Неубиваемый

Дорогой дядя Кавахиро, Меня зовут Тсунаёши. Мне пятнадцать лет. Я верю, что когда-нибудь этот волшебный мир погрязнет в говне и все будут счастливы. The and. Дорогой дневник, Знаешь, почему индусы пытаются вырваться из вечного круга реинкарнации и достичь недосягаемой нирваны? Потому что жизнь – это полная ЖОПА, жопа полная дерьма страдание. А смерть – ещё одно страдание это новое рождение. Для того, чтобы понять это, мне пришлось сдохнуть несколько раз, неоднократно потерять моих близких и изрядно прожопить ненавистной мне Вселенной. Что же тогда делать, если выхода нет, спросишь ты. И я скажу: «Бога нет, Аллилуйя. Пора стать Богом самому». Если не можешь играть по правилам – не играй, если не хочешь – измени их. «Кровью, как в метрополитене: Выхода нет Выхода нЕт..» Посмотрим, кто тут главный, Три-Ни-Сетте.

Савада Тсунаёши. Тридцать третья жизнь. [после смерти]

ЗИМА СМЕРТЬ УЖЕ БЛИЗКО

«Нет, не близко», – подумал он равнодушно и открыл тетрадь на последней странице, где были записи. Дневник был испачкан засохшей землёй – на обложке остались отпечатки грязных пальцев – страницы набухли от дождя и чернила потекли, но текст был вполне читабелен, хотя и непонятен. Иэясу не помнил, чтобы он вёл дневник, к тому же, такой сумасшедший, но некоторые мысли ему были знакомы. Словно какой-нибудь Левий Матвей ходил за ним и записывал его внутреннюю речь, диалоги с самим с собой, и добавлял что-то от себя. Кто это, интересно, такой умный? Ясу знал ответ. Старая подруга – Три-Ни-Сетте. На странице – после неё шли пустые чистые листы – было написано: «ЕЩЁ ОДНА ЖИЗНЬ» И всё. А дальше – пиши сам, сладенький. Савада выдохнул, устало, немного вымученно. Подумал, что стоит сжечь дневник: ничего ценного в нём не было, только прошлые жизни и неудачный опыт. Хотя когда опыт был лишним? Пускай даже это не его подлинный дневник, он лежал в гробу Савады Иэясу и ждал, когда его прочтут. Может, Верде или Бьякуран смогут разобраться с этим. Ясу достал квадратную коробку из-под конфет. Когда-то в своей настоящей жизни он ходил в цирк, и там раздавали бесплатные подарки детям. Конфеты были невкусными, но коробка – красивая. Серебристыми буквами на ней было написано: «ВОЛШЕБНАЯ РАДУГА КАВАХИРО». Иэясу даже не удивился этому. Он открыл крышку и положил тетрадь внутрь. Засохшая темная грязь напоминала ему следы крови, и это слегка нервировало. Савада спешно убрал коробку подальше и выключил свет в комнате. Стало немного легче, словно густой плотный воздух начал рассеиваться, и парень мог вздохнуть полной грудью. Он уже не помнил, как дошёл до дома из школы, как Тсуна что-то ему говорил, как он сидел на постели и смотрел на дневник в своих руках. Ясу знал только одно – такое бывает со всеми вещами Три-Ни-Сетте. Они зачаровывают, могут навязывать свою волю и заставлять делать вещи, о которых человек никогда не вспомнит. Это опасные магниты, сопротивляться которым практически невозможно. Хранить такие вещи рядом с собой похоже на самоубийство. «Но даже если я умру, что с того? Как будто одна смерть может что-то изменить». Иэясу Савада закрыл глаза. И уснул. Реборн не удивился, когда Иэясу вернулся домой живым и целым. Не удивила его и полная апатия Иэясу, его пустые глаза, которые смотрели только на кожаную тетрадь в руках, не удивило и полное безразличие парня к Тсуне, который взволнованно расспрашивал брата о самочувствии, зато его удивило гудение Пустышки поздней ночью. Она проснулась. И ей хочется есть. Сначала он подумал, что поблизости ещё один Аркобалено, но решил, что это невозможно. Гудение не прекращалось. Она светилась тусклым желтоватым светом, как старая лампочка. «Что ей нужно? Чего ты хочешь?» Молчание. А что ещё могла ответить соска? Разговаривать с ними любил разве что Череп. Но Черепа больше нет. Их осталось трое. Трое из семи. Этого мало, чтобы удержать в равновесии всю Три-Ни-Сетте. Хитман спрыгнул со своего гамака, поправил спальный колпак с сердечками на голове и вышел из комнаты Тсунаёши. Когда он открыл дверь, Тсуна перевернулся на другой бок и захрапел, приоткрыв рот. Не без удовольствия киллер громко хлопнул дверью. В комнате рядом было тихо, но Реборн чувствовал, что старший брат не спит. Не спала и Пустышка. Как будто она была связана с Иэясу. Как будто она и Иэясу – одно и то же. «Глупость». И он открыл дверь. На Реборна посмотрели совершенно пустые карие глаза. Ясу раскрыл рот, стараясь что-то сказать или вдохнуть воздуха, но ни то, ни другое не получалось. С его губы текла струя слюны, обрывалась под подбородком и капала вниз. Парень стоял на коленях посередине комнаты, сгорбившись и наклонившись к полу. Гудение Пустышки усилилось и теперь накатывало волнами, всё сильнее и сильнее. Это противно давило на уши. Убей. Убей. Убей. Убей. Убей. Убей. Убей. Убей. Убей. Убей. Убейубейубейу.. Реборн ударил Ясу по лицу, хорошенько пнул его. Савада упал на бок. Пустышка потухла. Он смог глубоко вдохнуть и закашляться. Через минуту его шальные глаза остановились на Аркобалено. Иэясу хрипел, словно дышал с помощью какого-нибудь устройства в глотке. – Ты душил сам себя, – ответил Хитман. На шее у мальчишки остались синие следы пальцев. – Двадцать один, – сказал Иэясу. И что это должно значить? Всем знакомо чувство, когда ты уже проснулся, умылся, снял пижаму, оделся в домашнюю одежду – спортивные адидасовские треньки, которым уже пять лет, и растянутую и вылинявшую майку-алкоголичку футболку – и идёшь на кухню, заранее зная, что на столе стоит рис с яйцом, свежий тунец, стакан шоколадного молока и десерт в виде пудинга или йогурта. Вот это я и испытывал сегодня утром, одиннадцатого июня, ровно до того момента, как я открыл дверь на кухню. А когда открыл.. – КА-МЕ-ХА-МЕ-ХА!! Мой брат стоял посередине кухни в фартуке и косынке, отчего напоминал Леви Аккерман. В руках он держал миску, которую с каждым слогом поднимал вверх всё быстрее, пока попросту не кинул её в потолок на последнем «ХА!!». Миска обратно не вернулась и не разбилась. Аники поднял голову и посмотрел прямо на неё, прилившую к потолку. – Странно. – Впервые вижу, чтобы кто-то настолько абсурдно жарил яйца!!! Из-за Ясу я не заметил ещё одного парня на кухне. Ужасно, это был тот самый итальянец с фотографии, который вчера напал на брата. И теперь он стоял рядом с ним и тоже смотрел вверх, прямо на прилипшую миску. – Может, я где-то ошибся? Нужно попробовать ещё раз. Он вскинул руки. – КА!! – КАК это должно помочь?!! Почему она осталась на потолке?! Что ты сделал?! И зачем ты делал Камехамеху?! Ты точно жарил яйца?! – Замолчи. Динамит, который Гокудера Хаято вручил моему аники, он выкинул в окно, второй затушил о самого Гокудеру, третий подкинул к миске. В тот момент я не поверил своим глазам!! Миска передвинулась!! Она отодвинулась с места и поползла к холодильнику!! Наш второй итальянский гость тоже был в шоке, он даже не заметил, как динамит упал в сковороду на столе. Единственным, кто не растерялся, был мой брат – он взял крышку и накрыл сковороду до того, как динамит рванул. – Какого лешего тут происходит?!! Почему ты не готовил по законам физики?! – Для меня существует только один закон: всё сложить и отнять два. – Он не действует на кухне!! Аники заметил меня и улыбнулся. – Утречка, отото. Я хлопнул дверью. Мне же показалось, да? Мне точно показалось. Я нервно хохотнул над самим собой. Это один из галлюнов, которые начали меня преследовать после появления Реборна, его пуль и жутких методов тренировок. Сейчас я открою дверь, ко мне повернётся мама, моя славная мамочка, она скажет мне: "С добрым утром, Тсу-кун!", мне помашет из-за стола брат, который читает утреннюю газету аки глава семьи, они вместе будут не смешно, совсем по-старчески шутить над ведущим по ТВ-Токио, я сяду есть, Реборн будет отбирать.. Я улыбнулся, настроился на позитив, на маму в фартуке, на брата с газетой, на ведущего с двойным подбородком и открыл дверь. Аники залез на плечи жуткому-парню-с-фотографии и пытался поймать убегающую по потолку миску. – Ах ты, сучья керамика! – Чаоссу! Я опустил взгляд и посмотрел на Реборна, тоже в фартуке и колпаке повара, ещё у него были усы, как у Эркюля Пуаро. – Реборн! Я опустился перед ним на колени и заговорчески начал шептать: – Почему аники готовит? Где мама? Она ведь вернётся, да? Что тут делает этот страшный тип? Какого тут творится? Почему он готовит? Кто решил, что готовить будет аники? Ты можешь остановить его, пока не поздно?? – Маман уехала на отдых с подругами. Вернётся через три дня. А Хаято пригласил я, – и, подумав, добавил, – Он тоже готовить не умеет. Он думает, что брат умеет?!! – Не-не-не, это плохая идея – подпускать Иэясу к плите. Реборн, это опасно. Опасно для жизни и психики. Ты должен его остановить! – я взмолился ему, как самой последней надежде. – Даже лапша без лапши съедобнее, чем его стряпня. Мама два года назад попросила его пожарить рис, и мы с ней три дня лежали в больнице с пищевым отравлением. А когда он ухаживал за мной во время болезни и кормил меня бульоном, я дристал на туалете каждую ночь. Аники не просто не умеет готовить. Он готовит зло, зло со всего мира концентрируется в его еде. – Вот ты этим и займись. Реборн, почему-то решив, что это будет полезной тренировкой, достал пистолет и выстрелил в меня Пулей Посмертной Воли. Как сумасшедший, я схватил сковороду одной рукой, яйца второй, разбил их, включил Gonna fly now и начал готовить яичницу, пока мой брат устраивал разборки с Гокудерой-куном. Через пять минут я смог спокойно поесть слегка подгорелую, пересоленную, но съедобную яичницу. Миска на потолке покружилась на месте, стала хамелеоном и прыгнула к Реборну на шляпу. Уж не знаю, специально ли он заставил своего питомца отвлечь внимание брата или нет, но я подумал, что репетитор помогает мне по-своему. Однако большей частью он лишь издевается надо мной. Аники мыл посуду, и я увидел у него на шее синяки, будто кто-то пытался его задушить. Не составит труда с одного раза угадать, кто это был.. Когда жуткий гангстер упал передо мной на колени и склонил голову, я даже вздрогнул. – Десятый! Я Гокудера Хаято! Простите, что не убил Вашего брата! За это я готов понести наказание и сделать сеппуку. Он достал из-за пазухи кухонный нож и направил его на себя. – Простите, что не смог стать для Вас преданным Хранителем. – Го-Гокудера-кун, подо.. Брат пнул его по лицу ногой так, что у парня хлынула кровь из носа!! Какого лешего, аники?! Почему ты помогаешь ему умереть?! Ясу отобрал у него нож. – Кто тебе разрешал брать его? Его только это волнует?! – Если собрался умирать, то не в моём доме. Я не хочу убирать твои кишки. Аники развернулся и посмотрел на динамит у себя в руке, сунул её под воду, потом наступил на голову улыбающемуся Гокудере. Я видел адское желание размазать эту голову по полу. Мне кажется, они неплохо поладили. Чего не скажешь о Гокудере и Хибари-сане. Стоило только Хаято-я-сделаю-сеппуку выйти на улицу, как он крикнул: – Десятый, тут какой-то хрен стоит! Мне его убрать?! Я выглянул в окно и ужаснулся. – Это не хрен! Это Хибари-сан!! Ничего с ним не делай! Не трогай его! И не смотри на него! Лучше вообще уйди оттуда! Но Гокудера-кун то ли не слышал меня, то ли игнорировал – он, как блатной, подошёл к своей смерти вальяжной походкой. А потом, видимо, увидев повязку дисциплинарного комитета, достал сигареты и закурил прямо перед носом заместителя ГДК!! – Тебе лучше улететь отсюда, сладенький. У Десятого на тебя аллергия. Я смог увидеть в отражении стекла своё мраморное окаменевшее лицо, чем-то напоминающее маску крика или Крик Мунка. Хибари Кёя мог напасть на Гокудеру в любой момент и выбить ему все зубы. Вместо этого он забрал сигарету и потушил её о лицо курильщика. Это было объявлением войны. И хотя Хаято стоял ко мне спиной, я чувствовал, что взгляд у него полон ненависти и злобы. Он уже жаждал отмщения. – У тебя какое-то говно на лице, травоядное. Я, если честно, удивился. А кто бы не удивился? Хибари Кёя, дьявольский зам командующего ГДК, не бьёт хамло, а унижает словами. Хибари-сан, кажется, плюнул на Гокудеру-куна. И размазал плевок своим рукавом, даже не брезгуя. – А, так это твоя рожа. А потом я увидел дьявольскую улыбку дьявольского зама. Я никогда не видел, чтобы Кёя-меня-раздражают-люди сам раздражал окружающих. Передо мной был совсем другой человек, который, к слову, мне не нравился больше, чем обычный Хибари-сан. Позже я понял, что на него так влияет Гокудера-кун. Чморить Хаято вошло у него в привычку. – А яйца у тебя есть. Будь уверен, что сегодня их уже не будет. В этот момент они среагировали одинаково быстро. Хотя, кажется, Огрызок Хаято – кто вообще придумывает эти прозвища? – был быстрее, потому что взрывы грянули до того, как Хибари-сан избил его. Вверх взлетел пиджак от школьной формы. Из-за дыма я не мог увидеть, что случилось с замом ГДК, но почему-то волновался. Подождите, я волнуюсь за самого страшного человека в Намимори? Более того, я волнуюсь за человека, пардон, не-человека, который избивал всё, что движется? Разве я не должен был быть счастлив от того, что наш город избавиться от этого узурпатора? Похоже, что нет, потому что волнение только усилилось, когда я увидел пятна крови на асфальте и одну из тонфа. О, нет, что случилось с Хибари-тираном?! Я положил ладони на стекло и ткнулся носом в окно, стараясь разглядеть, что происходит во дворе. В то же время на кухне играла рождественская песенка, очень вовремя, учитывая то, что сейчас лето, а Реборн с братом разговаривали о какой-то ерунде. – Скажи мне, сью~п, Верде ещё жив? Кто такой Верде? – О ком ты? Тиран-сан напал на Гокудеру-куна сверху. Я успел заметить, что лицо у него в крови, как и правая рука. Не может быть, чтобы что-то настолько сильно ранило его. Мне всегда казалось, что даже если пули будут проходить сквозь Хибари-сана, он останется целым. Всё-таки не зря все называли его чудовищем. – Зелёный фонарь. Зелёный. Ты же понимаешь, о чём я? Иногда мне кажется, что мой брат чокнутый. – Есть кто-то третий. Может быть, Туман. Ария подозревает Грозу. Они оба давно не появлялись в этом мире, – Реборн помолчал, пока Гроза Намимори обрушивал свой гнев на Разноцветного, что бы это ни значило, – Око за око. Теперь ответь на мой вопрос. Реборн, наверное, тоже чокнутый. Чудно. Хибари-сан ушёл от взрыва и подобрал свою тонфа. С двумя ему лучше, чем с одной, это словно его руки. Однорукий Хибари Кёя выглядит не очень, если честно. Я вздрогнул. Не знаю почему, но по телу прошлись мурашки. А стоило только посмотреть на насмехающееся лицо Гокудеры-куна, то я понял, что что-то не так. Кёя-сан рыкнул и бросил подобранную тонфа в курильщика. Она взорвалась прямо перед ним. Дым окутал Хаято, а на кухне заиграла «London bridge is falling down». Ну, прям очень в тему. – Спрашивай, – послышался беззаботный голос аники. – Но я не гарантирую, что ответ понравится тебе, my dear lady. – Если он мне не понравится, я убью тебя. Савада Иэясу, ты друг или враг? Мне показалось или я услышал щелчок затвора? Из-за нового взрыва мне могло послышаться, но я был более чем уверен, что Ясу улыбается, глядя в дуло пистолета. – Я жертва. Улыбка сползла с лица. – Твоя жертва, Реборн. Моя смерть вряд ли облегчит страдания. – Чьи страдания? Страдания этого мира или мои собственные. – А чьи ты хочешь облегчить? Он пристально смотрел на меня, не моргал в течении нескольких секунд, стараясь найти подвох во мне. Но разве я ему врал? Наша маленькая сделка не предусматривала ложь. Мы оба должны были вскрыть карты. Лично я ожидал, что он спросит меня о том, кто я, или что я знаю о Три-Ни-Сетте, или какие у меня мотивы. Но Реборн пошёл простым и прямым путём. Не могу не признать, что это был лучший ход из возможных. Впрочем, лучший киллер всегда был лучшим, не так ли? Он убрал пистолет, а я поднялся со своего места. My dear lady~. – Пойду разниму детишек. И чем Хаято так не понравился Кёе? Обычно же Рокудо был его излюбленным козлом отпущения. Ему что, не понравилась причёска Гокудеры? Волосы, что ли, слишком длинные? – Аники. «Он подглядывал за вами в школе», – подсказала моя горячо (не)любимая Интуиция. Вселенная, почему ты наградила меня именно этим даром? Ты не могла дать что-то более полезное и менее раздражающее? Я бы хотел быть похожим на Иисуса и превращать воду в вино или воскрешать мёртвых словом. Вот это я понимаю дар. А Гиперинтуиция.. Да ещё название такое пафосное. «Я тебя тоже люблю, дорогой». Значит, Кёя видел наш страстный поцелуй? Ему тоже, что ли, захотелось? Ну, Хаято целуется так себе. «А, по-моему, его больше волновала ваша драка». Я бы это и дракой не назвал, милая. Но в этом я соглашусь с тобой. Хотя кое-что остаётся для меня загадкой: Кёя умеет ревновать? «Ну, насколько я помню, ты его добыча. А тут какой-то хер нападает на тебя и пытается прикончить. Всё равно что если бы ты оставил пудинг на десерт, а кто-то съел его». Да, неприятно. За пудинг я бы убил. Хаято, тварь, ты наступил на орхидеи! Я же их только вчера пересадил!! Всё, ублюдки, хватит рвать друг другу жопы в моём дворе! Я успел схватить Хибари за шкирку до того, как он набросился на Хаято. Кстати, он, вроде, надел кольцо. Решил спалить Кёю? – Травоядный сенпай. Ох, сколько угрозы и ненависти в его тоне. Боюсь-боюсь. – Фу. Сколько раз повторять, чтобы ты не набрасывался на всех подряд? Я потащил проблемного мальчишку подальше от Хаято. Остановился. Подождал пока впереди взорвётся спрятанный динамит. Двинулся дальше. – Он тебе не по зубам. – Ты мой. Это травоядное мешается. – Его тренировал Реборн. Судя по всему, Хаято уже умеет пользоваться пламенем. И не только пламенем Урагана. Всегда завидовал его набору Посмертной Воли, всё-таки не зря его называли Разноцветным. – Ты купишь мне новые тонфа, – поставил меня перед фактом. Наглый малой. – Взамен больше не лезь к нему. Он промолчал, и я уже подумал, что Кёя согласился, как вдруг почувствовал язык на своей руке. Какого!?? А потом этот сопляк укусил меня!! Прямо до крови. – Сучий сын!! Я отпустил его и схватился за кровоточащий отпечаток зубов. Тупое животное!! Ещё так довольно облизывается, будто не крови моей выпил, а пивка, или что там этот ублюдок пьёт. «Он пометил тебя, как животное метит свою территорию. Кажется, в Хаято он видит сильного соперника». – Тебя убью я, сенпай. – В очередь, пожалуйста. На Реборне наряд сёгуна, и сейчас он играет роль его сёгуна. Хаято сидел перед ним на коленях, чувствуя себя подчинённым шаха, который вызвал его на ковёр. Впрочем, это было недалеко от истины. Наставник позвал его на разговор, когда отправил Десятого на прогулку. Зная киллера, Хаято мог поклясться, что это необычная прогулка. Взгляд у Аркобалено не был недовольным, хотя ему было с чего злиться на своего горе-ученика номер два (первым был и навсегда останется Каваллоне Дино – наивный придурок, считающий его чуть ли не своим братом). Скорее, он смотрел внимательно, будто пытался что-то понять. Но Гокудера не был уверен, ведь эти чёрные глаза могли выражать что угодно. – Почему ты не убил его? Холодное любопытство. Будучи матёрым киллером, он до сих пор не утратил интерес к жизни, взять хотя бы его хобби с косплеем. Оно появилось у младенца задолго до того, как они встретились на грязной узкой улице в провинциальном городке Италии. – Не захотел. Причина была немного другой, и Реборн почувствовал это. Гокудера Хаято не говорил то, что не хотел говорить. И Проклятый как никто другой знал эту его черту характера. Его учеников нельзя было назвать подарками судьбы, как, впрочем, и его самого, но это нравилось репетитору или, лучше сказать, учителю. Они были самородками, которые Аркобалено шлифовал, а когда он заканчивал свою работу, то мог наслаждаться ею с гордостью, потому что он создавал шедевры. Как Микеланджело Буонарроти. Реборн Буонарроти. Нет, Хитман, пожалуй, звучит лучше. – Тебе стоит назвать хотя бы одну причину, почему я сейчас не могу сделать дырку в твоей башке за непослушание. – Я Хранитель Десятого, – без тени страха ответил дерзкий мальчишка. – Ты потратил деньги и три года не ради того, чтобы убивать меня и лишиться моих способностей из-за пустяка. Я нужен Десятому, я нужен Вонголе. «С этим не поспоришь», – подумал Реборн. – Это был не пустяк, а твоё первое задание. – Это было глупое задание. Я не вижу никакого смысла убивать этого bastardo*. И с каких пор Хитман так грубо справляется с трудностями? – Я киллер, если ты не забыл. Моё дело – свинец*. Хаято нагло хмыкнул в ответ. Только вот Аркобалено заметил, как смотрит на Иэясу этот щенок. Не так смотрят на ублюдков, старший Савада чем-то заинтересовал Камикадзе. А кого бы он мог не заинтересовать? Потомок Джотто, старший наследник, довольно собранный, прознавший не только о Вонголе, но и об Аркобалено, сумевший найти подход к Хибари и Гокудере, которых выбрали в Хранители. Может, в нём и не чувствовалось пламя, но Реборн точно мог сказать, что парень рождён, чтобы стать Небом. Может, поэтому Тимотео с Иемитсу не стали даже упоминать о нём? Как бы он ни был талантлив, но, не имея Посмертной Воли, он не может стать боссом Вонголы – таков закон. Судьба, порой, бывает жестока. Одному – всё, другому – ничего. «Жертва, говоришь», – Реборн вспомнил разговор с Иэясу, – «Пожалуй, в чём-то ты прав. Но ты не моя жертва». – Савада Иэясу. Присматривай за ним. Я должен узнать, какие у него мотивы. Гокудера кивнул. Проклятый младенец опустил голову и посмотрел на свою Пустышку. «Ещё ты. Как всё это не вовремя. Надо, наконец, заняться поиском носителя взамен Арии. Судя по всему, времени у меня не так много. Я обязан успеть до того, как она умрёт, иначе Юни придётся стать во главе Аркобалено. Ей всего три..» Дядюшка Реборн! «Прости, Луче, я обещал тебе оберегать Арию лучше». Я лишь хочу, чтобы люди жили в мире, где у них будет завтрашний день. Я хочу дать им надежду, подарить будущее без страха и видеть их счастливые улыбки. Вот, что значит для меня Аркобалено. – Хотя всё это уже не будет иметь смысла, если мир рухнет, – задумчиво пробормотал он по-итальянски. – Что? – Хаято, что будешь делать, если начнётся конец света? – А это так важно? Когда он наступит, я не думаю, что есть разница, чем я буду заниматься. В любом случае, мы умрём. Хотя, есть одно, что я хотел бы сделать перед смертью. – Расскажешь? Хитман не был похож на того, кто любит поговорить по душам. Обычно, он читал людей и ему не требовалось тесно общаться, чтобы знать, чего ожидать от них. А затрагивать тему будущего вообще не было на него похоже, только если это будущее не предрешено. «Да не может быть». – Я бы закурил. – Хороший ответ. Реборн подумал, что, может, ему даже стоит начать, потому что им всем недолго осталось.

Счёт пошёл не на месяцы, а на дни.

*Bastardo – ублюдок с ит. *«Наше дело – свинец» – цитата Вина (С. МакКуин) из «Великолепной семёрки».