Неубиваемый

– Всё вышло из-под контроля. Всё уже давным-давно вышло из-под контроля, если ты ещё не заметил, сладенький. Примерно с тех пор, как на пороге его дома оказался Проклятый младенец, называющий себя репетитором. Тогда его жизнь пошла под откос в стиле Вонголы, и в этой безумной буре событий он почему-то всегда занимал место в первом ряду. К своему ужасу, он привык к этой какофонии кошмаров, из которых была собрана его повседневность. Когда наступала тишина, длившаяся всего день или – о чудо! – неделю, ему становилось страшно, потому что он знал: с минуты на минуту в маленькой голове под шляпой борсалино родится очередная безумная идея. Или целый план. И всё начнётся сначала, попытки сбежать от собственной смерти, позора и гибели близких людей. Саваду Тсунаёши снова будут ломать, чтобы он стал сильнее. Чтобы он стал достойным боссом Вонголы. Не как Дино – Дино - это лишь неудавшийся эксперимент, блин комом, как говорят. Он станет как Джотто, заместо Джотто. Все называли его нео Примо Вонгола, но почему бы вместо этого не назвать его АнтиПримо* Вонгола? – Заткнись, Тсуна. У меня и так болит бошка, а ты несёшь какую-то чушь. Сколько раз я должен тебе повторять? Вонгола за нами охотится, она – наш враг. Слышишь, сына? Он не сразу понял, что говорил вслух и что мужской голос принадлежал его горе-папаше. Тсунаеши с вопросом уставился в свою пустую банку из-под пива, затем с разочарованным цоканием бросил её через плечо, открыл холодильник и начал разглядывать его внутренности. Холодильник его порадовал не больше, чем банка пива. В нём оказалась лишь пачка прокисшего молока, консервы с рыбой и остатки овощей. Выбирать не приходилось, парень взял помидор и, причмокивая, начал осматривать дыру, в который оказался на сей раз. Маленькая однокомнатная квартира, студия, обставленная мебелью из прошлого тысячелетия, не позже. Рваный диван посередине, на котором в трусах и майке-алкоголичке разлёгся его хреновый папаша, страдающий хроническим похмельем. Телевизор-коробка, в котором шумовые помехи заменили рекламу, а паутина добавляла некой изюминки в антураж. Застывшие настенные часы, обои с потёками, похожие на следы мочи, пустые скомканные банки пива повсюду, разбитое зеркало возле двери и шкаф, дверцы которого не закрывались. Не найдя календаря, он спросил для галочки: – Какое сегодня число? – Откуда мне знать? – прилетело от бати. Но Тсуна уже знал. Как и везде, в этом мире наступило двадцать первое мая. И вместо своего уютного домика и любимой и ласковой мамочки, он получил гадюшник с мужиком, который вроде как был его отцом. События развиваются всё лучше и лучше. Ему хотелось кричать, но вместо этого Савада чавкал безвкусным помидором. Из открытого настежь окна дул тёплый влажный ветер, который бывает только в Сицилии. Он принёс с собой уличный гул, в котором слышался итальянский говор. Надежда на то, что он сможет купить мисо-суп и сносно позавтракать, разбилась, как младенец о камень. Иемитсу смачно рыгнул, сел на диване и ударил кулаком по телевизору, нечленораздельно бормоча итальянские ругательства. В ответ он получил картинку заикающейся телеведущей, по которой бегала ярко-ядовитая радуга помех. Мужчина нащупал под собой пульт и щёлкнул выключателем. Их семейная дыра, как окрестил её Тсуна, погрузилась в пучину тишины и напряженного молчания. Тсунаёши говорить не хотел, его отец думал, что сказать. Он чувствовал себя не только неудачником, который из Внешнего Советника королевской семьи стал занозой в её королевской заднице, но и никчёмным папашей парня, который ни капли его не любил и не полюбит уже никогда. «Моя жизнь разваливается», – с безразличием подумал Савада-старший, глядя на кольцо Вонголы, сверкающее у него на пальце – то самое кольцо, которое он украл в надежде исправить то, что уже началось. Разваливался целый мир, но никому до этого не было дела. С чего Иемитсу вообще решил, что именно он должен стать Мессией или супергероем, чтобы предотвратить конец света? Это даже звучало смешно. Да и что он мог сделать? К тому же, один. Человек, который не смог защитить свою жену. Не воспитал сына. И даже не помнил точный адрес своего бывшего дома, в котором бывал раз в полгода. Он пил бокал за бокалом, постигая собственный дзен под названием «пьяное беспамятство», но стоило только взглянуть на кольцо, и ему становилось невыносимо паршиво. С этой дрянью надо было что-то делать, а он, молодой Лев Вонголы, понятия не имел, что именно. Вместе с сыном Иемитсу переезжал с места на место, скрываясь от людей Тимотео, время выскальзывало, словно мыло, и всё вокруг трещало, как скорлупа ореха, который вот-вот расколется на части. От этого мужчину тошнило, хотя, возможно, тошнило его от количества выпитого пива. Он глубоко вздохнул, сожалея, что так и не смог начать разговора с сыном, и посмотрел на Тсуну, который надел на взлохмаченные волосы кепку и натянул козырёк пониже, закрывая глаза. Совсем, как он – его названный брат. – Куда ты? Говорить ещё раз, что их ищут повсюду, словно известных убийц, было излишне. – Прогуляюсь. Тсунаёши не стал уточнять, что возвращаться сюда он не намерен. Ему нужно было найти кого-нибудь из ребят до того, как его найдёт Реборн. На этот раз он был готов идти за помощью даже к Бовино, точнее, к их арсеналу оружия. До того, как его рука коснулась круглой ручки двери, раздался пронзительный звон, предвещавший нежданных гостей. «Не успел», – подумал Тсуна и открыл дверь, глядя вниз. Он ожидал увидеть Проклятого младенца с хамелеоном на шляпе, но увидел лишь чёрные лакированные туфли, в которых можно было разглядеть собственное отражение. Парень почувствовал, как ему в голову упирается CZ75 1ST. Как ни странно, сзади он услышал щелчок ещё одного пистолета. Реакция Иемитсу нисколько не уступала реакции лучшего в мире киллера. На короткое мгновение Тсуна решил, что его хреновый папаша не такой уж и хреновый. – Хаос, – пробасил мужчина, кончиком дула приподнимая козырёк кепки и заглядывая в глаза Саваде-младшему. – Ты жив, – Иемитсу заметно расслабился, увидев на пороге человека, который вроде как был лучшим другом Девятого босса Вонголы. – Говнюк. – Благодаря Леону и этой дряни на моей груди. Глаза отца и сына скрестились на жёлтой Пустышке, болтающейся на шее мужчины поверх дорогой тройки. Тсунаёши не удивился, в отличие от Иемитсу, но они оба не подали виду. CZ75 1ST преобразовался в хамелеона, который насмешливо подмигнул парню, мол, ничего личного, без обид. – И это твой отпрыск? Я ожидал увидеть что-то более солидное, а он совсем как ты в детстве, – он хмыкнул, переступил через порог, заставив Тсуну попятиться назад, и со знакомым оскалом произнёс совсем другую фразу: – Ну, здравствуй, племянничек. Этим вратам не было конца и краю, прутья уходили высоко вверх, насколько хватало глаз, а справа и слева они утопали во мраке, от которого веяло злобой и чем-то ещё, очень похожим на смерть. В этом чёрном тумане запросто можно было потеряться, и тогда найти отсюда выход будет невозможно (если выход вообще существует). Более того, внутри него можно только потерять всё, что имеешь – чувства, воспоминания и душу. То, что в нём обитает, кормится всем, чем придётся, не зная жалости ни к праведникам, ни к грешникам. Просто потому, что оно голодное. За прутьями тоже была тьма, однако она была живой. В ней то и дело мелькали чьи-то лица, части тела, пасти, образы животных и птиц, а ещё что-то, чему не было определённого названия. Всё это вырисовывалось в рисунок или причудливый узор, в котором при большой фантазии можно было бы увидеть даже сюжет или смысл. По ту сторону врат стоял мальчик, на которого глядели сотни глаз. Он стоял неподвижно, подняв голову. Ребенок не выглядел напуганным или удивленным, скорее, выжидающим, будто он стоял у кассы в магазине и ждал, когда же мама купит ему жвачку с наклейками его любимых супергероев. Прямо над ним открылся красный глаз с кандзи под номером шесть, и из тьмы послышалось что-то, отдалённо похожее на слова: – Чего ты хочешь, дитя? Ответ звучал довольно дерзко: – А что ты можешь мне дать? От тёмной массы отделилось что-то, напоминающее руку или даже лапу с длинными пальцами. Её коготь остановился напротив его голубого правого глаза. – Хочешь ли ты силу, пределы которой превышают представления людей? Мальчик задумывается на мгновение. – Я смогу отомстить? – Ты сможешь сделать всё, что пожелаешь. Всё, чего ты когда-либо хотел, станет твоим. Больше никто не сможет причинить тебе боль. Никто не отберёт у тебя свободу. Отдай нам свой глаз, и ты получишь силу. Он обхватил чёрный коготь рукой и дёрнул на себя, чувствуя, как по щеке начинает течь тёплая кровь. Рука растворилась в воздухе под нечеловеческий хохот. Мальчик прижал ладонь к кровоточащему глазу, не ощущая боли. – Я готов пожертвовать даже свою душу. Сквозь его маленькие пальцы виднелся красный глаз с кандзи под номером шесть. Подопытный образец №69 позже стал известен как Рокудо Мукуро. С Тсунаёши-куном всегда было непросто. Он был другим, похожим на цветок, вокруг которого собираются те, кто был привлечён его запахом. Запахом Неба. Он говорил слова, сладкие и желанные даже для сердец отпрысков мафии. Он совершал поступки, которые вызывали доверие, такое же сильное, как зуд от укусов тысячи комаров. Не говоря уже о глупых идеалах Савады, которые подкупали, искушали, обличали его грязный и неправильный путь, на который его толкала ненависть. Один брошенный взгляд Тсунаёши-куна вызывал в нём долгую и противоречивую борьбу: люди могут быть такими, не заляпанными эгоистичными желаниями власти, похоти и денег, в них есть что-то большее, что-то лучшее, что-то, что достойно жизни. Но в то же время Рокудо сталкивался с горькой и такой привычной реальностью: «Никто не сможет стать, как Тсунаёши-кун». Потому что Савада особенный. Потому что он Чистое Небо. А Мукуро – кровавый Туман. Где бы он ни появился, после него обязательно останется смертельный след. Отчасти потому что так сложилась его судьба, отчасти потому что Мукуро не хотел её менять. Любовь когда-то была знакома ему, любовь к родителями, любовь к Эстернео, любовь к жизни – однако всё это было испорчено кровавой рукой, которая перечеркнула его воспоминания детства раз и навсегда. У него отняли всё вплоть до имени – образец номер шестьдесят девять был его позывным не больше года (всего девять месяцев – по одному на каждый круг ада, в котором он побывал), но для мальчика это время тянулось бесконечно и мучительно долго. Если его жизнь существовала, то она тогда и закончилась. Затем настало время мести. – Вам больно, Мукуро-сама, – сказала Наги, обнимая его в последний раз. – Мне так жаль, что я ничего не могу для Вас сделать. Я жила ради Вас, теперь, прошу, живите Вы ради меня. Он с ужасом смотрел на трезубец, который милая Хром создала для него, создала изо всех сил, какие были в её маленьком изуродованном теле. Точно такой же трезубец, который он подарил ей в их первую встречу. Она его вернула, вложив свою Посмертную Волю, которая заключалась в простодушном желании защитить его. «Я не знал, что ты можешь быть такой жестокой, Наги». Как он мог жить, если все вокруг разваливалось и умирало? Что он умел, кроме того как убивать и ненавидеть? Зачем ему спасаться, когда все, кто был ему дорог, погиб на его глазах? Отчаяние открыло ему дверь туда, где Мукуро и не надеялся оказаться снова. В аду его радушно встретили, как старого знакомого. После этой встречи Рокудо чувствовал, что в нём что-то поселилось, как в прошлый раз, когда его глаз перестал принадлежать ему. Но он не обращал на это внимания, потому что ему выпал шанс отомстить. – Я не хочу с тобой драться, Мукуро, – грустно выдохнул Савада. – Пока не поздно, давай прекратим это, обнимемся по-братски и расскажем друг другу сумасшедшие истории, разделив плитку шоколада? Отвратительно тёплое оранжевое пламя на его лбу, на его груди из Пустышки режет глаза. Что-то внутри Мукуро неистово кричит о том, чтобы он сейчас же задул его, подавил Посмертную Волю и перерезал Тсунаёши-куну горло. Скорее, не медли, даже просто смотреть становится слишком больно. – Всё это время ты занимался тем, что пытался защитить всех. Даже этим фальшивкам ты хочешь сохранить жизнь. Ответь мне. Почему ты не спас мою милую Хром, Тсунаёши-кун? Разве я не говорил тебе, чтобы ты присматривал за ней? Разве не ты обещал мне, что будешь защищать её? Так почему же ты умер, когда всё началось? И почему сейчас ты жив? Он снял кожаную перчатку с руки, которая теперь была маленькой женственной с аккуратными ногтями – это было непривычно, но Мукуро не обращал на это внимания. Тело всего лишь инструмент: либо им пользуешься ты, либо кто-то другой. Его пальцы раздвинули веки правого глаза, скользнули в глазницу (боли не было, несмотря на полившуюся кровь, лишь неприятное ощущение, как будто в глаз что-то попало) и повернули глазное яблоко. Чик-чик. Пятый путь – Путь Людей. Иэясу уже видел это: кровь, залившая половину лица, видимая аура боевого духа, вертикальный звериный зрачок в левом глазе и чёрная ползущая по его коже метка, похожая на внебрачного сына неудачной татуировки и вздувшихся сосудов. В первый раз он не сильно задумался, что такого случилось с Рокудо на его шести реинкарнациях, отчего он стал выглядеть так, словно его родила змея. Но сегодня у него появилось время подумать над этим. Савада задумчиво почесал щёку пальцем. После их битвы в Кокуё он больше не видел, чтобы у Мукуро был такой видок. Возможно, потому что больше при своём якобы боссе иллюзионист не использовал Путь Людей. Но могла ли быть иная причина? – Я спасу тебя, мой друг. – Оя-оя, слишком поздно, – ответила Рокудо за его спиной. – Нам обоим ничего не остаётся, как присоединиться к ним. И мы никогда не были друзьями, Тсунаёши-кун. Он развернулся, соска на груди подпрыгнула, продолжая звенеть, где-то в стороне ей вторила соска Реборна. Смог увернуться от первого удара, но тут же напоролся на другой, такой сильный, что из его лёгких мигом выбился весь воздух. Кулак Мукуро хоть и был меньше, но он был таким же тяжёлым, как лягание лошади. Он выгнулся, сделал вдох и плавно отскочил назад. Девушка преследовала его. Она повертела трезубец в руке и взмахнула им, желая сделать из Ясу кебаб, а затем поджарить его на настоящем пламени. Иэясу перехватил трезубец. На секунду встретились взглядами. – Обижаешь. Разве между нами не была особенная связь? Рокудо откинулась назад и снова ударила его по груди. В последний момент Савада успел отскочить назад, с чувством лёгкого стыда признавая, что Путь Людей стал намного могущественнее, чем раньше. Пока он проветривал свою задницу, Мукуро наращивал свою силу, которая, казалось бы, достигла своего предела ещё в их общем мире. Может быть, он тоже стал шаманом? «Да не, бред какой-то. Я сам толком так и не понял, как вызывать этих проклятых духов». – Это осталось в прошлом. Она стукнула тупым концом трезубца о пол, и он тут же покрылся синим пламенем. Как странно. От оружия Иэясу не ощущал той зловещей энергетики, которая покрывала девушку с ног до головы. Почему? Это не его Посмертная Воля, – пришла с ответом Интуиция. Ясу согласно с ней кивнул. Хоть и пламя одного Атрибута схоже между собой, в каждом присутствует своя уникальность, которую могут различить ищейки или очень чувствительные носители, такие как Гокудера. А Иэясу... Он просто знал, потому что уже видел ту, кому принадлежит эта воля. «Вместе навсегда. Это было бы романтично, если бы не было так грустно». Парень зажег перчатки, и они вдвоём ринулись друг к другу, как в первый раз, в таком же месте с похожим сюжетом. Но Савада изменился, Рокудо тоже, изменились их близкие и даже весь мир вокруг них. Всё по-другому, однако история циклична, а события имеют свойства повторяться. Удар в плечо. Блок. Трезубец возле шеи. Поворот. Использование веса противника, попытка опрокинуть. Пинок в челюсть. Захват голени. Новый удар. Оба отскакивают, а затем сближаются, и с каждым разом всё быстрее, удары сильнее, но это не заканчивается. У Тсунаёши заболели глаза от напряжения: он пытался разглядеть движения брата и девицы с мужским именем, но видел лишь мелькающие вперёд-назад тени. Лишь по вмятинам на стенах и полу можно было понять, что бой продолжается. Он сел, превозмогая ноющую боль в мышцах, закрывающиеся веки и усталость размером с десятитонную гирю, повисшую у него на плечах. Тсуна заметил на полу пятно крови, но мог лишь надеяться, что она не принадлежала его аники. Ему бы хотелось многое узнать: кто эта девушка, откуда они знакомы с Ясу, что между ними произошло, как и когда брат стал таким сильным, почему он может использовать его перчатки и тысячи других вопросов о его сомнительных заработках, про которые ему наплела маман. Реборн бы тоже не отказался узнать ответы. Перечень вопросов у него был гораздо объемнее, и если бы он начал его озвучивать, то Иэясу пришлось бы отвечать на него дня три. Только была одна маленькая загвоздка – Иэясу отвечал, когда хотел отвечать. В противном случае узнать от него что-то было даже сложнее, чем от самого Реборна. Это наталкивало Хитмана на некоторые мысли, одна безумнее другой. – Ты винишь не меня, – сказал Иэясу, удерживая трезубец в дюйме от лица. – А себя. Ты оказался беспомощным. Но перед лицом того, что произошло, даже Семёрка Сильнейших оказалась бессильна. – Ку-фу-фу, Тсунаёши-кун пытается меня понять? Всепонимание и всепрощение – два качества Савады Тсунаёши, за которые его прозвали самым большим идиотом среди боссов мафии. Никто не перечил Вонголе, зная её мощь, но когда Десятый начинал играть роль добряка, все вокруг испытывали к семье жалость. Какой конец ждал Вонголу с таким боссом? Рано или поздно за свою доброту он должен был поплатиться. Жизнью своего друга или своей собственной. Жаль, что Мукуро не смог увидеть, чем бы всё это закончилось. Он был готов вмешаться в любой момент, словно стервятник, почуявший падаль, Рокудо ждал дня, когда всемилостивый Тсунаёши-кун свернёт со своей праведной дорожки на кривую, залитую грязью эгоистичных желаний и кровью. Тогда он бы без лишних раздумий вернулся к своему первоначальному плану по истреблению мафии, а заодно и всего человечества. Только случалось кое-что хуже: вместо падения Савады он увидел падение всего мира. Уничтожать было нечего. Но он не почувствовал ничего, кроме нарастающей пустоты внутри, которая пожирала его заживо. Ради чего он прошёл шесть путей реинкарнации? Ради чего он жил? Ради чего умерла милая Наги? Вопросы разрывали его, не давали умереть вслед за всеми. Он чувствовал себя, как Деймон Спейд – блудная душа, не имеющая покоя. Как Бермуда, жаждавший отмщения всему миру за несправедливость, рождённую людьми или шаманами. Но такому, как Тсунаёши-кун, никогда не понять. Их пути слишком разные, и один из них должен закончиться, потому что они противоречат друг другу. – Приходится, – на его лице показалась вымученная улыбка Гарольда. – Ты – всё, что у меня осталось, приятель. – Не записывай меня в свою компанию. Мне не нужна твоя жалость. Я никогда не был хорошим парнем. – Ты правда так думаешь? – Ку-фу-фу-фу. Смех Рокудо показался ему слегка истеричным. Как будто бы они были (здесь можно посмеяться – ха-ха) из разных миров. Ну, правда, что такого пережил великий грешник Мукуро на девяти кругах ада, потратив целых шесть реинкарнаций на их прохождение? Что из этого не видел Савада за все свои семьдесят с лишним жизней? «Ну, правда, Мукуро, хватит. Разве сейчас мы не должны искать точки соприкосновения? На кой хрен ты начинаешь ковыряться в нашем прошлом? Оно теперь приносит одну боль». Просто выбей из него это дерьмо кулаками, сладенький. Так, как всегда это делал. Интуиция была права в очередной раз. Вот он, верный друг, который не изменял Иэясу с момента своего пробуждения: когда нужно произнести речь на собрании Альянса семей, во время экзамена по вождению, при выборе лотерейного билета и в принятии самого главного решения с утра – брать с собой зонтик или не брать. Она, конечно, была не в меру болтливой и не всегда конкретной, но пользы от неё было, порой, гораздо больше, чем от всех его Хранителей вместе взятых. Обращаться к ним с советом было самой ужасной ошибкой, потому что все они противоречили друг другу и чаще всего несли полный бред, а отказаться от одного варианта в пользу другого означало задеть чьи-то чувства. Это как сидеть на пороховой бочке, не зная, в какой момент она взорвётся, но ожидая взрыва каждую минуту. Ясу на мгновение отвлёкся, и трезубец поцарапал его щёку. Что-то внутри Мукуро возликовало, он испытал удовольствие от вида чужой крови, но в его голову тут же врезался голос милый Хром: «Остановитесь, Мукуро-сама! Ненадоненадоненадо!!!» Её Посмертная Воля, смертельная воля, вдруг обожгла руку Рокудо, и он выронил трезубец, попятившись от него назад, словно он был проклятым. Иллюзионист как будто бы очнулся от глубокого сна наяву, кошмара, терзающего его душу долгое время. Боль вдруг стала для него ощутимой. «Наги? Это ты? Что я делаю?» Вот именно! Что ты делаешь, Мукуро? Мы должны отомстить. Ты должен отомстить. Разве не в этом заключается смысл твоей жизни? Вспомни, для чего ты здесь. Соберись. Не разочаруй нас, Мукуро. – Что с тобой? Ты будто не в себе, – Савада забавно нахмурил брови. Оя-оя, какие мы страшные. Его звериный вертикальный зрачок сузился, уставившись на Иэясу. Ощущение того, что что-то не так, только усилилось. Ответ вертелся на языке, но ни парень, ни его Интуиция никак не могли вспомнить его. Ответом был: – Камикарос. – Нет! – в досаде воскликнул бывший Глава ДК. – Это не то. Бака, ну почему ты в том возрасте, когда у тебя на уме одни избиения? Савада повернулся ко входу, чтобы увидеть Хибари, жаждущего загрызть до смерти то ли сенпая, то ли Рокудо, то ли их обоих. Он даже не успел подумать, что Кёя снова появился не вовремя, как текущий Глава ДК напал на так называемую «угрозу учеников Намимори». Такие, как Хибари Кея, не могут смириться с проигрышем, у них появляется острая необходимость в реванше. Дразнить таких, выводить из себя, провоцировать, манипулировать ими – это хобби для иллюзиониста. В отличие от мозолящего глаза Тсунаёши-куна, Кёя-кун всегда вызывал у него радость и предвкушение хорошей игры в кошки-мышки. – Кёя-кун, – протянула девушка, уворачиваясь от его ударов, словно порхающая бабочка. – Как хорошо, что ты заглянул к нам, ку-фу-фу. Мукуро оказалась сзади разгорячённого Хибари, положила руки на его напряженные плечи и что-то прошептала ему в ухо. Чик-чик. Шестой Путь. Он чувствовал, как кто-то связывает его чувства и волю крепкими веревками, как кто-то с ананасом на голове залезает к нему в голову, противно хихикая, а затем начинает всё контролировать. Тело перестаёт слушаться, совсем как тогда, Хибари чувствует, как снова появляется это чувство тошноты и ощущение зрителя. Вот, он разворачивается к травоядному сенпаю, тот что-то говорит, но Кёя уже не слышит. Вот, он нападает на травоядного сенпая, целясь в голову, на которой горит странный огонёк. Его удары блокируют, начинается средний бой, Савада целится в его акупунктурные точки, но он ничего не чувствует. Затем, все меркнет, эта девка забирает и его зрение, оставляя только тошноту и присутствие внутри чего-то гадкого, лишнего, как соринка в глазу или кусочек еды в зубах. Чего-то, что отчаянно хочется убрать. Неприятно. И дико раздражающе. Уступать ей снова было не просто слабостью, это было позором. Если уж Кёя будет драться с травоядным сенпаем, то это будет он, а не какая-то самка! К тому же, Хибари уже задолжал ей камикорос. На этот раз он не мог позволить Рокудо так просто распоряжаться его телом, будто игрушкой. Это было унизительно. Особенно, на глазах у травоядных. Кёя начал сопротивляться. Как загнанный в клетку тигр. Мукуро нахмурилась. Этот идиот начал ломиться в двери, пытаясь разрушить установленные рамки собственной психики, ломая внутренние программы мозга. И все только для того, чтобы выгнать её? Кёя-кун, ты всегда был сумасшедшим. «Пошла вон!!», – прогремело у него в голове так сильно, что Рокудо чуть не закрыла уши в своём настоящем теле. Происходило невозможное. Лучшего мастера иллюзий и контроля вытеснял какой-то сопляк, рискуя повредить своё же сознание. Руки с тонфа замерли возле лица Иэясу, зрачки у Хибари то расширялись, то сужались, из носа от напряжения потекла струйка крови, тело била дрожь, казалось, что вот-вот начнутся судороги, а затем парень дёрнулся, будто из него что-то вырвали (точнее сказать, выбросили), и глаза в него закатились за веки. Он бы упал на пол, если бы Савада-старший не схватил его за руку и не опустил его сам. Ясу провел рукой по его лицу, закрывая Кёе глаза. – Requiescat in pace. Кажется, ты удивлён, Мукуро. – Кёя-кун всегда был немного чокнутым. – Подойди сюда, – Савада поманил её пальцем, чувствуя, как Пустышка на груди начинает жечь кожу сквозь футболку. Ням-ням. Мой временный хозяин, долго ты ещё собираешься впустую растрачивать своё пламя? Ты устал, а скоро устанешь ещё сильнее, потому что я не буду останавливаться, пока не наемся досыта. – Нужно убрать с тебя эту штуку, – он потыкал в щёку, имея в виду чёрную метку, уродующую лицо Мукуро. – Ку-фу-фу, Тсунаёши-кун думает, что на этом мы..?! Она замолчала, удивлённо глядя на свои ноги, шагающие прямо к Саваде. Что происходит?! Он что, смог залезть в её голову так, что даже она этого не заметила? И когда это он стал настолько искусен в контроле сознания? Её взгляд приклеился к золотым ободкам усталых глаз Иэясу. Что-то в её голове кричало, вопило то ли от боли, то ли от злобы, приказывало остановиться, но она не могла. Потому что это был зов её Неба. Реборн с интересом наблюдал, как иллюзионистка подошла к проблемному сынку Иемитсу и опустилась перед ним на колени. Это ему напомнило тот случай, во дворе школы, при драке Хаято и Хибари, когда Хаято беспрекословно выполнил приказ Иэясу. Уже тогда это странно пахло. Но он даже подумать не мог, что во всём был замешан запашок настолько развитой Воли Небес. «Тимотео.. нет, даже Ария не может влиять на нас так же, как этот щенок. Он становится всё более и более проблематичным». Ясу аккуратно приложил пылающую перчатку к кровоточащему глазу. Боевая аура пропала, метка, которая вблизи проходила на почерневшие морщины, начала испаряться за считанные секунды, а второй глаз снова стал голубым, человеческим. Он хотел начать читать нудную лекцию о том, как опасно использовать этот Путь, что его тело может не выдержать, что не обязательно устраивать фарш из людей, только чтобы выманить его и убить. Мог бы просто попросить или позвонить и назначить встречу, как все нормальные люди. Но это же Рокудо Мукуро. Откуда ему знать, как вести себя нормально? – Ярэ-ярэ, посмотри на себя, – вздохнул парень и по-отечески вытер тыльной стороной ладони пятно крови с её лица. – Вроде бы уже взрослый, а ведёшь себя, как ребёнок, всё строишь мелкие козни. Если уж замахнулся на уничтожение всего сущего, то мог бы и подождать, пока я закончу чинить Систему. Сейчас она и без твоей помощи барахлит. Толку от твоей мести, если моей смертью это не закончится? – Ты меня отчитываешь? – Мукуро захотелось рассмеяться. – Ты?? – Больше некому. Если быть откровенным, я рад встрече с тобой. Рад, что ты жив, хоть и не я смог спасти тебя. – Мне не нужна твоя защита. – Хай-хай. Получишь мою голову, тело и всё остальное потом, когда я буду готов сделать этот шаг в наших отношениях. Он поцеловал Рокудо в щеку, как когда-то его самого поцеловала Хром. Она насмешливо приподняла бровь, мол, что это сейчас было, пытаешь меня соблазнить, неудачник? Иэясу рассчитывал на другую реакцию, более неестественную для неё. Ставить всех в глупое положение было его новым хобби, но у Мукуро было на этом поприще больше опыта, так что глупым теперь выглядел сам Савада. Как и должно было быть. Ведь это он – глупый Тсуна. – Возвращаю должок. Разве не ты сказал Хром поцеловать меня в первую встречу? – Смешно же получилось, ку-фу-фу. Но какой-то неравноценный обмен, моя Хром – милая и скромная девушка, а ты на девушку не очень похож. – Не будь ты девушкой, я бы к тебе не притронулся. – Считаешь меня симпатичной, Тсунаёши-кун? Саваду передёрнуло. Когда Мукуро обращался к себе как к женщине, это выглядело ещё более дико. Он до сих пор не мог смириться, что перед ним тот самый смазливый пацан, который вечно над всеми смеётся последним. 1:1. В умении глумиться Рокудо никогда не будет равных. Пламя на его лбу и перчатках погасло, Пустышка перестала сверкать, но продолжила светиться тусклым светом, означающим, что она продолжает есть. Ясу была необходима кровать и много-много часов сна, чтобы восстановиться. Было бы неплохо ещё и позавтракать, ведь он не ел с тех пор, как очнулся в номере с Бьякураном, как бы двусмысленно это не звучало. И ни одна живая душа не предложила ему перекусить! Вывод: из Мукуро вышла плохая хозяйка. – Считаю, что у тебя есть явные проблемы с социализацией. Она засмеялась в своей манере, отметив, что кое-что в Тсунаёши-куне поменялось. В прошлом он жалел Хранителя Тумана, у него была отвратительная привычка переживать за Рокудо, пытался примирить его с Хибари и остальными, выгораживал его перед Вендиче и при встречах постоянно просил никого больше не убивать. Десятый Вонгола хотел сделать из самого опасного преступника ещё одного идиота с розовыми очками вместо глаз. Ему все время казалось, что отношение Мукуро к ребятам из Кокуё должно и может распространяться на всех остальных. Тогда он был таким наивным, подумать только! Савада Тсунаёши, наконец, повзрослел, но от этого не перестал быть за хороших. Дело привычки или всё-таки глупость не лечится? – Ты всё ещё доверяешь мне? – Хром верила в тебя. А я верю ей. На её лице появилась горькая улыбка. – Её больше нет. Она ошиблась, и ты тоже, потому что во мне уже давно ничего нет. – Я знаю. Мне ничего и не нужно. Просто живи. Мукуро хотела выплюнуть ему в лицо: «Как?» Но в его глазах уже был ответ: «Я сам не знаю». Ясу виновато улыбнулся. Он ни на что не годный босс, которому теперь не поможет даже Реборн. Он всё ещё не понимает, и это чувство вымывает из него все соки. Прошлое сломано, будущее туманно, он пытается плыть по течению, но в итоге тонет. Это продолжается на протяжении многих лет, которые наслаиваются на него неудачами. Савада уже не может помочь другим, потому что не может помочь себе. – Найди Хром, – посоветовал он наконец. – Спаси её от аварии. Здесь у неё может начаться другая жизнь, не такая, как у нас. – Поздно, – последний Хранитель прикрыла глаза. – Они уже здесь. В зале резко похолодало, будто к ним на огонёк заглянула зима. В дверях стояли тени в плащах и цилиндрах, от которых пахло чем-то, похожим на формалин (кто знает, может, эти парни используют его вместо увлажняющего крема). На шее у Рокудо щёлкнул стальной ошейник. Иэясу попытался схватить её за руку, но девушка уже оказалась возле ног Стражей. За ними влачилась в таких же оковах едва живые Кен и Чикуса. Их присутствие напрягало Саваду, навевая не самые приятные воспоминания о водяной тюрьме, в которой он провёл одну из своих жизней. Повторять этот опыт у него не было никакого желания. Взгляд Вендиче остановился на нём. Тот самый взгляд, от которого мурашки бегают под кожей от отвращения. Они будто пожирают глазами юное живое тело, которого они лишились. Их лишили. – Савада Иэясу, Вендиче следят за тобой, – раздался грубый голос Стража, от которого парень дёрнулся. «Предупреждение? Как мило с их стороны», – не успел он закончить мысль, как тюремщики исчезли вместе со своими новыми заключёнными. Наверняка, теперь им будет, о чем доложить Бермуде и о ком побеседовать с Мукуро. Впрочем, переживать за иллюзионистку не стоит, ведь тюрьма Вендиче для неё, словно второй дом. Она может приходить туда и уходить оттуда, когда захочет, так что с нынешними силами ей не составит труда сбежать. Можно только посочувствовать Стражам. – Надеюсь, ты не вернёшься убить меня снова, – выдохнул Ясу и устало прилёг рядом с избитым Кёей. Когда этот зверёныш очнётся, то, наверняка, побежит к нему с тонфа, грозя загрызть до смерти. Ну, что за шумные дети? Вроде бы терпеть не могут друг друга, а ведут себя совершенно одинаково. Не важно, кто он: Тсунаёши или Иэясу, – его Хранители всегда будут приносить ему одни проблемы. – Что вас связывает с Рокудо Мукуро? Ах да, Реборн. Он уже успел о нём совсем позабыть, хотя и звучит это довольно невероятно: как можно забыть человека, из-за которого его жизнь вечно на волосок от смерти? На этот раз волосок оказался слишком уж крепким. Так и было задумано? – Мы бывшие коллеги, – зевнул парень. – Почему даже когда у тебя есть второй Тсуна, ты пристаёшь ко мне? Реборн не ответил. Или он просто не услышал ответа, потому что глаза у него закрылись, и все чувства тотчас пропали. Когда Иэясу открыл глаза, на календаре уже было двадцать первое августа.