***
- У вас с… Савадой… что-то произошло? – не выдержав спрашивает чуткая к чужим проблемам Сасагава Киоко. И мнётся от собственного же вопроса в неловкости, сжимая крепко в хрупких пальчиках чистящее средство для стёкол, на что стоящая рядом с ней Курокава Хана едва заметно закатывает глаза и хмыкает, помогая мне в протирании окон. Дежурство же нашего класса по этажу было в самом разгаре: шум в коридоре был почти невыносим, там и здесь на полу мелькала пена от очередного уборщика-умельца и опасно валялись, где попало, незадействованные в уборке швабры. И вот как, спрашивается, можно соврать этому маленькому ангелочку нашей Средней Намимори, когда она поглядывает на тебя такими доверчивыми карими глазами? Порой меня пугает сила, которой может воздействовать эта маленькая японочка на объект (жертву) своего внимания – любая ложь встаёт поперёк горла и морально давит тебя к земле. - Всё с ним нормально, я думаю? – едва не вынуждаю стекло под собственной тряпкой вылететь за пределы здания, но выдавливаю из собственного горла приемлемый и почему-то вопросительный ответ. И не смотрю на светловолосую девушку во время произношения фразы, избегая пусть и доверчивого, но проницательного её взгляда: уж что-что, но Киоко создавала впечатление совсем не глупой школьницы. Наивной, слегка, может быть, трусливой, но с весьма проницательным взглядом. Да и серьёзная Курокава Хана была бы не способна вытерпеть рядом с собой совершенно пустоголовой девушки-куклы. Сасагава Киоко же спустя долгое время учёбы рядом со мной являлась одним сплошным противоречием создаваемой ей самой внешней картинки и внутреннего яркого мирка под той самой картинкой. Но это всё не помогает в том, что я до сих пор бешусь от лёгкого напоминания об утреннем инциденте, уже даже не испытывая доставшего меня чувства смущения. Хочешь – не хочешь, а бросишь тут же невольно взгляд на причину появления смятения в собственной душе. Это, конечно же, тут же заставляет меня почти покорить ту критическую точку бешенства, когда охота подойти и вмазать с разворота просто от того, что ненужной нервотрёпкой страдаю лишь я одна: этот остолоп Савада нарезает круги с очередными документами в своих руках возле наблюдающего за уборкой на этаже Хибари Кёей. Всё выглядит вполне себе пристойно и важно, но я-то знаю правду. Тыкните пальцем в главного лентяя на этом этаже и не ошибётесь, что это как раз-таки тот человек, которого я, глупая такая, уже простила за его выходку. По понимающему взгляду главы Дисциплинарного Комитета, который знает основную причину нахождения подле себя Савады, ясно, что шатен рядом с ним совсем ненадолго. И если мой соседушка мысленно до этого не дойдёт сам, ему в состоянии будет помочь с этим Хибари Кёя, наплевав на возможную помощь Саваде со стороны подрывника. Который, к слову, в отличие от вышеназванного лентяя Савады сейчас добросовестно убирает наравне со всеми за двоих, собрав мешающие пепельные волосы в небрежный хвост и приведя тем самым большинство девчонок в восторг. Когда как Ямамото Такеши отлучился, чтобы вылить грязную воду из ведра и дать время подрывнику передохнуть от своих непрерывных подтруниваний. Но как бы я тут ни надувала показательно щёки от возмущения при виде Тсунаёши за его утреннюю дурную шутку, едва взглянув на забинтованные запястья, длинные пальцы соседа чувствую тревожное ёканье сердца в груди. И сжимающий его в жёсткой собственнической хватке гнев, направленный на одного конкретного человека, чья яркая апельсиновая лента будто бы в издевку стала мелькать невероятно часто на этом этаже. - Это ты себя пытаешься убедить в этом? – серьёзно спрашивает Курокава, возвращая меня с небес на землю и отвлекая от мрачных мыслей. Но уж не веселье ли ощущается в основе каждого из слов её вопроса? Курокава Хана, которая быстро брошенным на тебя взглядом всегда может чётко показать, какое же ты насекомое в её глазах и как же ты её бесишь, после её «своеобразной» помощи во время первого появления Гокудеры довольно-таки быстро пошла со мной на контакт. Что до сих пор вынуждает меня относится к этому с огромным удивлением и непониманием, мол, как это вообще могло произойти. По-детски избегаю ранее заданного вопроса, махнув влажной тряпкой в её сторону – отстань, родная, ведь я убираю, а на пустые разговоры времени и нет. И, тем не менее, всё же отвечаю: - Конечно же, нет. Глупости какие. - Ответ предельно ясен, но вот почему-то я в него не особо-то и верю, - тут же кивает головой темноволосая, тихонько хмыкнув на мою попытку отмазаться от таких душевных разговоров и попутно шикнув на задевшего её неловко плечом школьника. Её же голосу вторит звенящий колокольчиками смех Сасагавы, которая наблюдая расслабленность помогающей мне девушки, сама перестаёт испытывать необоснованное ничем напряжение. Или её просто-напросто смешит вызывающее «брачные игры тут развели» от Ханы-тян? Резко, но метко, да. В очередной раз отвлекаясь от уборки и коря себя за невозможность не отвлечься на свою персональную проблему, бросаю взгляд на Саваду и утрачиваю в короткий миг всю радость от шутливых предложений девушек. Ведь Савада Тсунаёши вместе с остальными парнями, включая вернувшегося к ним весёлого бейсболиста Ямамото Такеши, смотрит на кого-то подозрительно знакомого у своих ног – маленького человечка в алом костюмчике и с тугой косичкой на голове, ярким детским румянцем на пухлых щёчках. Сосед приседает на корточки и что-то спрашивает с тёплой улыбкой на губах, получая в ответ нечто неожиданно-резкое от ребёнка И-Пин и тут же убирая всю свою улыбчивость прочь с лица. Что к тому же удивляет бейсболиста, заставляет хмуриться Гокудеру Хаято и вынуждает сощурить недобро глаза Хибари Кёю. Отчётливо слышится слово «дисциплина», которое как-то очень уж неуместно смотрится рядом со словом «нарушение» в этот самый момент. Руки же главы Дисциплинарного Комитата заметно напрягаются под белоснежной рубашкой с той же невероятно большой скоростью, с которой мрачнеют лица стоящих рядом с ним парней, хотя самому Саваде мрачнеть ещё больше уже просто некуда. Меня же крепко стискивает за плечо Хана, что наталкивает на мысль о несвоевременности этого действия, когда оно отвлекает от крайне занимательных вещей и просто-напросто переводит всё моё внимание на девушку. Ведь, пусть я и не помню большую часть просмотренного когда-то давно аниме из-за прошедших лет с того времени, ощущаю, что сейчас крайне важно подойти к Саваде и пояснить ребёнку… кто Савада Тсунаёши такой. Избежать путаницы с кем-то другим и последующего за этим. - Миэ-тян? Ты слышала мой вопрос? – интересуется почему-то Киоко, когда более обеспокоенно на меня смотрит сама Курокава Хана, для которой такие открытые чувства почти что роскошь и в приоритете стоит собственная собранность, банальная скупость на эмоции. - Нет, я отвлеклась и… Поворачиваюсь обратно, выискивая броский алый цвет костюмчика ребёнка, взволнованная наступающими на пятки проблемами, которые тут же не жалея сил обоснованно жалят за них. Потому как я не вижу ни своего соседа, ни остальных ребят, ни ребёнка с пестрящими алым цветом щёками, пропавших в мелькающей здесь и там школьной форме учеников Средней Намимори буквально в один миг и без какого-либо шанса рассмотреть их среди лиц других ребят. Гадство. У меня уходит некоторое время, чтобы сбивчиво попытаться объясниться с Курокавой, почему мне именно в этот момент нужно куда-то срочно свалить непонятно зачем. И ведь действительно непонятно, что я смогу сделать в ситуации с И-Пин. Однако я не могу не попробовать предотвратить использование канонной бомбы Пинзу, которая при приближении аниме к этой реальность может наворотить конкретных таких дел, если просто не прикончить всех в городе за секунду. И, возможно, с неким фантастическим процентным по вероятности исходом мне это даже удастся. - Сделаю вид, что поняла тебя, - хмурится Хана, совершенно не веря в мои нелепые оправдания и всячески показывая это, и разжимает пальцы своей руки, что до сих пор крепко держалась за моё плечо. – Я подожду тебя здесь, как и Киоко-тян. Только постарайся вернуться побыстрее – есть нечто важное, что мне нужно с тобой обсудить, как и то, что ты совершенно не умеешь придумывать достойных отмазок. - Ладно, – только сейчас замечаю отсутствие Киоко, как-то даже чересчур увлекшись объяснениями. – И куда Киоко так быстро ушла? Я не ожидаю ответа на последний, риторический, вопрос, когда тело уже спокойно поворачивается в сторону от Курокавы к ближайшему выходу на крышу школы и аккуратное соприкосновение собственной обуви о пол разносится по коридору, теряясь во всё том же непрекращающемся шуме со стороны учеников. Но громкий голос Ханы, будто бы возвышающийся над голосами других, вовсе вынуждает меня сорваться на быстрый шаг, а то и бег от такого-то своевременно точного с моей стороны вопроса, едва ли не от какого-то примитивного страха за Киоко: - Она ушла на крышу. Забыла там свой блокнот с зарисовками. Каким-то неведомым образом убеждаю себя, что всё должно быть хорошо, но здесь же не откидываю в сторону возможный плохой исход, который занимает большую часть мыслей и несёт меня ещё быстрее через несколько ступенек за один рывок вверх по лестнице. Вынуждает с небывалой жестокостью, которая едва ли мне присуща, больно убирать с пути мешающих людей, которые бросают гневные резкие слова в спину. Ведь… Это же Киоко, которую сдувает в сторону любой слабый порыв ветра. Не могу сказать, что мы лучшие друзья до гроба, куда как более крутые, чем я и Савада. Но в какой-то степени она мне весьма приятна, хороший собеседник, да и просто прекрасный человек. Я бы сказала, что именно она всегда первая заступалась за меня и Саваду в прошлой школе, когда мы были ещё слишком охочи до шутливых каверз и первые стояли в ряде крайних в кабинет директора просто потому, что это мы. И это была она, самая первая из всех и единственная, которая оценила по достоинству тот мрачный плакат, после смятый и выкинутый сенсеем в урну. Это – девушка, которая уж точно не должна никак, ну совсем никак, пострадать на крыше. И я готова просто воспевать свою скорость и всё, что только можно, когда вижу распахнутую дверь выхода на крышу и застывшую у неё Киоко, заносящую ногу для следующего шага, но не ступившую пока по ту сторону. А также я почти счастлива от тишины, которая сообщает об отсутствии военных действий на территории крыши школы. Какое-то время. Пока не догоняю Киоко и не созерцаю на расстоянии нескольких метров от нас мелькающие символы, словно расплывающиеся разноцветными пятнами на коже лба И-Пин, а также ребят, готовых сорваться мгновенно с места и напряжённо вглядывающихся в фигуру поддерживающего тело ребёнка Савады. Савады Тсунаёши, ясно сообщающего мне своим насыщенным оранжевым всполохом пламени на лбу об опоздании. Нехватка времени чувствуется до болезненного острее, когда маленькие узорчатые кружочки И-Пин сменяются с трёх на два. Опоздала, думается мне. А также отражается в тяжёлых ударах собственного сердца. Только и успеваю схватить непонимающую Киоко обеими руками за её тело и утащить за какую-никакую, но преграду в виде стены, хаотично благодаря кого-то в мыслях, что Сасагава не успела уйти с лестничной площадки. По моим ладоням, сжимающим крепко тело светловолосой японки, проходит сотрясающая её дрожь лёгкого испуга. И только та пытается повернуть голову, чтобы такими же непонимающими испуганными глазами вглядеться в моё лицо, как я резко прижимаю её голову к себе, вынуждая чуть пригнуться. Собственная школьная юбка внезапно взмывает чуть ли не вверх от сильного порыва ветра, пугающего своей теплотой, а душа тут же уходит в пятки. Распущенные волосы мгновенно убираются с плеч, чтобы больно хлестнуть по щекам. Слышится пугливый писк Сасагавы и как за ним сразу же следует грохот. Невыносимый грохот ударяет по ушам, а сильные колебания воздуха по моим обманчивым ощущениям будто бы слегка встряхивают всё здание школы. Стена, к изумлению, остаётся на месте, а не обрушивается на мою спину, только хлипкая дверь выхода срывается с одной из петель и громко ударяется о поверхность стены по другую сторону от нас с Киоко, отколов кусок штукатурки. Крошка и ошмётки строительного материала летят со стороны крыши в незакрытое дверью пространство, как и пыль, здесь же поднявшаяся облаком и попавшая в глаза и рот. Болезненная резь вынуждает слёзы выступить на глазах, а горло першит от скрипящих даже на языке песчинок. Невзирая на желание остаться в укрытии и общий дискомфорт организма отпускаю Сасагаву и резко выглядываю из-за стены, щурясь на мгновенно разрушенное пространство, уже достаточно нормально проглядывающееся сквозь быстро оседающую пыль. Будто бы получаю удар под дых от вида на небольшую воронку и пробитую насквозь поверхность ниже, чуть ли не до помещений самих классов школы. Хочется позорно и невероятно банально всхлипнуть, но сдерживает от этого действия меня то, что я не вижу ни одного размазанного по земле в кровавую кашу человека. Ну, а вдруг?.. - Кха, - слышится кашель и тут же с истерической ноткой: – Савада? Кто ещё здесь живой кроме меня и бейсбольного придурка? По-кошачьи стряхивает пыль с волос задавший вопросы Гокудера Хаято, опасно отброшенный прямо к самому ограждению, и бегло осматривается, медленно приподнимаясь с земли и поправляя совершенно непригодную для дальнейшего ношения форму. За ним чуть менее резво подаёт признаки жизни его вечная головная боль – Ямамото Такеши, едва ли удачно приземлившийся скулой рядом с подрывником. Школьная форма его была такая же, как у Хаято, повреждённая отшвыриванием от эпицентра взрыва, последующим за этим падением и летящими во все стороны песчинками раскрошенного материала крыши. На лицах у двоих парней же здесь и там были также сплошные мелкие ссадины. - Хибари-сан? – раздается неуверенное от Такеши, упирающегося одной рукой о землю и другой потирающего щеку, кровоточащую на месте удара от падения на скулу и пугающую сильным покраснением вокруг повреждения. Бейсболист изредка моргает по-совиному на окружающее пространство и откашливает попавшую в горло пыль. Морщится от тревожащих свежие ранки порывов лёгкого ветерка, но радует своим «почти» пышущим здоровьем видом. И я вовсе не дышу, когда будто бы нехотя откликается сперва Хибари Кёя, до безобразия раздражённый одним надорванным рукавом рубашки и отсутствием пиджака на собственных плечах, а после тот, кого я больше всего желала увидеть. Местами помятый, но живой и с перепуганным ребёнком на своих руках. Ошарашивающий усталым смехом и блестящими лёгкой безуминкой глазами оттенка жжёного сахара на чумазом от сажи и крови лице.***
Сидим, постелив на землю плед, а вокруг творится черте что. Здесь и там снуют правоохранительные органы, врачи, остальные же люди кричат о теракте. Школьники, спешно выбежав по первому требованию учителей на улицу, стоят во дворе и перешёптываются так, что их голоса больно пульсируют под черепной коробкой. Где-то в этой толпе вообще мелькают совершенно подозрительные личности, которых невозможно отнести ни к каким из вышеперечисленных, потому как редко замеченная рядом с ними шляпка с примечательной яркой лентой не позволяет этого сделать. Совсем наоборот – наталкивает на мысль о причине нахождения здесь таких людей. - Ой! Больно, - попискивает на ломаном японском И-Пин, когда я ей обрабатываю многочисленные порезы тем, что предоставили приехавшие на территорию школы врачи. Оказываю помощь маленькой девочке-киллеру, даже когда она натворила тут дел, а в моём содействии также сейчас нуждаются остальные ребята. Ведь врачи решили, что отчего-то я вполне в состоянии справится со всем сама, лишь выдав нужные пострадавшим пледы, не причислив меня к ним же – порезов ведь нет, как и ушибов. - Терпи, - спокойно говорю на возмущение И-Пин, трепетно касаясь чувствительной детской кожи. – Иначе быть и не может, так как у тебя лицо сплошь в маленьких ранках. Тсунаёши же кутается в один из предоставленных пледов в непосредственной близости от меня и ребёнка, как-то чересчур наигранно-упрекающе посматривая на маленькую китаянку и недовольно бормоча про себя больше из-за того, что ему так и не дали одеться, а не из-за перепуганной не меньше Сасагавы Киоко девочки. Часто укрывается пледом чуть ли не с головой, забавно мелькая своей лохматой с торчащими во все стороны волосами причёской. А также иногда кривясь от громких (ну, очень громких) криков рядом с нами и дергаными движениями рук прикрывая многочисленные свежие раны, шрамы, не утаенные уже изничтоженной в собственном пламени марлевой повязкой и пледом. Тщетные попытки сделать пугающие рисунки шрамов менее заметными на фоне пыльных пятен тела не мешают ребятам бросать на кожу Савады весьма тревожные взгляды. И даже иной раз высказать мысли, касающиеся тех самых тревожных наблюдений, предложить помощь в решении каких-либо проблем, если таковые у него имеются. Не удивительно, что Хибари Кёя, не мешкая и получив спасающий жизни всех и вся лейкопластырь, убрался отсюда в мгновение ока, подальше от такого яркого проявления подростковой сентиментальности. И шумного: по здесь же раздающимся крикам, в какой-то степени новыми для нас, думается, что умерли все в радиусе километра, а не пострадали от простых царапин и ушибов всего-то несколько человек. - Киоко, моя милая Киоко! Как ты?! Что у тебя болит?! Будущий Хранитель Солнца необычайно криклив и… просто типичный Сасагава Рёхей. Выгоревшие до пепельного блонда волосы торчат забавным ёжиком, серые глаза с едва заметными карими вкраплениями передают всю его тревогу по младшей сестре, а лицо уже совершенно не походит на мальчишеское. Пластырь на носу с горбинкой, хорошо видимый на смуглой коже бледный шрам почти у самого виска и не по-детски нахмуренные брови не позволяют думать о нём, как о неспособном противостоять проблемам человеке. Крепкие мускулистые руки с необычайной нежностью касаются хрупких рук Сасагавы Киоко, легонько их сжимая, кутают её аккуратно в плед. Любовь к младшей сестре сквозит в каждом жесте его больших ладоней, в каждом быстро брошенном взгляде в её сторону. Едва услышавший грохот парень сразу же метнулся на поиски собственной сестры, позабыв о боксёрском клубе и явив нам свой неуловимый доселе в толпе школьников лик. И я даже не знаю, чего при встрече мне хотелось больше всего: порадоваться, что наконец-таки увидела старшего брата Сасагавы Киоко, о котором та всегда говорила с благоговением в голосе, или же посетовать на его горластость, да тут же убраться восвояси. Дилемма была ещё та. Но, чёрт возьми, вао! Я увидела Рёхея. А после была почти раздавлена им, узнай он только о том, кто помог его сестрёнке не получить ни одной царапины. И не приди на помощь мне Савада, зашипевший (круче Гокудеры в обычной его реакции на Ямамото) на распустившего руки братика Киоко и здесь же прижавший меня к себе, точно оказалась бы в медвежьих объятиях. Н-да… чего я, притиснутая к чужому телу, через один тоненький плед не почувствовала, когда Савада Тсунаёши объяснял чуть ли не на пальцах Сасагаве Рёхею, почему же на меня так набрасываться не стоит. Но, я точно знаю, что с Гокудерой мы мыслили в одном направлении, стоило мне только увидеть налившиеся сочным красным у пепельноволосого щёки и потупившийся колдовской взор, когда как я сама старалась познать дзен и думать о том, что это моё воображение и я ни к чему такому плотно не прижата. Удивительно, но Савада, вроде как, прошляпил такой пикантный момент. - Братик, всё в порядке, - в тысячный раз утверждает Сасагава. Вроде как спокойно, на первый взгляд, переносит к себе повышенное внимание не только со стороны брата, но и со стороны остальных ребят. Но… Она как-то уж больно заметно начинает краснеть и тянуть Рёхея за рукав, будто бы в попытке уменьшить его гиперопеку над ней. Ямамото, до этого отсиживающийся спокойно в уголке нашей дружной компашки и прижимающий к своей скуле пакет со льдом, сам пытается сделать Сасагаву Рёхея чуточку тише, неловкими уговорами и попытками открыть глаза боксёру на цветущий сейчас вид его милой Киоко. - Сэмпай… - только и слышно от Такеши, а дальше следует ещё сотня, другая вопросов Рёхея к Киоко, напрочь перекрывающих тихий на его фоне голос бейсболиста. Брюнет же, в который уже по счёту раз проигнорированный, прикрывает собственные глаза орехового оттенка ладонью, видя отсутствие к своим словам какого-либо интереса, и страдальчески вздыхает. Бедолага, отличившийся от Гокудеры завидным терпением. - Ой, да заткнись ты, ради всего святого! В порядке твоя Киоко, в порядке! - рявкает на Рёхея Хаято, чьи глаза под испытываемым им самим чувством бешенства приобретают ещё более приятный оттенок зелёного. И, как всегда, спокойная атмосфера куда-то резко пропадает. Обладающий взрывным характером пепельноволосый подскакивает с места и предъявляет ряд претензий Рёхею, наконец-то замолкнувшему, но с видимыми невооружённым взглядом любопытством, недоумением, однако никак не гневом смотрящим на Гокудеру Хаято, явно поймавшего удовольствие от выплёскивания дурного на другого человека. Попытавшийся утихомирить уже подрывника Ямамото тут же получил стандартный набор ласковых в свою сторону, но, как в случае с пренебрежением Рёхея, не махнул на это рукой, а ответил в таком же духе. Перетягивая всё внимание Хаято с боксёра и подозрительно прищуривая свои озорно поблескивающие глаза на некоторые крайне неприятные собственному слуху эпитеты. Будущий же Хранитель Солнца не нашёл момента лучше этого, чтобы спросить у чрезмерно ласково улыбающегося Ямамото какую-то глупость. И закономерно получил за это откровенно грубую фразу от Хаято, не упустившего случая облить грязью с ног до головы всех задравших его людей. Таким образом, три парня выясняли отношения на публике, словно малые дети, вынуждая всех обратить на них предельное внимание. Даже Хибари Кёя изъясняющийся с одним из «подозрительных» и некоторыми людьми из родительского комитета, бросил свой небрежный взгляд на троих подростков. И, даю руку на отсечение, что только что Облако предельно чётко цыкнул в раздражении и отвернулся не из-за того, что его отвлёк один из учителей, а потому как смотреть на вот это безобразие у него не было ни сил, ни желания. Легче лёгкого Хибари Кёя сделал вид, что никоим образом не знаком с нами. - Идиотизм, - подытожил ситуацию Тсуна. Закатываю глаза в неком подобии согласия, и даже Киоко подозрительно подёргивает уголком рта в попытке убрать непроизвольно возникающую улыбку на всё происходящее. Но как бы общая картинка смешно не выглядела, ситуация была чертовски страшна: передо мной сидел, если на минутку задуматься, пока ещё маленький ребёнок, который уже убивает людей и по сознательному возрасту значительно уступает тому же Реборну, где последнее было едва ли не единственным в данный момент простительным здесь фактом. Я это понимала яснее некуда и ухмылялась на перепалку перед собой лишь автоматически, больше вглядываясь совершенно серьёзными глазами на склоненную в покаянии голову И-пин. И Савада Тсунаёши, даже не улыбнувшийся толком на выкрики друзей, невероятно незнакомым пустым взглядом впивался сейчас в фигуру ребёнка, убедившись, что остальные не смотрят на нас троих. Незначительная дрожь пробежала по телу девочки, что я почувствовала всё ещё дотрагивающимися до её тела собственными пальцами. Отчего мои руки были мгновенно убраны от неё, будто бы малейшее движение могло спровоцировать ещё большую со стороны ребёнка боязнь, что была великолепно скрыта до этого от всех пытливых глаз. Но почему-то явившаяся на всеобщее обозрение именно сейчас. - Что же нам с тобой делать, ребёнок? Как ты докатился до жизни такой? – прозвучало тихо от Савады, и его слова были, как никогда, наиболее близки к моим мыслям.