Неубиваемый

В глазах Арии застыл ужас, её расширившиеся зрачки следили за тем, как редкое Небесное пламя, передающееся только с кровью из поколения в поколения в семье Каваллоне, постепенно меняет свой оттенок. С искрами и лёгким потрескиванием ярко-жёлтый сменяется ядовито-зелёным, затем бирюзовым, которое с каждой секундой становится всё темнее и темнее, пока в какой-то момент кнут не покрывается чёрной аурой, от которой пахнет смертью. Дино резко перекрывает поток, закручивает вентили в своём теле и сознании, чтобы больше отравленное пламя не разъедало его оружие и его собственную кожу. – Что Вы думаете, синь… – его лицо побледнело, он попытался сдержать позывы рвоты, но все заметили, как по губам Дона Каваллоне потекла кровь. Ромарио, стоявший рядом с боссом, поддержал его за руку, поспешно подавая белоснежный платок. На нём тут же расцвели алые пятна крови. Если они успеют засохнуть, то даже после стирки вряд ли получится вернуть эту молочную белизну. На нём останутся разводы, напоминающие о том, что не всю грязь можно вывести так просто. Некоторые вещи портятся, и починить их невозможно. «Прямо как я», – безразлично подумал босс Вонголы. Ария посмотрела на него с выражением лица, на котором эмоции отпечатались, словно следы на песке. Она всегда была такой? Или лишь это её воплощение настолько наивное? Когда Тсунаёши показал ей тоже самое, сказав, что это только начало, она не восприняла его слова всерьёз. Или, может, просто не поняла их смысл? Что этот кризис накроет их всех. Без исключения. Цветных и Бесцветных, Аркобалено и обычных носителей, сильных и слабых. Червоточина пожирает и этот мир тоже. Она же не думала, что это будет касаться одного Тсуны, правда? Не важно, он ли стал причиной этой заразы, или раковые клетки всегда были в этой реальности, но теперь их ожидает тот же самый сценарий, который Савада успел прожить несколько раз. Ему всегда доставалась главная роль, только гонорар был до неприличия скудным. – Что это? – наконец, договорил Дино, усевшись за стол. – Какая-то Цветная болезнь? – Больше похоже на Проклятие, – сказал Тсунаёши, рассматривая свою правую руку в перчатке, под которой он прятал отвратительный ожог. – Если не хочешь сгореть в собственном пламени, Дино-сан, больше не используй его. «Это поможет тебе прожить чуть дольше», – мысленно добавил он. Чем сильнее Посмертная Воля носителя, тем вероятнее, что сила выйдет из-под его контроля. В новом мире необходимо сражаться не друг с другом, а с самим собой, в ожидании, что твой разум рано или поздно сыграет злую шутку. Прежде всего, ты нанесёшь вред своим близким. Хочешь их защитить – держись от них подальше. Впрочем, спасти кого-то или спастись самому это всё равно не поможет. Ария беспомощно закрыла лицо руками, и Саваде стало её искренне жаль. Молодая женщина, связанная Проклятьем Аркобалено по рукам и ногам, чей жизненный срок почти на исходе, должна думать не о своей семье, своей единственной дочери, а о том, как исправить непоправимое. Что ей остаётся? Жить в ожидании смерти? Или пытаться найти решение, которое он, Тсуна, так и не смог найти? «Простите, Ария-сан, что не позволил Вам умереть в блаженном неведении всего этого». – Вы должны посмотреть ещё раз, – сказал он, прикоснувшись к плечу женщины. – Вы должны найти будущее, в котором мы смогли выжить. – Bene. Глубокий вдох. Медленный выдох. Паника медленно сошла с её лица, взгляд стал спокойным и собранным, напряжение в теле растворилось. Она взяла себя в руки, ведь несмотря ни на что она – Аркобалено Неба, босс Джинглио Неро и наследница Шаманов. Кому, как не ей, исправлять ошибки Кавахиро и настраивать сбившуюся программу в Три-Ни-Сетте? – Я попробую снова. Стоило ей прикрыть глаза и воззвать к Пустышке, как та с лёгкостью пёрышка тихо загудела. Завёлся моторчик, показывающий будущее сквозь замочную скважину. Арии нужно подходить к каждой из дверей, наклоняться и заглядывать внутрь, а ещё искать. Искать-искать-искать. Ту самую. За которой будет нужное будущее, где ещё никто не умер. Разорванный рот с окровавленными зубами, чай-то громкий то ли крик, то ли смех Не то Чёрное пламя, в котором сгорает рука с кольцом Вонголы на пальце Нет Телеведущая с чёрными кругами под глазами, её безразличный голос сообщает, что Японию смыло Нет-нет-нет Пустышка начала гудеть под такт её сердца: -тук-тук-туктук- с каждой неудачной попыткой всё чаще. Женщина зажмурилась сильнее, под веками образы начали мелькать так быстро, как если бы она бегло просматривала альбом с фотографиями, где запечатаны моменты, которых ещё не было. И каждый из них был похож на чудовищ под кроватью, они были нереальными, но пугающими. Всё из этого может быть, но, возможно, не с ними, возможно, это уже где-то случилось, возможно, за следующей дверью не будет этого кошмара. Это будет их дверь. Её дочь, она повзрослела, но для матери Юни всё ещё выглядит такой же маленькой, как в пять лет. В её ладошках лежит серая, бесцветная Пустышка с белой лентой, очень похожей на ту ленту, которая досталась Арии от Луче. По подбородку её девочки медленно текут слёзы, капля за каплей. Это не она, не та дверь. Нужно двигаться дальше Но Ария приросла к месту, не в силах оторвать взгляда от своей малышки. Сердце заболело, может, от материнского чувства, может, от быстрого ритма, отдающегося в ушах. – Mie scuse*, я не смогла.. На её голове большая пышная шляпа с кисточками, такая же, как у Луче. Они обе были похожи на Луче, точнее, на Сепиру, но Юни – больше. Временами Арию это пугало, будто все они были рождены только для того, чтобы умереть от проклятья. Все они были одинаковыми с одинаковой ношей и одинаковым концом. Мужская рука касается её холодных пальчиков. На секунду женщина думает, что это Гамма, но не его голос произносит: – Ты молодец. Дальше я сам. Ария пришла в себя, ощущая, как кто-то грубо тряс её за плечи. В носу стоял запах крови, глаза еле открылись, она мутно посмотрела на побледневшее лицо Тсунаеши, который, кажется, что-то кричал. Видеть эмоции на его безразличном лице было для неё в новинку. Неужели даже он может чего-то бояться? Смерти? Бессмертия? – …ты видела?! Что это было?! – Тсуна! – кажется, это был голос Дино. – Я, – Джинглио Неро облизнула сухие губы. – Я видела Небо. Лёгкое прикосновение к щеке. Подушечки пальцев невесомо заскользили по розовой коже, словно по парфе. На её ярко-алых губах засветилась слабая улыбка. Эти прикосновения – лучшее, что могло произойти утром. Она трепетно прошептала: – Ромео.. И почувствовала, как эта же рука захлопнулась на её тонкой шее, как капкан. Бьянки безрезультатно пыталась открыть глаза, чтобы увидеть одно и то же: чёрные кудрявые волосы, один открытый глаз и блаженную улыбку. Ему это нравилось, нет, его это возбуждало, когда женщина рядом извивалась в тщетных попытках спасти себе жизнь. В этот момент они были абсолютно беспомощны, полностью в его власти, и только он мог решить, дать ли им маленький глоток воздуха для сопротивления или свернуть эту лебединую шейку в своих руках. На мгновение хватка ослабла. Он наклонился, чтобы поцеловать её. – С добрым утром, любимая. Девушка дёрнулась, машинально пытаясь засунуть в его паршивый рот дерьма с опарышами. Но Ромео растаял вместе с её сном. Бьянки села на постели, задыхаясь. Совершенно одна. По её спине и груди струился пот, она задыхалась, и всё ещё продолжала чувствовать на горле фантомные руку, а у бёдра чужую твёрдую плоть. Её мутило, будто только что она съела собственную отраву. «Сумасшедший ублюдок. Не успокоится даже после смерти». Ядовитый Скорпион прикрыла глаза, стараясь вернуть воспоминания серой могилы, по которой ползали черви. Она вернётся туда ещё раз, чтобы убедиться (теперь уже совсем, ведь прошло больше года), что этот сукин сын мёртв. Чтобы перестать бояться, ведь причина её страхов гниёт под землёй. В честь их памятного расставания она даже испечёт праздничный торт. «Всё для тебя, любимый. Переворачивайся в гробу каждый раз, когда я навещаю тебя, Ромео Бовино!» Бьянки сбросила с себя одеяло и опустила ноги на прохладный пол. Поднялась, сбросила с себя мокрую сорочку и по-кошачьи изящно потянулась. В одних кружевных трусиках она прошла в собственную ванну и повернулась к зеркалу. На неё оттуда смотрели глаза Хаято, при воспоминании о котором болезненно сжималось сердце. – Твоя sorella соскучилась по тебе, – сказала она своему отражению. – Пусть с тобой все будет хорошо. Ей хотелось скорее смыть с себя липкий пот страха и тошнотворное ощущение, будто её осквернили мужские прикосновения. Кожа нестерпимо чесалась каждый раз, стоило ей вспомнить о том дне. Горло противно сжималось, и она не могла дышать, словно её душили на протяжении нескольких месяцев. Бьянки передёрнуло, она сплюнула в раковину, стянула с бёдер нижнее белье и захлопнула за собой дверцу душевой кабины. Как только стена воды обрушилась на неё, девушка почувствовала слабое облегчение. Мысли то и дело соскальзывали в сторону Ромео, одновременно мёртвого и живого, который терроризировал её память время от времени. «Тебе стоит навестить психолога», – говорил Луссурия. Наверное, он был единственным человеком в мире, который ей сочувствовал. Но это было так иронично, что она просто рассмеялась ему в лицо: психолог? ей? это шутка какая-то? она живёт в доме, полном психопатов и убийц. Он в самом деле думал, что Бьянки пойдёт плакаться о своей несчастной первой любви какому-то гражданскому за деньги? Было проще заплатить Маммону за разговор по душам. А за дополнительную плату он бы просто стёр её воспоминания, и она бы стала свободной. Однако Ядовитый Скорпион отравляла свою жизнь собственным страхом, который делал её во много раз опаснее. Ромео перед своей кончиной преподал ей урок, который Бьянки выучила лучше, чем рецепт своего фирменного пирога. Он научил её, что вся мафия – это враги. Никому не верь. Ни на кого не полагайся. Всегда будь начеку. И не поворачивайся к людям спиной, иначе найдётся, по крайней мере, пара рук, готовых вонзить в неё ножи. Бесцветная мафия – полное дерьмо. Цветная мафия – опасное дерьмо. Во что бы ты не вляпался, всё равно будешь вонять. Бьянки казалось, что эта вонь уже исходит от неё самой, ведь теперь, будучи теневым офицером Варии, она ничем не отличалась от остальных мафиози. Более того, сейчас её имя – Ядовитый Скорпион – выделяло её среди всех. Её Отравленная Кулинария занимает третье место среди ядовитых способов убийства. С ней приходится считаться даже Капитану Варии, который подчиняется лишь двум людям во всей мафии – своему боссу и Ноно Вонголе. Один её поцелуй может стать смертельным в буквальном смысле. Девушка вытерла полотенцем своё плечо со скорпионом и, обернув его вокруг себя, начала думать, в кого ей перевоплотиться на этот раз. Стоило ей налепить на себя чужое лицо, и её бы не узнал родной отец. Понять, кто она под маской, могла лишь ищейка Вендиче или кто-то вроде Хаято. У него всегда был острый нюх на пламя. Ты пахнешь ванилином, сестра. Бьянки посмотрела на пепельный парик, раздумывая над тем, насколько будет забавно примерить личину своего младшего братишки. Он был довольно милым три года назад. Она хихикнула, пытаясь представить повзрослевшего Хаято. Но улыбка с её розовых губ быстро стёрлась, когда девушка поняла, что не может. Стал ли он больше похож на мужчину? Или всё так же выглядит как маленькая куколка? Теперь он выше своей sorrella? Его голос уже сломался? Скучает ли он по ней хоть чуть-чуть? Велено даже не знала, где он сейчас находится. Ей оставалось только надеяться, что после бегства из родительского дома он не ввязался в плохую компанию. Одной весточки, что с ним всё в порядке, хватило бы, чтобы её тревоги растаяли. «Я найду тебя и заберу с собой, как только разберусь здесь. Обещаю, что после этого мы никогда с тобой не расстанемся». Ядовитый Скорпион взяла в руки баночку крема и начала преображение. На первый этаж спустился человек, пол которого нельзя было определить на сто процентов. Одежда-унисекс, короткие волосы, резкие черты лица без макияжа и маленькое девчачье телосложение. Если бы не её хищные зелёные глаза, Бельфегор бы никогда не догадался, что за тип поселился в особняке Варии. – Mio Dio*, Бьянки, сладенькая, что это на тебе? Луссурия поднял свои очки, внимательно вглядываясь в бесформенную толстовку и спортивные штаны, которые скрыли все изгибы женского тела. – У меня свидание с бывшим, – беззаботно ответил человек голосом Бьянки. – Ты хочешь заставить ревновать Принца? Перед лицом Бьянки пролетел стилет, срезав часть пепельной чёлки. Она сдула оставшиеся пряди вверх, стянула с руки перчатку и изящным движением пальца прикоснулась к невидимой нити. Леска сразу же зашипела, словно шампанское, и порвалась. Бел недовольно приподнял верхнюю губу. Чтобы остановить Ядовитого Скорпиона нужно было приложить намного больше усилий. И много больше жертв. – Бельфегор, сладенький, – произнесла она тоном Луссурии, – чтобы мне понравится, ты должен сначала подрасти. Но если ты сдохнешь, как Ромео, то это мне понравится даже больше. Её палец в перчатке коснулся его подбородка. Бьянки посмотрела туда, где должны были быть у него глаза, но не была уверена, возымело ли это должный эффект. Иногда ей казалась, что под этой светлой шторой вообще нет глаз, а чёлку парень отращивает для того, чтобы скрыть своё уродство. На лице Принца-психопата появился широкий оскал, который в очередной раз напомнил девушке, где она находится и кто перед ней. Офицер Урагана Варии был гением, что убил своего брата-близнеца в восемь лет. Прочитать его намерения по глазам (которых было не видно) или по лицу было практически невозможно. А привлечь его внимание означало связаться с ещё одним сумасшедшим ублюдком вроде Ромео Бовино. Однако Бьянки не попадётся в одно и то же дерьмо два раза. Юный Принц взял её руку и поцеловал, словно благородный муж из восемнадцатого века. Она резко вырвала ладонь, брезгливо сбрасывая перчатку на пол. Ядовитого Скорпиона могли касаться только два типа мужчин: те, кто сегодня умрёт от Отравленной Кулинарии, и её младший брат. А так как Хаято не было рядом с ней, то, по факту, оставались только те, кто в скором времени присоединятся к её бывшему. Именно поэтому особо впечатлительные дамы из кругов мафии твердили, что, умирая, её возлюбленный наложил на Бьянки проклятье. – Ши-ши-ши, возвращайся скорее, моя принцесса. Велено ушла, не оборачиваясь. Её взгляд был настолько ядовитым, что от него завяли цветы в вазе, когда она посмотрела на них. Каждый раз Бьянки старалась задеть его королевское самолюбие, чтобы пыл Принцессы-златовласки снизился до терпимого, но, казалось, что это только усугубляло её положение. Улыбка Бельфегора становилась все шире: чем дольше сопротивляется мышь, тем больше это приносит удовольствие коту. От невидимого взгляда парня ей хотелось убежать. От собственной слабости Бьянки тошнило. Луссурия не понимал одержимости Бела. Малышка Бьянки была единственным человеком, который мешал королевское достоинство Принца с грязью. Точнее, она была единственной, кто выжил после явных оскорблений в его сторону. Дело пахло особенным отношением, название которого Лусс не мог определить. Ему, кончено, импонировала мысль, что даже такой как Бельфегор мог влюбиться, но в воздухе между этими двумя не чувствовалось никаких феромонов (а Луссурия знает, о чем говорит, будьте уверены). Скорее, это было похоже на охоту. Или игру. – А вы хорошо ладите, – сказал он без задней мысли. – Она похожа на Расиэля, – неожиданно признался парень, обычно он откровенничал только с Маммоном (вот, что бывает, когда твой постоянным собеседник исчезает на несколько месяцев). – Он, конечно, был редкостным ублюдком, но с ним было весело. Мужчина был так тронут его детской ностальгией, что вытер платком скупую мужскую слезу под очками. Всё-таки Белу не были чужды человеческие эмоции. Наверняка, бедняжка скучает по своему брату-близнецу и сожалеет о тех поступках, которые совершил восемь лет назад, будучи глупым ребёнком. Это было так трогательно. Ну, разве не душка? «А от того, что я вечно оказывался в неудачниках, убивать его было только веселее». – Этот бокал мы выпьем за тебя, друг мой Иетсуна. Бордо с вином легко коснулись друг друга, послышался приятный звон. Он выпил до дна и посмотрел на своего собеседника сквозь хрусталь. Ненастоящий человек напротив выпил ненастоящее вино из ненастоящего бокала. Существовало не так много людей, кто смог бы отличить эту иллюзию от живого человека из плоти и крови. Иногда он и сам хотел верить, что это не иллюзия. Но бесстрастное лицо Иетсуны одновременно раздражало его и успокаивало. Он не позволял этой фальшивке говорить, улыбаться и напоминать о Иетсуне больше, чем он бы хотел этого. Эта немая память ковыряла его старые раны. С каждым прожитым годом их становилось всё больше. – Люди не вечны – увы, amigo, я не могу сказать того же самого о себе. Мужчина взглянул на своё отражение в бокале, но смог различить лишь поседевшие длинные волосы и бледное лицо человека, который должен вот-вот умереть. Иллюзионист сосредоточился в попытке приукрасить свою внешность, словно гейша перед зеркалом. Его белые губы порозовели, впалые щёки наполнились, разгладились морщины на лбу и кожа перестала выглядеть как потертая подошва. Цвет волос он всё же оставил, как напоминание самому себе, что его цветущая молодость давно канула в лету. – Я знаю, что ты думаешь, – сказал он молчаливому Иетсуне. – Я пытаюсь обмануть всех, в том числе и себя. Такова уж природа Тумана. В конце даже я могу оказаться внезапно смертен. Только ещё не конец. Ему не раз говорили сдаться: товарищи, которые были его семьей; его подопечные, ради которых он назвался предателем; люди, которые не задерживались в его жизни надолго. Все смотрели с долей осуждения, называли его чокнутым, старым и помешанным. Он искал то, чего, как все думали, уже давно не существовало. Легче было найти Шахматноголового. Но после долгих лет, постоянных неудач и потерь, от которых его настоящая личность медленно растворялась, он был уверен, что почти нашёл. Совсем скоро его старания достигнут цели. И тогда всё изменится. Вонгола станет другой. А он исполнит своё обещание, ради которого зашёл так далеко. Это было всего одно слово, которое определило всю его жизнь и судьбу. Оно оказалось куда сильнее пламени, законов природы и его чувств. Слово изменило всё. Если бы кто-то вдумался в это, то он бы сошёл с ума. – Жаль, что ты этого не увидишь, – вздохнул мужчина, наливая себе ещё бокал. – Ты ведь мой единственный друг за всю жизнь. Иетсуна, именно ты поверил в меня и поддержал. А ведь ты даже не был моим Небом. «Это и к лучшему», – подумал он следом, кисло улыбаясь своему кровавому отражению. Будучи одним из сильнейших иллюзионистов, чей характер стал натурой для каждого из Туманов, он предал собственное Небо. Что может быть позорнее для Хранителя? Он вытер ноги о собственную верность, клятву и семью, отвернулся от них, став врагом, чужим. В его груди что-то порвалось в тот момент, образовав широкую дыру, сквозь которую теперь дул ветер равнодушия. – Но всё же, какая ирония: сначала я был единственным, кто его предал, а потом стал единственным, кто отправился на его поиски. Мало кто вообще мог понять логику его действий. После того, как доверие между ним и его семьей исчезло, все вокруг начали смотреть на иллюзиониста, как на собаку, которая кусает руку, что его кормит. Одни хотели воспользоваться его силой, другие остерегались его гнилой натуры, и никто не имел ни малейшего желания лезть к нему в душу. Мужчина думал, что такого человека не найдётся, после неё. Но появился Савада Иетсуна, носитель Небес, отказавшийся от Хранителей, человек, одновременно похожий и не похожий на его Небо. Увидев иллюзиониста впервые, Иетсуна пообещал: «Я помогу тебе». А затем посвятил свою жизнь стремлению, которое не было его собственным, оставив всё за спиной: пост Внешнего Советника Вонголы, малолетнего сына, друзей и близких, свои обязанности и мечты. – Ты просто увидел во мне что-то. Что это было, а, Иетсуна? Фальшивка сидела на месте с бездушным взглядом, который был так не похож на него. У Савады глаза всегда как будто бы светились изнутри, что смягчало выражение его лица. Улыбался он редко, но его улыбка заставляла девушек тот час влюбиться в него, а молодых людей – трепетать. Чаще всего он выглядел как обычный человек, серая масса, какой много среди Бесцветных, но вблизи с ним возникало странное чувство уюта, будто твоё место – здесь, рядом. Оно было таким же привычным, как горячий кофе с утра. Иетсуна влился в его жизнь так, словно всегда был в ней. Избегая своего предназначения, он сближался только с теми людьми, на которых притяжение его Посмертной Воли не могло работать – Бесцветная жена, другое Небо в качестве лучшего друга, и чужой Хранитель-предатель. Савада мог на раз-два стать Девятым Вонголой, с его внутренней харизмой, умом и силой никто не стал бы возражать. Сам Тимотео предлагал ему этот пост ещё до того, как был официально назначен Ноно Вонголой. Но он просто отмахнулся, словно ему это было не нужно, словно он боялся стать всеобщим магнитом внимания. А потому вёл скучную жизнь, большую часть которой посвятил поискам человека, которого, по мнению всех, давным-давно не было в живых. – Это была Интуиция, не так ли? Я оказался прав. Спустя столько лет, я, наконец, найду этого слабохарактерного ублюдка и верну его в Коноху Вонголу. За спиной послышался щелчок дверного замка. Дверь бесшумно открылась, очерчивая на полу прямоугольник света. На пороге кабинета стоял, опираясь на трость, Ноно Вонгола. Он мазнул взглядом по белому затылку иллюзиониста, совершенно не удивляясь его присутствию, и остановился на его первоклассной иллюзии, вид которого болью отдавался в его сердце. Тимотео чувствовал вину за смерть своего лучшей друга, хотя и не имел к ней никакого отношения. Как погиб Иетсуна знают только Вендиче, принёсшие его холодный обезображенный труп в Вонголу, словно предупреждение. Иемитсу, которому тогда было около десяти лет, увидел отца впервые лишь на его похоронах. – Иемитсу очень похож на него, – сказал старик, тяжело вздохнув. – Они все похожи. Гены Примо оказались сильнее, чем я думал. Мужчина засмеялся своим мерзким смехом, от которых стыла кровь в жилах, а затем вдруг закашлялся тяжёлым грудным кашлем, как безнадёжно больной человек. Когда он отнял руку от рта, на перчатке остались следы кровавой слюны. – Ты мог бы взять кольцо Тумана, оно помогло бы.. – Не стоит волноваться о моих проблемах. Я сам с этим разберусь. Тимотео подумал, что даже Иетсуна не смог бы уговорить его надеть это кольцо. Многие люди держатся подальше от своего печального прошлого, особенно, если оно заперто в определенных вещах. – Я и не надеялся, что ты получишь моё письмо, – он перешёл сразу к делу, шагая к дивану, на котором сидела иллюзия мертвеца. «Даже такие, как он, не могут смириться со смертью до конца». – Никто и никогда не писал мне писем. Но это ещё не значит, что я не могу их получать. Когда Девятый выводил адрес и имя адреса (имя он написал лишь инициалами, не желая лишний раз светить его настоящим именем в людях) он сильно сомневался, что почтовая мафия справится. Но раз мужчина здесь, то посыльному причитается премия. Или достойные похороны. – Ты писал, что он объявился. Где? – В Намимори, вместе со Стражами Вендикаре. Он кивнул, будто бы соглашаясь с информацией. Значит ли это, что он уже знал? Поэтому так долго медлил? С тех пор, как письмо было отправлено, прошёл уже год. Старик думал, что Реборн прав – найти иллюзиониста, если он сам этого не хочет, невозможно. Даже Маммон уныло разводил сопливыми ладошками, все больше предаваясь меланхолии от бесполезности своих способностей. – О, – понимающе протянул человек с белыми волосами, – так теперь Вонгола поверила мне? Мужчина лукаво посмотрел на Тимотео, меняя атласную перчатку на новую. Такая независимая, такая высокомерная Вонгола с многочисленными союзниками оказалась не в силах противостоять одному призраку прошлого. И тогда она вдруг осознала, насколько нуждается в его помощи, помощи человека, который избил её в прошлом и покалечил её будущее. Как это называется? Стокгольмский синдром? – Я никогда тебе не верил, – бесстрастно ответил Девятый, поглаживая набалдажник своей трости, на котором был выгравирован их фамильный герб. – Но я верил Иетсуне. Я собрал всех потомков Первого поколения рядом с Тсунаёши, всех, кого смог найти. А кого не смог – тех нашел Реборн. За исключением одного единственного – наследника Первого Тумана, просто потому, что его не было. У того-чьё-имя-нельзя-произносить-вслух не было детей ни до Вонголы, ни после, он оборвал род предателей на самом себе. Но, конечно, это не значило, что место Хранителя будет пустовать. Тимотео продолжил: – Ты знаешь, какими были условия клятвы Первых Хранителей. Клятва. От этого слова его лицо превратилось в камень, эмоции исчезли из его взгляда, губы сжались в прямую линию, брови опустились, разгладился лоб, щёки стали ещё бледнее, напоминая пломбир. Когда Первый Вонгола без сопротивления покидал семью, созданную своими руками, они были уверены, что все не может закончится вот так, ведь Великое Небо не может допустить, чтобы его собственное детище стало пожирать жизни тех, кого он хотел защитить. Роль паршивой овцы была у другого Хранителя. Поэтому они поклялись: когда Джотто вернётся, они снова встанут рядом с ним, плечом к плечу, как вначале. Если не они, то их дети, или дети их детей. Это было обещание, тянувшееся красной нитью из поколения в поколение до сих пор. Кто-то забыл. Кто-то утратил веру. Кто-то перестал ждать, решив, что с их семьи довольно подчинения моллюскам. От этой железной клятвы осталась лишь ржавчина и несбывшихся надежды. – Ты хорошо подготовился, – его тон был больше похож на издевательство, чем на похвалу. – Но перед тем, как уйти, разве ты не должен завершить все свои дела? Передавать ошибки своей молодости новому поколению – это выглядит безответственным. Девятый знал, о чём он говорил. О ком он говорил. Много лет Тимотео думал, но так и не нашёл то средневзвешенное, что усладило бы его сердце и не ввергло семью в новый омут смуты и раздоров. Но решать всё равно пришлось, спустя долгих и мучительных восемь лет, за которые в его грудь наполнилась пеплом вины. – Что же ты предлагаешь? Мужчина улыбнулся, и Ноно мог бы поклясться, что эта же улыбка была у змея-искусителя в Первом Эдеме. А когда он начал говорить, его слова звучали столь же разумно. И безумно одновременно. Лакированная деревянная шкатулка для колец с выцветшим гербом Вонголы на крышке. Она казалась невероятно тяжелой для каждого, на чьей шее затягивалась петля ответственности за сохранность колец. Ещё Даниэла говорила ему, что жизнь босса не стоит даже одной половинки из них. В голубом льду он видел отражение старика, которым он был и которого не узнавал. Всегда собранный и хладнокровный Девятый выглядел, как испуганный и неуверенный подросток, как Тсунаёши, которому впервые рассказали о мафии. Даже приняв решение, он чувствовал тот самый червь сомнения, что извивался в его груди, задавая вопрос, кого именно он должен слушать – свою Интуицию или родительское сердце. На старости лет Ноно стал более сентиментальным, особенно, после смерти всех своих сыновей. Юноша, запечатанный во льду, был живым (если его можно так назвать) свидетельством его неудавшегося отцовства. Тимотео не смог защитить свою семью, что говорить о Вонголе, о воле Примо, о надеждах, которые он так и не смог оправдать? Он правил так долго, но все эти годы словно песок – просочились сквозь пальцы не оставив никаких результатов. В его голове было много планов, стремлений, идей для преобразования Вонголы к её первоначальному виду, а что в итоге? Ничего. Девятый босс не сделал ничего, что очистило бы кровавую репутацию семьи. Он лишь потерял то, что ему было дорого из-за своей мягкости. Даниэла бы разочаровалась в своём сыне. «Нужно было отдать мантию Иетсуне». Савада Иетсуна бы справился с этим. Савада Иетсуна давно мёртв. Нет боле смысла сожалеть об ошибках прошлого. Главное сейчас – не допустить новых ошибок. – Прошло восемь лет. Ты действительно думаешь, что этого достаточно,…? Чужое имя он произнёс едва шевелящимися губами, как будто боялся называть его вслух. Его это немного позабавило. Послышался смех, от которого у Девятого босса Вонголы забегали мурашки по коже. – Ты сомневаешься, Ноно? Даниэла говорила тебе быть более решительным, помнишь? – Мог ли я забыть, когда рядом со мной тот, кто помнит всё? Рука в белой перчатке коснулась поверхности льда и погладила поверхность. Тимотео взглянул на мужчину с совершенно белыми волосами от старости, которую старался скрывать своими иллюзиями. Кто бы мог подумать, что иллюзионисты так сильно помешаны на своей внешности, что будут маскировать её до самого конца? Хуже женщин. Даже его покойная жена перестала пользоваться косметикой, когда та уже не могла скрыть её морщины. – Как бы поступил он? – Простил. Этот идиот всех прощал. Во многом он поступал неправильно, но иногда именно благодаря неверным решениям в жизни происходят удивительные вещи. А теперь растопи лёд, Ноно, и мы узнаем, станет ли это ошибкой или поможет Вонголе в будущем. Тимотео вздохнул и шагнул ближе к Колыбели, под толстой ледяной коркой спал его последний сын – Занзас. – Правильно говорит Иемитсу, слушать твои советы – плохая идея. Мужчина засмеялся, а затем закашлялся тяжёлым болезненным кашлем. Тимотео со смешанными чувствами смотрел, как иллюзионист давился собственной кровавой слюной. С одной стороны, этот мужчина перед ним был жалок. С другой, Ноно, как никто другой, знал, что заслуживал вдвое больших страданий за то, что натворил. Каждый день за ним, как хищник, кралась смерть, готовая, наконец, забрать его на тот свет. И она бы сделала это, если бы он перестал сопротивляться. – Ты готов? – Un minuto*. Откашлявшись и сплюнув куда-то вниз, он брезгливо стянул перчатку, посмотрел на свою морщинистую руку, подождал, пока иллюзия не омолодит её, стирая пигментные и болезненные пятна с кожи, а затем надел новую. Возможно, он носил их вместо накрахмаленных платков, чтобы стирать кровь каждый раз, когда очередной приступ заставит его корчиться и осознавать, что он такой же, как и они, простой смертный. Только от одной подобной мысли его могло стошнить. Прорыв Точки Нуля. Техника, создана Первым Вонголой, она передавалась от одного босса к другому вместе с набором Колец и Грехом. Если ты обладал всеми тремя вещами и имел кровь Вонголы, то ты признавался полноправным Хозяином всей королевской семьи. Словно семейную реликвию, они передавали этот навык от отца (или матери) к сыну, но никто из поколений не имел понятия, какой смысл был в нём заложен. И, конечно же, никто из них даже не слышал о том, что Прорыв можно нейтрализовать. Лёд не таял, его невозможно было разбить или растопить даже тому, кто его создал. Тимотео пытался много раз, пока, наконец, не понял, что заточение Занзаса во льду означало для него смерть. Если ни его собственное, ни могущественное пламя Аркобалено Солнца не могло растопить лёд, то чьё тогда? – Ну, начнём представление. Мужчина махнул рукой, шкатулка с кольцами в руках Девятого задрожала и открылась. Кольца светились тёплыми цветами радуги, и старику вроде бы послышалось, что они что-то шепчут ему или друг дружке. Они медленно поднялись в воздух, одно за другим, и поплыли вокруг огромного осколка льда, вспыхивая, словно маленькие угольки. Ноно не сразу заметил, что он уже стоит в луже воды. Колыбель таяла, словно мороженое на солнце, вверх поднимался пар, прямо как из печи. За короткое время в помещении стало жарко, душно и одновременно влажно. Тимотео боялся, что Занзас очнётся. Но ещё больше боялся, что Занзас не очнётся. Прорыв Точки Нуля хоть и считался обратно противоположной стороной пламени, однако за несколько долгих минут лёд буквально превратился в кипящий воск, въевшийся в кожу юноши. Он закричал, и этот звук был похож на первый крик новорождённого. От этого вопля всё внутри отцовского сердца сжалось в тугой узел, грудь заныла, ему захотелось, чтобы эта пытка закончилась. Не в силах смотреть, он прикрыл глаза, изо всех сжимая в руках трость. Лёд треснул, как скорлупа от яйца, а затем исчез в мимолётном обруче пламени, которое образовали Кольца Вонголы. Юноша упал на мокрый пол, его кожу жгло огнём, вместе с тем его знобило, и пытался сдерживать рвотные позывы после долгого заточения. Голова у него кружилась, некоторое время он даже не мог понять, кто он. Он был похож на новорожденного слепого котёнка. Первым желанием Тимотео было подойти к нему и обнять? помочь подняться? спросить, как он себя чувствует? Он отдёрнул себя за эти глупые мысли. Это он – человек, что запечатал Занзаса в тюрьме, ничем не отличающейся от камеры в Вендикаре. Девятый рисковал получить в ответ лишь новую волну ненависти, которую он уже не способен вынести. – С возвращением, Занзас, – насмешливо произнёс седой мужчина, глядя на него сверху вниз. – Ноно решил, что с тебя достаточно. Как ощущения? Приятно вернуться в мир живых, верно? – Заткнись, – прошептал он, продолжая дрожать. – Ты всего лишь пережиток прошлого. Очередной мусор. – Занзас, – позвал Девятый, с тяжёлым сердцем глядя на сына. – Ты готов исправить свои ошибки? В красных глазах молодого человека горел знакомый огонёк ярости, который ничуть не утих за восемь лет. Они показались Тимотео бесконечно одинокими и невыносимо тяжелыми для его ослабевшего тела и духа. Его сердце тревожно заболело, Интуиция обострилась, в голове начала болезненно пульсировать одна и та же мысль: «Я так и знал. Я так и знал!» Иллюзионист с насмешкой наблюдал за всем со стороны. Ему с самого начала было известно, что Вонгола обречена на печальный исход без него. Многие считали, что мужчина сделал из него образ Спасителя, который должен всё исправить и вернуть благоденствие их семье. Но они были идиотами. Только этот человек знал, что нужно делать с Вонголой, для чего существует Вонгола, куда её направлять. Ведь это он создал её. «Я верну тебя, Примо». Джотто всё исправит, так что пока он мог развлекаться столько, сколько потребуется, не заботясь о последствиях. Главное, чтобы от Вонголы к тому времени хоть что-то осталось. Не хотелось бы при встрече с Первым разводить в смущении руками, мол, так получилось, извини. – Конечно, старик. На этот раз я всё исправлю. Бьянки чувствовала неладное. На могиле Ромео не было ни одного трупного червя, ни одна муха не прилетела на эту кучу дерьма. Это означало только одно – кто-то следит за ней, поэтому связь с Реборном оборвалась. Обычно они общались на этом месте, среди мертвых, перед плитой её бывшего возлюбленного, чтобы не вызывать у кого-либо подозрений. Ядовитый Скорпион навещает могилу ею же убитого любовника – лучшее прикрытие для тайных посланий. Жуки-информаторы выкладывались в слова, передавая ей указания (общаться с ними напрямую мог только полиглот-Хитман). Сам киллер узнавал новости от своих питомцев благодаря вше, которую подцепил к копне волос Скуалло (малютка-вша оказалась многодетной матерью-одиночкой, и её детки очень уж полюбили густые патлы Капитана Варии). Из всех людей только один человек посмел бы подглядывать за девушкой в столь интимный момент. Это была толстая и жадная Жаба Варии – Маммон. Хоть Луссурия и говорил, что Бьянки – первая девушка в составе офицеров, но Бьянки была уверена на двести процентов, что Маммон женщина. К тому же, ещё и уродливая. Её женская интуиция ещё ни разу её не подводила. В этой гипотезе истине существовало два железных аргумента: Первое – Маммон была сладкоежкой, как и большинство женщин. А потому, наверняка, имела лишний вес, который скрывала своим плащом. Второе – она обожала деньги и была так же скупа, как старуха-процентщица. Но даже её миллионные счета не могли исправить её паршивый вкус, а точнее, его полное отсутствие. К тому же, как две женщины, они обе на дух друг друга не переносили. – Вылезай, Жаба, иначе весь шоколад в особняке будет отравлен, – с мрачным удовольствием произнесла Велено. Напротив девушки появился еле различимый контур Проклятого младенца в капюшоне, который постепенно начал наливаться красками. Из бледной тени он вдруг стал тёмной кляксой посреди белых могильных плит. Бьянки не обращала на него никакого внимания, разглядывая свой ядовито розовый маникюр. Внутри у неё звучал токсичный голос: «Смотри, Принцесса-лягушка, твои пухлые короткие пальцы никогда не будут выглядеть так же прекрасно. Смотри и завидуй». Маммон неприветливо смотрел на девушку, не испытывая к ней никаких приятных чувств. Примерно так же он смотрел на Реборна. Эти двое в одном точно были похожи – они портили жизнь офицеру, один своим существованием, другая своими ядовитыми погаными руками. Стоило ему съесть один кекс, до которого дотронулась Бьянки, и сам Аркобалено Тумана промучился ночь возле унитаза. Те люди, что портят еду, обязательно попадут в ад. – Что ты искала, Велено? – произнёс тоненький голосок. – Не это ли? Младенец брезгливо потряс рукавом и из него высыпалась горсть мусора прямо на могилу Ромео. Достойная замена цветам. Приглядевшись, девушка поняла, что это был не мусор, а дохлые насекомые, возможно, все, кого Маммон нашёл в округе. Вот, почему она не получилась сегодня сообщения. На кладбище поселилась одна прожорливая Жаба. – Что это? – небрежно спросила Бьянки, скривившись так, будто видела насекомых впервые в жизни. – Твоя еда? – Ты – личинка Реборна, – уверенно произнёс офицер. – Это Девятый приказывает тебе следить за той похлебкой, что происходит в Варии? Хотя мне это не интересно, ведь я не работаю сверх-му-урочно. Больше меня интересует вопрос, как сильно ты доверяешь Реборну? Знаешь ли ты, где сейчас находится твой му-ладший брат? Она внутренне напряглась, хотя внешне старалась не подавать вида. Её глаза, прежде такие презрительные, стали холодными и хищными, как у сокола, готового разорвать свою добычу когтями. «Прикоснешься к нему, и на ужин у Варии будут лягушачьи лапки». – Гокудера Хаято стал Правой рукой наследника Вонголы. Реборн, которому ты так доверяешь, просто использует вас обоих, как одноразовые салфетки. Руки у Бьянки похолодели, хотя она и была одета в толстовку. Словно белка в колесе, у неё в голове вертелась одна и та же мысль: «Реборн обманывает меня? Ему нельзя доверять?» Три года назад она ушла из дома, будучи совсем зелёной и неопытной. Первым, кто ей повстречался, был именно Хитман, тогда всё казалось случайностью, но так ли это? Он словно поджидал момента, когда юная Велено выпорхнет из гнезда, и как только час пробил, сразу же начал действовать. Взял её с собой, предложил работать в паре, научил менять внешность, помог склеить ей Имя, а затем подослал в Варию. Отправил маленькую убийцу к большим убийцам. Посылал ли он её на смерть или знал, что она сможет выжить? Паника в её глазах расщепилась, стоило Ядовитому Скорпиону выползти наружу. Ядовито-зелёные глаза посмотрели на Аркобалено. Маммон не мог вспомнить, всегда ли в её радужки был такой противный цвет. Он действовал на нервы. – Зачем ты мне всё это говоришь? Я не буду тебе платить за информацию. «Тебе я доверяю ещё меньше, чем Реборну». – Скоро всё изменится, Велено. Выбери правильную сторону, и тогда твой fratello останется в живых. – Я нужна Варии? – в её вопросе звучала усмешка. – Ты слишком самоуверенная и слишком глупая. Обычная девчонка. Не пойму, что особенного нашёл в тебе Реборн, – промычал Маммон. – Ты никому не нужна, кроме этого ублюдка – пока он тебя использует, он в тебе нуждается. Он наивно думает, что может расшевелить Варию изнутри с помощью соплячки. – Затем он наконец пояснил: – Десятым наследником управляет Реборн, если ты сможешь его обмануть, то от мальчишки останется то же самое. Он указал пухлым пальчиком на кучу мёртвых насекомых. Пусть Вайпер помог чутка Реборну и его отпрыскам, это ещё не значит, что Маммон будет на его стороне. У Варии есть свой босс, который подходит на место Десятого больше, чем этот безответственный плакса. Он выглядел совсем безнадёжным, как Реборн вообще терпел его нытьё каждый день? Не исключено, что стреляя в его задницу каждый раз, он хотел просто прикончить пацана. Но хуже всего было то самое чувство гармонии, к которому он приелся, пока находился в опасной близости с носителем Небес. Подумать только, это неестественное притяжение сделало из него няньку на несколько месяцев – и за это он не получил ни йены! Стоило Вайперу очнуться от этого кошмара, как он тут же убрался подальше от Реборна и Савады. Возможно, что самому Хитману влияние Неба давно промыло мозги. Вария в этом смысле была чиста и невинна – никаких Небесных ублюдков, рядом с которыми остальные носители становятся либо одержимыми, либо слугами. Тишь и благодать. Что может быть лучше для такого мизофоба уранофоба*, как Маммон. – От Варии ничего не останется, если события восьмилетней давности повторятся. Вы просто обезглавите Вонголу, если убьёте наследника, а попить её крови слетятся все семьи в Италии. О чём думает Супербиа? – Скоро ты всё сама поймёшь, – сказал Маммон и лопнул, как воздушный шар. Всё это время она говорила лишь с иллюзией? Мурашки пробежали по коже Велено. Она выдохнула, подняв голову вверх, и тут же широко распахнула глаза. С тёмных туч на землю медленно начал падать снег. На дворе стоял август. Занзас отчалил в Варию на следующий день, как только силы в его ногах стало достаточно, чтобы дойти до машины. Хоть Девятый и настаивал на том, чтобы юноша лежал в постели, поправляя своё искалеченное здоровье. Кожа от ожогов буквально вопила, если бы не пламя Дождя Скуалло, примчавшегося к чёртову боссу по одному зову, он бы не смог заснуть вовсе. Брау Ни Младший по указу Ноно пытался стереть уродливые шрамы, но его сил не хватило даже на ускоренную регенерацию. Занзас решил, что старый прихвостень его старика и пальцем не хотел пошевелить ради мятежника. Скуалло подумал, что Девятое поколение за восемь лет стало совсем трухлявым. Брау Ни ушёл встревоженным, гадая может ли Цветная болезнь быть заразной. Тимотео лишь подтвердил свою догадку – излечиться от ожогов пламени Колец невозможно. Эти отметины будут на его сыне до конца жизни. От этой новости он огорчился больше, чем Занзас, который был похож на плохо прожаренный окорок. Уже в полдень следующего дня до тошноты накормленный анестезирующим Дождём босс Варии вошёл в свой особняк. Весь офицерский состав ожидал его приезда в парадной форме. Леви-а-тан светился от безудержного счастья так, что лампочки в парадной разбились вдребезги. Бельфегор постоянно шипел и был доволен не меньше – ведь это была его первая встреча с боссом, Принцу не терпелось узнать, какое оно, его Небо. Луссурия после заведомого звонка капитана был готов принимать Занзаса в свои исцеляющие объятия. Маммон возвышался над всеми Хранителями, привычно мыча, но даже его уголки губ были слегка приподняты. И только одна Бьянки с каждой минутой чувствовала, как по её телу, извиваясь змеёй, ползал страх. После разговора с Жабой она не могла собраться с мыслями, а как только с утра раздался звонок и капитан проорал, что хренов босс возвращается, это было для неё сродни первому удару колокола в погребальном звоне по усопшему. Для неё всё стало ясно, но её тревога обратилась ужасом, начавшим пожирать её заживо. Занзас вернулся. Настоящий наследник Вонголы. Самый чокнутый из всех психов Варии. Самый опасный. Она получила о нём достаточно информации от Реборна, чтобы понять, что это за человек и какую он может представлять угрозу для всех вокруг. Особенно, уточнял Хитман, для Тимотео. «Спокойно, Бьянки. Все эти годы я была в Варии для этого момента. Я должна сделать то, зачем сюда пришла. Действуем по первоначальному плану. В любом случае, я могу забрать Хаято и принять предложение Жабы». Её это не успокоило. Ощущение тревоги осело на дно желудка, ожидая нового повода для начала паники. – Босс, с возвращением!! – пропищал Леви. Бьянки никогда бы не подумала, что его голос может быть настолько тонким, прямо как у старшеклассницы на концерте k-pop. Девушка взглянула на Занзаса, точнее, на его уродливые ожоги, которые сразу же бросались в глаза на его бледном лице. Если бы не эти отметины, и не свирепый взгляд, он бы смог сойти за симпатичного молодого человека, брюнеты были в её вкусе. – Mio Dio, что с Вашим лицом? – лицо Луссурии вытянулось и начало напоминать тапок. Босс обвёл весь состав Хранителей тяжёлым оценивающим взглядом, который буквально обжигал на ментальном уровне. Велено встретилась с ним глазами и не увидела в них ничего, кроме пренебрежения и злобы. Как будто в душе у Занзаса осталась только пламя Ярости. – Патлатый, – позвал он сердито, сразу видно, что готов дать люлей заму с порога. – Что за мусор? Где Облако? На кой хрен нам два Урагана? Да ещё и девка. Признайся, она – твоя подстилка? – Вро~о~ой, ты за кого меня принимаешь, грёбанный босс?! – заорал Скуалло ему прямо в ухо. – Что?! Да я никогда с этой истеричкой не лягу в одну постель, – каждое слово Бьянки сочилось ядом. Под кого её только не пытались подложить, но чтобы Супербиа?? Однако больше всего её оскорбляло типичное узкомыслие мужчин: раз в отряде появилась женщина, это значит, что она с кем-то спит. Он ведь даже не знает о её способностях, а уже повесил на неё ярлык бесполезной шлюхи. Как унизительно. Руки у Ядовитого Скорпиона зачесались в желании накормить одного мужлана фирменным пирогом. Неудивительно, что Жаба притворяется мужчиной. Как оказалось, в Варии, как и во всей мафии, к женщинам относились хуже, чем к мусору. – Ши-ши, Бьянки – моя игрушка, босс. – Раскатал губу закатай обратно. Глядя на их бурную реакцию, Занзас хмыкнул, будто насмехался над ними всеми, и мышцы его лица тут же обожгло болью. Он прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться на приятной прохладе плеча Скуалло. К ним подскочил Луссурия, цокая от разочарования языком – ай-яй-яй, босс, как же так, Ваше прекрасное личико и так обезображено. Из красавицы превратился в настоящее чудовище. «Каков внутри, таков и снаружи», – невесело подумал Занзас. Вопреки ожиданиям, согревающие объятия Солнышка не смогли исправить положение. Павлин элитного отряда убийц, чьё пламя немногим уступало пламени Реборна, не только не излечил Занзаса, но, кажется, сделал даже хуже. Стоило жёлтому огоньку коснуться его опалённой кожи, как юноша тут же взревел, словно раненный лев. – Мусор!! – Что ты творишь, идиот?! Капитан разразился грубой бранью на криворукого офицера, который, впрочем, был не виноват в том, что ожоги босса были неизлечимы. Луссурия не мог сдаться после первой попытки, он растер руки друг о друга, подул на ладони, плюнул на них и зажёг пламя. В его тёмных очках плясали бесы. Позволить остаться Занзасу в таком виде – всё равно что расписаться в своей бездарности. Ему хотелось стереть эти отметины с его тела. Либо сжечь босса дотла, чтобы своей рожей не мозолил глаза. Он взял своё Небо за руку так же нежно, как касаются ладони девушки на первом свидании. В своё пламя он вложил как можно меньше агрессии, которая стимулировала разрушительную способность Посмертной Воли Солнца. Им руководило редкое и сакрально трепетное желание настоящего Хранителя – желание защитить. Занзас почувствовал лёгкое покалывание в области ожога, но чуда не произошло. Кожа так и осталась тёмной и скукожившейся, как скорлупа грецкого ореха. – Этого не может быть. Мужчина посмотрел на свои руки, будто видел их впервые в жизни. – Почему ты не вылечил босса? – обиделся Леви-а-тан. – Хотел бы я знать, малыш Леви. Бел, будь добр. Принцу не нужно было повторять дважды. Половина его лица превратилась в оскал. Он взмахнул руками, как будто хотел сыграть на невидимом пианино, в воздухе сверкнула тонкая леска, и во всех офицеров полетели острые стилеты. Маммон тут же стал полупрозрачным и неосязаемым. На непробиваемой коже Грозы не осталось ни одной царапины, все лезвия отскакивали от неё, как от стены. Скуалло перерубил те нити, что метнулись к ним с Занзасом. Ловкие пальцы Луссурии перехватили все стилеты в его стороне. А потому осталась только Велено, которая, увернувшись от большинства, пропустила один, мазнувший по её щеке. Лицо сразу же защипало. – Урод, – выплюнула девушка. В неё Бельфегор намеренно выпустил больше лезвий. Довольный собой, он радостно шипел в стороне, глядя на неё. – Mie scuse, Бьянки. Я всё исправлю. Луссурия, что был выше её на две головы, подошёл к девушке и нежно провёл большим пальцем по свежей царапине. След тут же исчез, оставляя после себя лёгкое покалывание после регенерации. Она не стала благодарить, ведь именно ему захотелось проверить своё пламя на других. Что это за семья, где тебя калечат, чтобы потом вылечить? «Я хочу убраться отсюда, как можно быстрее». – Босс, откуда у Вас эти ожоги? – серьёзно спросил Лусс, поворачиваясь к Занзасу. – Я размажу по стенке того, кто это сделал, – поклялся Леви-а-тан. – Я сам. Босс отлепился от Супербиа и прошёл сквозь своих Хранителей властной походкой, в каждом его шаге чувствовалась пугающая сила, несмотря на помятый вид. По словам Реборна, Бьянки знала, что младший сын Тимотео (о том, что он ни разу ему не родной, Хитман тактично умолчал) провёл последние несколько лет в морозилке, словно пельмень. Не удивительно, что после разморозки его неплохо поджарило. Но поразило и встревожило Ядовитого Скорпиона другое: Занзас восстанавливался поразительно быстро. Такими темпами, через несколько дней он будет готов к действиям. И ей тоже стоило подготовиться.