (или же тобой, что абсурд) людях – это не что иное, как случайность и просто страшный сон. И не пытайся даже помыслить о написанном в бумагах, которые ты увидела здесь, которые успела прочесть», - подразумевал он.       - Поняла, - тяжело вздыхаю, будто бы меня не отпускали ни на секунду мысли о случившемся и о грядущем. – Я поняла тебя и… постараюсь следовать совету.       Ламбо не помог окончательно избавиться от тяжёлых мыслей и лишь отодвинул их на время в сторону – чуть погодя всё равно пришлось бы окунуться в мутную воду дурных воспоминаний. Поэтому мне этот совет показался достаточно сложным, однако вполне себе выполнимым.       Но бумаги?       - Рад слышать. Не поверишь, как же я рад…       Голос мужчины постепенно пропадает в розоватом дыме базуки десятилетия, утягивающей тело назад, в прошлое, и похитившей у меня ощущение тёплой ладони с лица. С каждым быстрым взмахом собственных ресниц картинка перед глазами всё больше смазывается, теряя очертания предметов и людей вокруг, и рассеиваются в опостылевшем ядовито-радужном цвете глаз взрослого Савады Тсунаёши, горящие неистовым пламенем и замеченные едва ли не в последнюю секунду. Возвращается лёгкая дезориентация и тошнота от перемещения.       Но не убирается из мыслей слово «Мельфиоре», украшавшее размашистым почерком каждый из листов, небрежно разбросанных на гладкой поверхности тёмного стола.

***

      Я сижу напротив Савады Тсунаёши и впервые желаю исчезнуть с глаз долой, из сердца вон. Ах, с его глаз и из его же сердца.       Неловкость сковывает движения, а чувство безысходности вынуждает меня чуть ли не искать спасения в глазах Гокудеры Хаято и Хибари Кёи, находящихся в одном помещении со мной и Савадой. И, как бы это смешно ни звучало, на Хибари Кёю я возлагаю большие надежды. Но что это за диво? Даже не зная, от чего меня вообще нужно спасать, но додумываясь, от кого, темноволосый парень окидывает своим мрачным взглядом мою фигуру, усмехается и… без дальнейших промедлений возвращается к прерванной работе.       С-сволочь. А, впрочем, его реакция была вполне себе предсказуема.       Всё ещё прикрываясь отчётом от пронзительного взгляда карамельных омутов и до последнего не сдаваясь, умоляюще смотрю в полные замешательства зелёные глаза. Почти что вою от стремительно ускользающих из рук грёз – седовласый подросток, смутившись, отворачивает голову и бросает ищущий ответа взгляд в сторону Савады Тсунаёши. И всё становится до безобразия с ним, Хаято, ясно.       Хочется вопить от такого вот отношения парней к «девушке в беде» и понимания всей безвыходности ситуации: с Савадой почему-то никто связываться не хочет, а больше спасти меня некому – все, кто мог, свалили из душного кабинета Дисциплинарного Комитета подальше от опасно расслабленной фигуры соседа и трудолюбивого Хибари-сана. А счастливец Ямамото Такеши, к его же радости и к моей глубокой досаде, был достаточно умён, чтобы вообще не вступать в Комитет из-за обилия тренировок по бейсболу, и удачлив в том, чтобы сейчас избежать моих жалких попыток выискать-таки своего героя в сияющих доспехах. Вот его-то я бы смогла затронуть своей жалостью до глубины души, точно говорю!       «А всё это Какашка-Реборн, будь он трижды неладен!»       Могла ли я предположить, что этот маленький… ребёночек будет куда более злопамятным, чем в том же аниме, и не поленится даже по этому случаю наладить мосты временной «дружбы» с Тсуной, змеем-искусителем нашёптывая подростку нечто на ухо? Могла ли догадаться, что буду искать неприметное убежище от пытливого и чрезмерно настойчивого друга? Пытаться скрыться за ворохом ненавидимых всей душой документов Дисциплинарного Комитета и весомым аргументом в лице Хибари Кёи? Конечно же, не могла – куда мне, даром предвиденья я не обладала.       До конца жизни буду помнить, что Реборну невыносимо «понравилось» и слетевшее трепетно с моих губ «Какашка-Реборн», и шуточка с почти-убийством, и крепкая дружба с Бовино Ламбо – его соперником. А также таить в сердце мысль о том, что киллера подпускать к другу ближе, чем на пушечный выстрел, чревато вот такими, большими, проблемами.       Что же было сказано шёпотом, могла лишь догадываться, но вот ответ на вопрос «там было всего лишь будущее» Саваду совершенно не устроил – потому я и стараюсь не выдать лишних подробностей по поводу перемещения и прячусь по углам. Ведь Тсуна действительно пытался спросить о тех вещах, которые я либо не знала, либо их сообщать было попросту нельзя. И до сих пор допытывается, не покладая собственных рук, – он совершенно не принимает от меня правдивые ответы и ищет в них какой-то подвох, которого там даже нет.       Почему я вообще должна стыдливо прикрываться листами бумаги от Савады, словно какая-то маленькая девчушка от укоряющего взгляда родителя? Стоит мужественно принять удар на грудь. Только помыслила об этом – тут же совершила.       И я не труслива, нет, но от жадного взгляда Савады хочется спрятаться не только за бумагой – ему пришлись по душе эти догонялки, но когда-нибудь даже они могут ему надоесть. Хватает ума, чтобы представить те бесконечные вопросы в духе пыточных дел мастеров, что кроются за серьёзными глазами шатена и искривлёнными в понимающе-снисходительной усмешке губами. От вальяжной фигуры, расположившейся на диване напротив, с такими же документами, как у меня, в твёрдой руке, едва ли можно скрыться где-то помимо этого места: Саваду Тсунаёши сдерживает сейчас лишь наличие в помещении Хибари Кёи, который от таких тонкостей типа «базука десятилетия» и «семья Вонгола» был пока что очень далёк.       И нужно как можно быстрее вспоминать дополнительные места, где есть вероятность залечь на время, потому что кое-кто уже не вникает в важную информацию на своем листе, а, как подсказывает долгое общение, подбирает варианты безболезненного избавления от Хибари Кёи в течение ближайших минут.       - Миэ, мне нужна твоя помощь, - ласково проговаривает лис в лице Тсуны. – Я совершенно не могу понять ничего из написанного.       Удивление Хибари Кёи и Гокудеры Хаято ощущается даже без поворота головы в их сторону, но мне хватает лишь уткнуться в собственные документы, избегая требовательного взгляда друга. Не могу не отметить, что это была хорошая попытка, прежде чем сокрушительно ответить жёстким:       - Нет, прости. У меня самой некоторые проблемы.       - Жаль, - печально молвит, не опуская взгляда, Савада.       И прицепился ведь хуже охотничьей собаки.       Что при этом никак не мешает заметить его манипуляций с карманами школьных брюк – на свет выуживается мобильный телефон достаточно ловко и незаметно от взгляда Кёи, но не от моего. Кажется, будто бы мне специально показывают устройство, дразняще вертят им перед носом. А в голове тем временем зреют новые вопросы касательно этих телодвижений – совсем не напрягает наличие мобильного у соседа в школе. В конце концов, пользование им не возбраняется правилами Средней Намимори, если всё в пределах разумного и не мешает учёбе.       Но это чертовски подозрительно, скажу я, и буду тысячу раз права.       Вздрагиваю мимолётно, когда у Гокудеры трезвонит телефон от пришедшего на него сообщения, понимая, что Тсунаёши задумал что-то, от чего я точно буду не в восторге, – сомнений нет, что сообщение у подрывника от дорогого соседа. Рассматриваю сменяющиеся эмоции на лице Хаято, и его грубый от курения голос показывает тут же всё возмущение по поводу прерванной работы, ответ на некую просьбу от Савады:       - Совсем с ума слетели, придурки. Ответ им нужен, когда и так ясно, что – «да», и не понимают ведь, какой я в последнее время занятой человек, - шифруется наш юный конспиратор.       - Что-то серьёзное? – отстраненно спрашивает Тсунаёши, что даже Хибари приподнимает голову от своих нудных листов в немом вопросе. – Ты можешь пойти и объяснить им всё: я, если что, попробую доделать твою работу.       - Отличная мысль, - сияет глазами Хаято, и где-то в их глубокой зелени виднеется зарождающийся азарт, что уже предвещает конкретную пакость.       А, может, я себя накручиваю? И здесь действительно что-то серьёзное? Но после приходится выкинуть такие наивные мысли из головы, потому как ситуация для меня щекотливая, а на одного мнимого «защитничка» в помещении становится меньше, когда опасность быть замученной вопросами возрастает, – остаётся лишь довольный Тсуна, я и вернувшийся к работе Кёя. Вот кому тут уж точно глубоко всё равно на местную Санта Барбару между Савадой и мной!       - Досадно, что нас всего лишь трое, - и что-что, но досады в голосе Тсуны нет вообще.       Остаётся лишь теряться в собственных предположениях и ожидать чего-то… занимательного – вон как этого чуда ждёт сам Савада, совершенно нагло уставившийся в мои глаза и отбросивший в сторону документы. Я сама просто не могу оторвать взгляда от его лица, стараясь не терять зрительного контакта и понять тараканов, заполонивших его голову.       Идут долгие минуты, и в душе возникает крошечное сомнение, однако взгляд, брошенный на Тсуну, придаёт уверенности в том, что всё ещё впереди.       Когда дверь быстро открывается и в помещение вваливается запыхавшийся Тетсуя Кусакабе в слегка потрёпанной школьной форме, в мыслях вертится лишь одно – меня уже ничто не спасёт.       - Хибари-сан, стычка у школьных ворот требует вашего вмешательства, - быстро отчитывается парень, будто бы извиняясь за столь внезапное появление.       - Неужели? – тянет сам глава Комитета. – Кучка людей из Дисциплинарного не может справится с какими-то школьниками? Глупыми травоядными?       Барабанящие по столу пальцы выдают его раздражение.       - Мы бы вас не отвлекли от работы, но там творится чёрте что, - разводит руками Тетсуя, стоя под немигающим взглядом Кёи до конца.       - Ладно, но, если же всё сказанное окажется недостаточно… правдивым, чистка нужников покажется тебе Раем, Кусакабе.       Помещение покидают не только Тетсуя и быстро ступающий Хибари, но и все мои шансы избежать очередного разговора с Тсуной.       - Ничего себе! – заявляет Савада, закидывая одну ногу на другую и спиной откинувшись на спинку дивана. – Как вовремя все ушли, Миэ, не правда ли? И кто бы мог подумать, что где-то там может возникнуть потасовка, оставившая меня с тобой один на один?       Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы сложить два и два: телефоны, сообщения и полный энтузиазма взгляд Гокудеры. Вот же, какой он не к месту ответственный человек!       Карамельные глаза Тсунаёши полны привычного ехидства, предвкушения и, к тому же, ни разу не были обращены к уходящим. Даже мои собственные почти неотрывно наблюдают за расслабленным телом Тсуны, отмечая малейшие движения пальцев рук и богатую мимику лица. И было бы верхом глупости хоть раз отвернуться, потому как он, Савада, в буквальном смысле был готов совершить прыжок в мою сторону, если бы я попыталась сейчас сбежать.       - Тсуна, что он тебе сказал? Что сказал тебе Реборн? – немного тихо после долгого молчания, вопрошаю я. Задаю тот вопрос, который бесконечно вертится в моей голове и который привёл к таким последствиям.       - Так ли это важно: куда больше меня волнует то, что ты скрываешь?       - Важно, и, как ты не понимаешь, - в сердцах проговариваю я, - есть вещи, о которых люди не должны знать, говорить. Будущее, Тсуна, изменчиво и крайне опасно – мной всё равно было рассказано тебе очень много. Может быть, нам лучше поговорить о том, как этот чудо-ребёнок глубоко пробрался в твою голову? Ты сам на себя не похож.       Показательно стучу указательным пальцем по виску. Обстановка накаляется, и собственный голос становится всё более и более пронзительным, в то время как у Тсуны улыбка пропадает с лица, как и всякое веселье. Он наклоняется ближе, будто бы между нами не стоит маленький кофейный столик. Насколько сказывались на резкости нашего разговора те его бесконечные вопросы и мои попытки их избежать, могла видеть сейчас и понимать в полной мере.       - Я как никогда являюсь самим собой, что ты прекрасно знаешь, - категорично заявляют мне, не собираясь отступать ни на шаг.       И пора бы уже в слезах удалиться, обидевшись на неверие мне, лучшей подруге, но (сколько мне уже лет? ведь не маленькая) поступаю я совершенно по-другому.       - Просто согласись, - почти что шепчу, чувствуя на языке привкус опасности, - он промыл тебе мозги, а ты так и внимал тем гадостям. Тебе это было и в радость – слушал как последний дурачок.       Не успеваю опомниться, как тут же оказываюсь прижата к диванчику, на котором до этого едва ли расслабленно сидела. Мои васильковые глаза в шоке распахиваются шире от близости Тсуны, от гневно прищуренных глаз с большими зрачками при тонкой карамельной радужке. Прослеживаю взглядом резкие черты лица, так гармонично смотрящиеся с нахмуренными бровями и плотно сжатыми губами, и нервно сглатываю, ощущая его прерывистое дыхание на собственном лице, злобное и какое-то отчаянное. Непроизвольно пытаюсь избежать того щекочущего чувства, когда кончики его волос задевают мою кожу, но не могу сдвинуться даже на какой-то жалкий миллиметр, потому как мне просто некуда – Тсуна будто бы везде: его фигура и эти глаза, с тлеющими в глубине углями и редкими огненными всполохами.       Савады слишком много, думается мне.       Когда скрипит терзаемая его пальцами обивка дивана, вздрагиваю, тут же отмечая то, как собственное тело по бокам крепко зажимают горячие руки.       - До чего же ты меня доводишь, – почти что нежно проговаривает он, разрываемый изнутри клокочущей яростью и чем-то чуждым мне. Непонятным. – Я дам тебе ответ на вопрос о Реборне, но вот готова ли ты узнать, что меня терзает? От чего я места себе не нахожу в последнее время?       - Да, более чем да.       Но на самом деле здесь крепкое «нет». Я не в состоянии ясно мыслить, когда Тсунаёши, приструнив собственную ярость, целует меня в щеку и ластится, словно дикий кот.       - Знаю, - проговаривает он, опуская голову на моё плечо, - какие раздражающие речи, порой полные абсурда, можно услышать от Реборна, и не отрицаю того, что в тот раз было также. Но я не мог не слушать его. «Ты знаешь, какая она там, в будущем? Возможно, вы с ней даже не общаетесь, и она пытается тебе об этом не сказать». Звучит как бред, но я засомневался. Засомневался, что всё в будущем может быть так радужно, как у нас сейчас. Страх потерять тебя, Миэ, велик.       - Полно тебе, - криво улыбаюсь. Рукой оглаживаю широкие плечи Тсуны, ощущая своё облегчение и то, как напряжение между нами постепенно спадает от такого вот маленького объяснения. – Не терзай себя: мы были там и были вместе – вот чему стоит верить. И этого никакие гадкие слова Реборна не изменят, а мне нужно извиниться перед тобой. Сорвалась я почти также «красиво», как и ты, что не делает мне чести: наговорила тут...       - Да? Это было «красиво»? – подкалывает меня Тсунаёши, успокаиваясь. Но всё же говорит чуть погодя с раскаяньем в голосе: – Прости, действительно прости. Здесь куда больше моей вины, чем твоей.       Понять сложно, в какой момент мы сбрасываем с себя тягостные оковы, и уже просто сидим, и обнимаемся на диванчике в кабинете Дисциплинарного Комитета, касаясь друг друга с непередаваемой нежностью, почти совсем как в детстве. Но всё же не так: меня немного смущает восторг, с которым Тсунаёши обнимает меня руками и водит носом по открытому участку шеи. Даже я сама хватаюсь за него непривычно крепко, будто бы пытаясь удержать это загадочное мгновение между нами двумя.       - Как в детстве? – с лёгким весельем в голосе спрашивает он, читая мои мысли.       - Да.       Однако каждый из нас отметил фальшь в собственных словах, потому что как в детстве уже не будет – это было понятно более чем. Что-то новое зарождалось между нами: неловкое, но… встречаемое с трепетом. И в этот день, между мной и Тсунаёши отношения стали приобретать совсем иной характер, нежели дружеский, чему мы препятствовать даже не собирались, а просто пустили на самотёк.       И нас это, как ни удивительно, вполне устраивало.