Счастливая судьба

То, как он смотрел на нее, было сладостной пыткой. Сладостной, потому что глаза его вызывали воспоминание — воспоминание о теплых губах, о том, как ее тело было близко к его, и об ощущении полета. Пыткой, потому что именно это было сейчас для нее недоступно. Он стоял здесь, перед ней, и она не могла к нему прикоснуться. Поскольку, пусть даже голова ее и гудела от событий, пережитых с ним вместе, с его стороны все должно было выглядеть совсем по-другому. На его взгляд она не была той девочкой, с которой он обменивался горячими поцелуями. Она была всего лишь Маринетт — его одноклассница с двумя хвостиками, которая на уроках сидела за ним, а в его присутствии не могла связать и двух слов. — Адриан! — выдавила она из себя и выпрямилась, обнаружив, что имеет совершенно неподобающий вид, чтобы попасться именно ЕМУ на глаза. На ней был бесцветный фартук, на котором отчетливо виднелись пятна кофе, только что пролитого на мужчину в котелке, а на брюках еще белели остатки муки. Очаровательно. Просто неотразимо. Адриан, казалось, ничего этого (к счастью?) не замечал. — Маринетт, — сказал он взволнованно. — Эм… можно с тобой поговорить? Прямо сейчас? Он стоял между прилавком с выпечкой, столами и дверью и лихорадочно оглядывался, как котенок, следивший за бегающей точкой лазерной указки. (И откуда только взялось это сравнение? Маринетт отмахнула мысль в сторону). — Эм, конечно. Что случилось? Он улыбнулся ей торопливой, извиняющейся улыбкой. Какую цепную реакцию вызвала эта улыбка внутри Маринетт, она не хотела признать даже самой себе. — Может, где-нибудь в другом месте? Не здесь, где… — и он многозначительно отстранился от стаи трещащих девчушек, перемазанных сливками и липкими крошками. — Пожалуйста, можно скорей? — О, хорошо. Маринетт кашлянула и махнула Адриану рукой, чтобы он следовал за ней. Двигаясь по направлению к заднему помещению пекарни, Маринетт пыталась незаметно вытереть лицо и фартук. Она не была готова остаться наедине с Адрианом! О, великие Боги тортов и пирожных! Не мог бы кто-нибудь нажать на паузу? Ей нужно переодеться! Адриан следовал за ней по пятам, и когда Маринетт остановилась у огромной печи, он буквально налетел на нее. — Извини, — пробормотал он. — Прости. — Адриан, что все-таки произошло? Почему… ты так взволнован? Она потерла себе ладонью лицо, чтобы собраться с мыслями, в то время как Адриан запрыгнул на стол и стал оттуда наблюдать за тем, как в оранжево-красном жару, поднимаясь, пеклись булки хлеба. — Еще раз, прости, — он похлопал по столу рядом с собой, и Маринетт, следуя приглашению, хоть и нерешительно, но опустилась на столе рядом с ним. — Я сбежал. Мне, наконец, удалось вырваться из дома. Стоило мне немалых усилий. Но… в общем, меня разыскивает мой телохранитель, а он — мастер своего дела. Она вылупилась на него. Он ухмылялся. — Но у меня нет ни малейшего намерения позволить себя отыскать. — Увидев выражение ее лица, он истолковал его неверно. — О, нет. Я-я могу тут же уйти, если ты… я ни в коем случае не хочу навязываться. Господи, какой я дурак. Я… все в порядке… я уже ухожу. — Адриан! — к счастью, ее руки и язык отреагировали быстрее, чем ее опьяненное любовью сердце, и остановили его. — Подожди. Чт-что за глупости. Конечно ты можешь тут оста-остаться. Да. Здесь. В любое время. Да уж, Маринетт Дюпэн-Чэн, ты просто мастер соблазна. Лицо Адриана за секунду расплылось в огромной улыбке, а в глазах читалось неверие. — Спасибо. Я обязательно воспользуюсь этим предложением, вот увидишь. Маринетт залилась краской, потому что все это напомнило ей о тех минутах, проведенных с ним в его комнате, когда она в самом деле была Маринетт и принесла ему кексы. — Нет проблем. Я ведь теперь знаю, что ты ужасно привязчивый. (Возможно, все же это было не очень хорошо, что ее язык начинал говорить до того, как голова успевала подумать). Адриан поперхнулся и тут же залился смехом, весело глядя на Маринетт, не веря ни глазам, ни ушам. — Знаешь что? — спросил он лукаво. — Быть может то, что привело меня сюда, было не только лишь твое обаяние? Скрытый комплимент произвел благоприятное действие, хоть и не сделал ее лицо менее красным. — Неужели? Что же тогда? — Судьба, — произнес он со вздохом, драматично положив руку на грудь. Когда он так делал, он так походил на Кота. (Мда… сладостная пытка. Что там о ней говорилось?) — Счастливая судьба, я бы даже сказал. Потому что, Мари, дела мои плохи. А именно — кексы закончились. И мне позарез нужна волшебница-пекарь, чтобы унять эту тоску. Ух, как же двусмысленно это звучало! Маринетт проглотила тяжелый ком в горле, лицо ее горело, как раскаленные угли. Она пристально посмотрела на него, и волнение вырвалось из нее гортанным смехом. Из-за абсурдности ли всей ситуации, или же из-за того, что его ухмылка была настолько сверхдраматично-откровенной, ей хотелось либо рыдать, либо смеяться. Смех был приятнее, и Маринетт выбрала смех. А Адриан сидел рядом и наблюдал за ней с невероятным удовлетворением. И вправду, он выглядел так, как будто единственной целью его визита было рассмешить Маринетт. Какой был момент! Странный, приятный, короткий. Маринетт закрыла ладонью рот, успокаивая саму себя. — Во мне нет ничего волшебного, — заявила она и, прежде чем Адриан успел возразить, сказала: — К тому же, у нас тоже нет больше кексов, но… я могла бы тебя научить, как их печь. Оранжево-красный свет печи окрасил его черты, здорово их оттеняя (как будто лицо Адриана могло выглядеть еще более совершенным). — Правда? Ты можешь меня научить? — Ко-конечно. — Здорово! На кухне я полный болван, честное слово, но мне всегда хотелось научиться чему-нибудь такому. И что надо делать? Нужно взять сахар, муку и что-то еще, и тут вот есть миска. Сколько надо всыпать муки? Столько? Ой, кажется, многовато. Ничего, я просто немножко отсыплю… Маринетт почувствовала себя так, словно в нее ударила молния, когда ей в лицо полетела целая горсть муки, и что-то пронзительно звякнуло — вероятно, стеклянная миска грохнулась на пол. Как мог этот парень так стремительно передвигаться? Вероятно, так же стремительно, как он принимал решения. — АДРИАН, — завопила она. — Стой! Он и в самом деле остановился. И то, как он стоял перед ней, поджав плечи, ошеломленный, с белыми от муки волосами и грустно глядящими зелеными глазами, она не смогла бы на него рассердиться, даже если бы на его месте был не Адриан. Она бы поцеловала его, подумала Маринетт. Она бы зацеловала его прямо здесь и прямо сейчас, если бы на ней был костюм Ледибаг и не была бы она такой безнадежной трусихой. — Извини, — пробормотал он, преисполненный сожаления. Маринетт вздохнула: — Мама меня предупреждала: никогда не подбирай с улицы бродяг. — Эй! Она забрала у него из рук соль, потому что он начал произвольно смешивать все, что попало. — На самом деле такое не говорят тому, кто только что полкухни поднял на воздух, но… — Ты преувеличиваешь чрезмерно! –… начинай с яиц. — Ну и дерзкая же ты, Маринетт Дюпэн-Чэн. Бесстыдно дерзкая. — В действительности, Адриан был впечатлен. — И откуда это в тебе? Адриан принялся замешивать тесто, в то время как Маринетт бродила по кухне и вернулась к столу с ингредиентами. Мука щекотала в носу, и она чихнула. — Быть может, у меня есть секреты? — сказала она уклончиво. Он фыркнул: — Быть может, у меня тоже? Но я был бы… в восторге, если бы смог раскрыть пару Ваших, моя почтенная. — Лучше не надо. Кстати, Агрест, ты забыл придворный поклон, — пробормотала она, на что Адриан пренебрежительно хмыкнул. — Ха. Значит, мы оба умрем в неведении, — сказал он, поднимая перед ее носом залепленный тестом указательный палец. — Давай заключим сделку. Пусть у каждого из нас будет по три вопроса, на которые другой должен дать полный и откровенный ответ. Никаких увиливаний, никаких приукрашиваний. Как ты на это смотришь? Маринетт свела брови. Его указательный палец парил прямо у нее перед глазами. Она размышляла. Это было рискованно. Очень даже рискованно. — Хорошо. Но никаких слишком личных вопросов. Она сама точно не знала, что имела в виду, но ей нужна была гарантия. Маринетт простонала: — Я сейчас приговариваю саму себя к смерти. Адриан подался вперед, глаза его светились озорством, а голос был рычаще-низким, когда он сказал: — Можно подумать, нет ничего, что бы ты не хотела узнать обо мне. От такого количества наглости Маринетт аж раскрыла рот, однако тут же закрыла его. Ей нечего было на то возразить — он был прав. Черт подери. — Ну ладно, — пропыхтела она, и Адриан победоносно откинулся назад. Наконец-то она снова могла свободно дышать, не беспокоясь о том, что ее сердце, возможно, вот-вот выпрыгнет из груди. — Ладненько. Давай начнем с чего-нибудь попроще, — начал Адриан со знанием дела, довольно высоко задрав нос. Да-да, на нем белела прилипшая мука, но Маринетт не имела намерения ему об этом сообщать. В конце концов он просто так присвоил себе право задать первый вопрос. (Кроме того, так он смотрелся просто милашкой). — Почему ты хочешь стать дизайнером? — спросил он. — И, пожалуйста, не говори, что ты просто любишь шить. Или что бредишь тем, чтобы тусоваться со взбалмошными супер-моделями и опустившимися менеджерами. — Я же прямо сейчас тусуюсь с супер-моделью, и он совсем не взбалмошный, — пролепетала она с облегчением, радуясь, что это был всего лишь такой простенький вопрос. Адриан ничего не ответил, он ждал. Похоже, он и вправду хотел это знать. Ну, хорошо. Она насыпала ему в ладонь немножко какао и задумалась. Быть откровенной, напомнила она сама себе. — Не знаю, — сказала она, наконец. — То есть, да, я люблю рисовать, люблю цвета и моду. Но это не то. Не только. — Она улыбнулась. — Полагаю, это захватило меня. То, как кусочек ткани или какой-то цвет может полностью изменить внешний вид человека. И то, что отсюда столько можно прочесть: что человек из себя представляет или кем хочет быть. Каким-то образом мы выражаем себя через то, как мы одеваемся, и создатели моды, они — своего рода рупоры. Они помогают людям извлечь из себя самое лучшее. Как волшебство. Понимаешь? Адриан перестал месить тесто и задумчиво взглянул на девушку. — Так я еще никогда не смотрел на этот бизнес, — произнес он. — Для меня это был только стресс, перегиб и вычурное совершенство… но это интересно. Может быть, именно поэтому эта отрасль нуждается в тебе. Ради волшебства. У тебя хорошо получается. Маринетт покачала головой: — До этого мне еще далеко. Кроме того, сейчас моя очередь. Адриан снова взялся за тесто и, казалось, был абсолютно раскован, однако напрягшаяся спина выдавала его внутреннее беспокойство. — Почему ты убежал из дома? Адриан вздохнул. На удивление умелым движением он стал распределять тесто по формочкам, осторожно, словно то были его дети. — Это плохой вопрос, — пробормотал он. — Потому что тут не о чем особо рассказывать. Я хотел выйти, отец не хотел меня выпускать, я сбежал, вот и все. Маринетт смотрела на него со смутным чувством, застрявшим в горле, что это было далеко не все. И она ждала. Он сосредоточенно работал ложкой, и, несмотря на напряженность в голосе, на лице его не было видно следов гнева. — Он волнуется, я думаю, — продолжил Адриан говорить, словно пытаясь убедить себя самого. — Я — лицо его фирмы, и он хочет, чтобы у меня все было хорошо, но, порой, слишком перегибает палку. Он собирается только через месяц, а то и еще позже, разрешить мне вернуться в школу. Но я поговорю с ним… я думаю. Не то чтобы это к чему-то привело, но надеяться ведь можно. С тех пор, как мама исчезла, кажется, он хочет утопить себя в работе. Я все же верю, что он любит меня, по-своему, но я… я иногда смотрю на него и мне кажется, что мой вид его тяготит. Не помню, когда он в последний раз по-настоящему со мной поговорил или выслушал меня. Я думаю, я… я напоминаю ему маму. Я похож на нее. Поэтому он загружает себя работой и старается как можно чаще меня избегать. Адриан опустил голову и вытер одинокое пятнышко теста с темного дерева стола. — В то же время, он всячески пытается защитить меня от всего возможного, тем, что навязывает мне телохранителя и ассистентку, которая осаждает меня программой занятий, которых я не хочу! Фехтование, китайский, игра на фортепиано. Отец придает этому большое значение. А держать меня дома — это еще один способ выразить то, что ему нужен контроль. Поэтому у меня почти никогда не было возможности самому решать, что я хочу, на самом деле — ни разу. Мне еле-еле удалось уговорить его позволить мне посещать настоящую школу. Он осторожно составил все формочки на противень… и улыбнулся. Чтобы разрешил ему посещать школу? В груди Маринетт что-то судорожно сжалось. Она видела грусть в глубине его глаз, что делало его улыбку невыносимой. В ней росло осознание, что безупречный светловолосый парень, талантливая супер-модель, был вовсе не идеальным. Его мир был не идеальным, он не был безоблачным. И хоть его постоянно окружали поклонники, никто из них не имел представления, как на самом деле выглядел он внутри. Адриан Агрест был одинок. Но то была не жалость, из-за чего его черты расплылись у Маринетт перед глазами. Нет. То был тот факт, что несмотря на все то, что с ним случилось, и с чем он все еще продолжал бороться, он оставался одним из самых дружелюбных людей, каких она знала. Прошлое могло бы затуманить его голову и ожесточить его сердце, но произошло в точности обратное. — О, — произнесла Маринетт. Услышав ее надтреснутый голос, он рывком поднял голову и стал обеспокоенно изучать ее лицо. — Мари, ты плачешь? Ты плачешь! Она покачала головой, но всхлипывания выдавали ее. — Нет, не плачу. — Нет, плачешь! Маринетт, — он шагнул вперед, забрал из ее рук миксер и небрежно кинул его на стол за своей спиной. Последовавшее объятие было настолько же неожиданным, насколько душевным. От него пахло сыром, мукой и этим неописуемым чем-то, что она просто назвала его индивидуальным запахом. — Прости. Не плачь, пожалуйста. Я не вынесу того, что ты печалишься из-за того, что я опять слишком много ною. Я в порядке. У меня все хорошо. — Как ты можешь называть это «хорошо»? — спросила она чуть ли не рассержено. — Все это далеко от того, чтобы быть «хорошо». Ты — заключенный, Адриан. Как еще это можно назвать? — Я привык. Ты удивишься, к насколько многому человек может привыкнуть. Он высвободился из объятия и криво улыбнулся. — Но это же не меняет дела! — возразила Маринетт. — Ну ты же хотела знать. Решительно, но очень бережно он вытер ее мокрые щеки. (И он еще удивлялся, почему за ним толпами бегали девочки? Когда он делал такое? В самом деле?) — Прости, — Маринетт покачала головой. — Эта штука с вопросами эмоциональней, чем я думала. Мне не следовало выжимать этого из тебя. Давай лучше вернемся назад к тому моменту, когда мы говорили о планах на будущее и волшебстве. — Я же сказал — плохой вопрос. Он стоял, ухмыляясь (по-другому это нельзя было описать). Когда под кожей Маринетт снова стал растекаться жар, она не знала, была ли виной тому печь или Адриан. Так или иначе, она была близка к тому, чтобы сгореть заживо. Синее смешалось с зеленым, и Маринетт не могла оторвать глаз от губ Адриана. Она ощутила потребность притянуть его к себе, сказать ему, что она — Ледибаг, пусть бы она этим, возможно, все бы разрушила. Она доверяла ему. И все же что-то остановило ее. Быть может, это было знание того, что ее личность не была опрометчивым подарком, который она в любое время могла потребовать назад. И непринужденный разговор с Адрианом еще не служил оправданием того, чтобы полностью перевернуть с ног на голову свою и его жизнь. На это она не имела права. Адриан подался вперед. — Может стоит сделать перерыв с вопросами? Но один у меня еще есть. — Мм? — Почему ты при мне всегда такая застенчивая? Маринетт стало трудно дышать. — Разве я не разговариваю сейчас с тобой? — Да. Но обычно нет. В чем таится причина? И с этим вопросом у Маринетт окончательно ушла земля из-под ног. При всем том доверии между ними, которое она сама все еще не могла до конца объяснить, признаться ему сейчас, что она настолько втрескалась в него, что аж начала заикаться, было ужасно стыдно. О, нет. Этого она уж точно не скажет. Раздумывая о том, какую же придумать отговорку, которая не казалась бы отговоркой, Маринетт заметила, что голоса и смех в магазине утихли. Совершенно внезапно. — Адриан, — произнесла она с подозрением в голосе. И тут они оба заметили дым. Он проползал в пекарню из-под двери. Плотный, густой, он казался катившимся камнем. Маринетт, взвизгнув, отскочила назад, бросая на Адриана растерянный взгляд. Черная пелена подбиралась к ней, пробиваясь в помещение изо всех щелей, казалось, эта пелена могла думать. Хорошо знакомая Маринетт смесь адреналина и страха прокладывала себе путь сквозь тело девушки, призывая ее к действию. Тикки нетерпеливо ерзала в сумочке. Да, настало время действовать. Дым подкатывался ближе и стал хватать — другого обозначения тому не было — Адриана за ногу. Казалось, черный, густой чад состоял из тысячи сухотощих рук. Адриан шагнул вглубь кухни, но, оступившись, упал назад. — Это не обычный дым, — задыхаясь, высказал он очевидное. — Нет, не обычный. Бежим отсюда, — скомандовала Маринетт и подтолкнула Адриана в сторону лестницы. — Наверх! Тяжело дыша, взобрались они вверх по лестнице и захлопнули за собой люк. Маринетт лихорадочно оглядывала гостиную своих родителей. «Думай, думай, думай!» — подгоняла она себя. Ей необходимо было перевоплотиться. Этот дым явно вырос на помëте акумы, и если это и в самом деле так, то Маринетт здесь была бессильна. Сейчас людям нужна была Ледибаг. Проблема же в том, что она не могла перевоплотиться на глазах у Адриана. Пока Маринетт, лихорадочно соображая, трепала на себе волосы, Адриан стянул с дивана покрывало и начал затыкать им дверные щели, чтобы руки дыма не могли протянуться сквозь них. Умница мальчик! — Дела плохи, — проворчал он, и они отпрянули назад. Покрывало было лишь временной защитой. — У меня есть идея, — Маринетт потянула Адриана в отдаленную часть комнаты и распахнула двустворчатую дверь шкафа, стоявшего там. Шкаф был небольшой, но для одного человека места было достаточно. — Спрячься здесь. Скорей. Адриан тянул: — А как же ты? — Я здесь живу, я что-нибудь придумаю. Спрячься, быстрей! Наконец, он кивнул. Когда дверцы шкафа закрылись, из сумочки девушки молнией вылетела Тикки и пропищала: — Скорей, пока не поздно. Маринетт кивнула, и пару секунд спустя на ней был красно-черный костюм, идеально облегавший фигуру. Маска скрывала ее настоящее «я», а ладонь сжимала йо-йо, ощущая его привычную тяжесть. Обнаружить людей, нуждавшихся в помощи, было нетрудно. Нет. Они носились по пекарне и так пронзительно визжали, что их услыхал бы даже глухой. Трудность состояла в том, что руки дыма были неумолимы и сильны. Они тянули и рвали ткань ее костюма, останавливали ее, оттесняли. Ледибаг наступала, боксировала, прокладывала с помощью йо-йо себе путь. Она поддержала одну пожилую даму и вытянула за собой на улицу какого-то мужчину. Прибыла полиция, но все, что они могли сделать, — это оградить лентой территорию, в радиусе десяти метров прилегающую к пекарне. Пожарники стояли, неуверенно переглядываясь, поскольку огня не наблюдалось. — Ледибаг! — послышался чей-то крик, и героиня застыла на месте. Кричала Сабина Чэн. — Пожалуйста. Наша дочь осталась внутри, она была в заднем помещении с другом. Помоги ей! Ледибаг проглотила ком в горле. — Эм. Она в безопасности. Пару переулков отсюда. Я сказала ей, чтобы вернулась сюда только тогда, когда минует опасность. Не волнуйтесь. Об Адр… о ее друге я сейчас позабочусь. В мгновение ока она снова оказалась внутри. Дым завладел почти всей пекарней. Ухо Ледибаг уловило язвительный смех, который она не могла опознать. Только вытащив из густого, черного чада последнего посетителя, она увидела на крыше мужчину. На нем была темно-серая шляпа-котелок и костюм того же, ни о чем не говорившего, серого цвета. Его поза кричала о высокомерии и самонадеянности, а истошный смех пронзал свежий послеобеденный воздух субботнего дня, словно пропитанная ядом стрела. — ТЕПЕРЬ ПОЛЮБУЙТЕСЬ, ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА ПРИТЕСНЯЮТ НЕВИННЫХ, — ревел он в тысячи раз усиленным голосом. У Ледибаг все кричало внутри. Ну почему всегда она? С мыслью о том, что о дымокуре она позаботится позже, Ледибаг метнула вверх йо-йо, зацепив его за балконные перила, и потянулась, пока не оказалась в гостиной, пересекая ее элегантным сальто. Скверное предчувствие кольнуло ее, когда она направилась к шкафу. Что-то было не так. Оно подтвердилось, когда она, открыв дверцы, не обнаружила в шкафу Адриана. Ледибаг позволила себе ненадолго предаться чистейшей панике, пока не взяла себя в руки опять. Адриан сообразительный, скорее всего он унес ноги по пожарной лестнице или по крышам. Она снова была одна. Ей опять придется одной справляться с акумой. И опять она будет искать глазами Кота, она чувствовала это. Она чувствовала отчаяние одиночества, разворачиваясь снова к окну, где руки дыма заслонили ей путь. В последний раз она подтянулась и стала бороться. Она размахивала своим йо-йо как смертоносным мечом, вонзала ногти в черную пустоту и пыталась пробраться сквозь каждое свободное от дыма пространство. Но дым был безжалостен, неумолим, он постоянно формировался заново и кусок за кусочком проглатывал дневной свет, который был для нее живительным источником. Как смертельная болезнь расползалось измождение по всему ее телу, она задыхалась. Трансформация забирала силы не только у Тикки. Она сама ведь под маской была всего лишь человеком. Ледибаг издала отчаянный крик, но непроглядная мгла поглотила его. Ее покидали последние силы. Дым наступал на нее, ползя и крадучись, его руки шептали, намереваясь схватить Ледибаг. Она оступилась и упала в облако дыма… И то был момент, когда она сдалась. Выдыхаемый воздух соскользнул с ее губ, руки прекратили борьбу, ноги были спутаны дымом. Почувствовав приближение обморока, она не остановила его. … Удивительным было то, что она очнулась на чьих-то руках; то, что этот кто-то был теплым и в то же время прохладным, сильным и в равной мере проворным; то, что сквозь подергивающиеся веки она разглядела светлые волосы и черную кожу. Она была спасена. Но понять это она смогла лишь тогда, когда пришла в себя на большой плоской крыше, с больной головой и смертельно уставшая, словно годами лишена была сна. Дымокур исчез. На его месте примостилась на корточках поджарая, темная фигура, что ухмылялась и улыбалась, увидев то, что Ледибаг приходит в себя. — Здравствуй, Миледи, — промурчал он. — Я полагаю, ты скучала по мне. Кот Нуар. Он вернулся. Наконец-то.