Неубиваемый

Хаято посмотрел на свои карты в руке – у него вышло каре дам. Если бы он верил в предсказания или знаки судьбы, то точно бы решил, что скоро ему повезёт с женщинами. Но мужчина давно перестал тешить себя идиотскими надеждами вроде «Сегодня я точно подцеплю хорошую девчонку!». Потому что такие мысли всегда заканчивались одним и тем же: вечером, проведённым с Тсуной в баре. Савада Тсунаёши был единственным другом Хаято. Эта дружба уже длилась больше десяти лет – после десяти он перестал считать, так как знал, что они останутся друзьями навсегда. До смерти. Остальные избегали Гокудеру, словно он был чумой или заражён стригущим лишаем. Но Тсунаёши был особенным, хотя и странным. Взять хотя бы его сумасшедшие разговоры о том, что он был Десятым Вонголой, боссом самой известной семьи в мире мафии, человеком, перед которым открыты все двери, страшным человеком. При этом Савада был удивительно серьёзен, хотя и пьян. Дечимо, потомок Примо, пропавший без вести наследник. «А я тогда Нил Армстронг». Хаято не верил ни единому слову, но решил подыграть и называл Тсуну Десятым. Кличка так приелась к его образу, что все знакомые стали звать его не иначе, как Десятый или Дечимо по-итальянски. Гокудера знал его почти всю свою жизнь, начиная с пятнадцати лет. Они жили вместе, ели вместе, вместе зарабатывали, вместе пропивали зарплату, вместе ездили отдыхать, вместе цепляли девчонок и коротали отведённые им годы тоже вместе. Савада был ему как брат, если не больше. И он надеялся, что Тсуна чувствует к нему то же самое. – На что мы играем? Мужчина чиркнул зажигалкой, зажёг сигарету, затянулся пару раз, стряхнул пепел. Тсунаёши по привычке забрал сигарету себе. Он любил так делать, говорил, что докуривать за кем-то приятнее, чем начинать новую. И Гокудера не возражал. Ради Тсуны он был готов отдать последнюю сигарету. «Или свою жизнь. Почему нет?» – На желание. Даже не посмотрел на свои карты. А зачем? Ведь и так было понятно, кто выиграет. Он всегда был хорош в сёги, но не в покере. Не его это игра. «Покер не идёт Десятому». Тсунаёши бросил свой флэш из червей на пол, уже зная, что собрал Хаято. Удивительно, что он всегда знал это, но знание не помогало Саваде выиграть. Как-то раз его спросили: – Зачем тогда играешь? – Это похоже на мою жизнь. Я знаю, чем она закончится, но изменить её не могу. Гокудера хлебнул пива и аккуратно выложил своё чисто женское каре с лишней тройкой пик, которая только мозолила глаза. Тсуна откинулся назад, прикоснулся спиной к дивану, прикрыл веки. Сигарета ещё дымилась у него во рту. – Ну, и что ты хочешь? Хаято провёл рукой по волосам. Они отросли, чёлка стала ему мешать, и он пользовался розовыми резиночками, которые ему подарил Савада на день рождения. Говнюк. Но любимый говнюк. Когда он ответил, Тсуна приоткрыл один глаз. – Ты действительно этого хочешь? Он улыбнулся. – Ага. Это же будет сам Десятый. Я уверен, что мне понравится. – Тогда в следующей жизни я постараюсь с тобой не встречаться. Никогда не думал, что буду осквернять чужую могилу, хоть и пустую. Если подумать, это было не самым худшим, что я делал в своих жизнях. К тому же, раскапывать гроб легче, чем закапывать его. Особенно, если в нём лежит человек. Живой. Но делать это ночью, при свете одного грёбанного фонарика с противным желтоватым светом, а ещё этот сраный моросящий дождь – не так я хотел провести это время. Спрашивается, на кой хрен я вообще этим занимаюсь? Это поможет мне найти ключ к спасению мира. Ну, я так думаю. И раскапываю я могилу ничью иную как Савады Иэясу. Савада Иэясу выкапывает собственный гроб. Джотто, старина, тебе такое и не снилось, правда? Лопата, наконец-то, ударилась о крышку. Аллилуйя! Я остановился, прогнулся в спине – там что-то хрустнуло – вытер мокрый лоб влажным рукавом. Почти, я почти это сделал. Осталось узнать, что он сюда положил. Точно не своё тело. Джотто покоится в фамильном склепе Вонголы, и это не обсуждается. Но эта могила могла стать тайником для чего-то важного. Вся моя жизнь похожа на одну большую бесконечную игру, которую я, понятное дело, проигрываю раз за разом. Сейчас я на пятна.. нет, на двадцать первом уровне. Дубль пятьдесят девять. Квест – раскопать могилу предка. Задание – разгадать головоломку Три-Ни-Сетте. Да я заядлый задрот! Ладно, пора заканчивать. Нужно вскрыть гроб. Радует, что это невзрачный деревянный ящик. А что ещё можно было ждать от тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года? Но нужно отдать ему должное, дерево до сих пор было целым и не начало гнить спустя столько лет. Наверняка, Примо постарался. Мне нужен топор. Я подтянулся на руках, земля была влажной, так что ладонь соскользнула, и я упал обратно в могилу, прямо на гроб. Затылок недовольно заныл. Мелкий дождь раздражает, заставляет щуриться. Я уже весь в земле. Когда приду в гостиницу, обязательно переоденусь. И приму тёплый душ. И буду спать. «Вставай». Да, дорогая. На этот раз я выбрался удачно, поискал в рюкзаке топор, спустился с ним обратно. С каким же я наслаждением рубил эту грёбанную крышку! А с какой скоростью! Это, по большей части, из-за промокшей одежды и желания покончить с этим. Я, как мне кажется, даже надорвался. Чихнул. И простудился. Гроб оказался пустым, как я и говорил. Бросил топор, когда сделал в центре знатную дыру, встал на колени и начал рукой шарить внутри, чтобы что-нибудь найти. Пусто. Совсем пусто. Говно! Этого не может быть! Отчаяние истерикой подкатило к горлу. Я почувствовал, как моя ниточка к Три-Ни-Сетте рвётся, мой шанс снова стать смертным исчезает, а ещё я услышал чей-то смех. Конечно же, мне показалось, но я не мог отделаться от мысли, что надо мной смеётся весь мир и этот отвратительный дождь в частности. Ненави.. Ой, нет, ошибся! Там что-то есть. Я нащупал рукой какую-то книгу, аккуратно достал её, взял в руки фонарик и внимательно рассмотрел обложку. Она оказалась кожаной, на ней чернилами выведено: «Дневник С.И.» То, что нужно, Ватсон. А теперь давай убираться отсюда. Мир заткнулся, а я почувствовал небывалую лёгкость во всём теле. О, Один, если ты есть, какое же это восхитительное чувство! Я будто только что нагнул всю Вселенную. И мне это нравилось. Клянусь всем, что у меня осталось, я был счастлив, как трёхлетний ребёнок, который не обделался в свои штаны, а сделал это на горшке. Я поднял руки вверх и прокричал это: – Мама, я покакал! Я сунул дневник за пазуху, поближе к телу, осторожно вылез. Собирать орудия преступления желания не было. Да и зачем? Я уеду из этого города уже завтра, а через два дня буду в Намимори. «Нечего тратить тут время», – согласилась Интуиция. И это был главный аргумент. Реборн мог быть всем, кем захотел бы быть. Он решил стать киллером репетитором. И главное тут, он говорил, – джаз. – Джаз, – сказал Реборн. – Я знаю, что это!! Я спрашиваю, как он относится к моей тренировке?! И почему джаз?! Какой в этом смысл?! – Слишком много вопросов, глупый Тсуна, – ребёнок достал пистолет, – Джаз – это классика, это стиль, это жизнь. Луи Армстронг – это джаз. Запомни это. И умри. Он нажал на курок. Умирая, Тсуна сожалел: «Вот и настал мой час. А я так и не получил автограф Луи Армстронга..» – Какого хрена?! Это не я сожалею об этом, а ты! – Савада указал пальцем на репетитора, – К тому же, Луи Армстронг мёртв. – Цой Луи жив, – невозмутимо ответил младенец, за одно мгновение сменивший чёрную тройку на косуху с солнцезащитными очками, он показал козу и поднял её над головой. Тсуна успел подумать, что между джазом и козой мало что общего, как между киллером и репетитором. – Чего не скажешь о тебе. Реборн выстрелил снова. Умирая, Тсуна сожалел: «Теперь я не смогу стать похожим на Мухаммеда Али..» – Не-не-не, это так не работает, амиго, – пояснил киллер на подработке, – нужно сожалеть о чём-то более реальном, иначе ты действительно умрёшь. Попробуй ещё раз. И он убил Саваду в третий раз. Умирая, Тсуна сожалел: «Вот и смерть пришла. Наконец-то. А ведь я столько не успел сделать! Я так и не убрался в своей комнате, я не почистил зубы, не сжёг свои тесты – мама точно найдёт их и увидит мои неуды, – не успел съесть свой ужин, не сделал домашку, а ещё мама до сих пор покупает мне нижнее бельё. Если бы я только мог.. Я бы купил джамп. Аники любит его, и, кажется, он просил меня сделать это. Или нет?» – РЕБО~РН!! Помру, но достану джамп любой ценой!! Парень в одних трусах выбил ногой дверь и полетел за еженедельным журналом. Было удивительно, что в такой глуши, как Намимори, он продаётся. Хотя, это же вездесущий джамп. Он как «Крошка-картошка» или «Теремок», без которых ни один ТЦ не может называть себя ТЦ. В Японии нет места, где не было читателей джампа. Там могло не быть электричества, порнушки, горячей воды, санузла и Бога, но обязательно был джамп. Больше всего Реборна беспокоил Савада Иэясу. Он мешался. Словно сорняк. А что делают с сорняками? «Выдирают с корнем», – с удовольствием подумал малыш, – «У меня как раз есть телефон знакомого садовода». За пять минут Тсунаёши смог с боем отнять у какого-то мальчика журнал, а потом он полдня возвращался домой в одних трусах. Люди, попадавшиеся ему на глаза, откровенно смеялись над ним, другие шарахались от него в стороны, крича: «Хентай!!», а одна мама даже вызвала полицию. Репутация Савады Тсунаёши опустилась ниже «ниже плинтуса» и даже снискала дурную славу. «Лучше бы я умер», – с тоской подумал Тсуна. «Хотя нет, умирать страшно». Должен был быть другой способ избавиться от Реборна и от его пуль, которые приносят одни несчастья. Что? Что ты там шепчешь? Стань боссом маф.. А, показалось. Как будто бы интуиция хотела что-то сказать. Но нет, это просто его воображение. Вернувшись домой, он столкнулся с братом, который только-только вернулся из своей поездки. Ясу как раз снимал обувь. Тсунаёши протянул ему джамп. – Хороший мальчик. Аники погладил его по голове. Как пёсика, который принёс утреннюю газету, брошенную на лужайку почтальоном. Такое отношение Тсуну нисколько не волновало, особенно после знакомства с Реборном и его игр в убийцу-жертву. Быть собакой приятнее, чем жертвой. Собак хотя бы кормят. «И не пытаются убить». – Хайл, Реборн, – поприветствовал киллера Иэясу и бросил ему что-то в бумажном пакете из-под фаст-фуда. – Сувенир. С богатым опытом и с богатой фантазией Реборн знал, чего можно ожидать от такого «подарка». Бомба. Но это слишком банально. Отравленное пирожное. Скучно. «Письмо счастья». Дерзко для мальчишки. Видеокассета с Проклятой записью. Плагиат. Масон Чудовище, жрущее младенцев. Старо, как мир. Ещё какое-нибудь собачье говно, которое не сможет даже задеть его. Глупо. Но то, что подарил ему Иэясу, было хуже говна. «Погремушка», – Аркобалено посмотрел на неё нечитаемым взглядом, на ней было аккуратно выведено: «Для моего любимого Солнышка». – «Да он издевается». – Аники. Тсуна скользнул в комнату следом за братом. Иэясу скинул на пол свой рюкзак, туда же полетела его водолазка, джинсы и носки. Не обращая внимания на Тсунаёши, он лёг на кровать в одних трусах и начал читать джамп. Естественно, открыл новую главу «Айшилда 21». Он помешался на этом числе: открывал книги на двадцать первой странице, прожёвывал еду двадцать один раз, ждал, когда на электронных часах появится «21:21», насчитывал двадцать одну букву в случайной фразе, ненормально реагировал на двадцати однолетних людей. Тсуна считал это некой болезнью. Нумерология. «Это наука, вера в числа и их связь с материальным миром». Иными словами – болезнь. Тсунаёши посмотрел на часы. 21:12. Проклятое число, ты стало слишком часто появляться в его жизни. Это напрягает. Сгинь. 21:13. Ему стало легче. Кажется, болезнь заразная. Скоро он станет таким же помешанным, как Ясу, и они вместе будут останавливаться у прилавка, чтобы посчитать пирожки и удовлетворённо кивнуть, потому что.. «Потому что, потому что, потому что, потому что.. ПОТОМУ ЧТО их двадцать один». – Это ненормально. – Мир давно перестал быть нормальным, – философски заметил Иэясу, облизывая палец и переворачивая двадцать первую страницу, – В последнее время я вообще сомневаюсь в том, что он когда-то был адекватным. «Особенно если учесть то, что я разговариваю сам с собой». В чём-то он был прав. Репетитор-киллер – младенец. Савада Тсунаёши – наследник на место Десятого Вонголы. А Дарт Вейдер – его отец. Тсуну бы такое уже не удивило. Скорее, это было бы единственно логичным вариантом. – Аники, Реборн.. он пугает меня, – острожным шёпотом сказал он, – Почему ты уехал? Не оставляй меня с ним наедине. Он же хочет меня убить! – Если бы хотел, убил бы. Ясу даже не оторвался от манги – она явно была важнее собственного брата. – Реборн – это судьба, – Иэясу свято верил в то, что говорил. – Я бы назвал его проклятьем, порчей, прыщом, от которого не избавиться, сколько ни дави. Делай, как он говорит, и, может, станешь человеком. В этом он профи. – А тебя он не пугает? Тсуна был похож на ребёнка. Нет, поправил себя Иэясу, Тсуна и был ребёнком. Обыкновенным четырнадцатилетним мальчишкой, привыкшим к лёгкой жизни без обязательств, без друзей, без цели. Бесполезная жизнь. Иэясу – в прошлом тоже Тсунаёши – жил сейчас не менее бесполезно, хотя и имел близких, цель и обязанности – к примеру, спасти мир. Он определённо изменился, но стоило ли это того? Его единственным и последним желанием стала жажда смерти, на Вселенную и сошедшую с ума Три-Ни-Сетте ему уже было давно наплевать – именно из-за них он оказался в этом дерьме. «Или из-за Реборна?» Нет, Аркобалено просто выполнял свою работу, как уборщик – свою. Искать виновных было бесполезно. Если они и существовали, то погибли давным-давно в его первой жизни. – Он забавный. Лично Тсуна не видел ничего забавного в киллере, который каждый божий день стрелял ему в голову «волшебными» пулями. От них он мог либо умереть, либо опозориться. Ни то, ни другое ему не нравилось. – Тебе смешно, брат, а я каждый день рискую жизнью. – Тебе всё равно нечего терять, – от будничного тона Ясу у Тсунаёши округлились глаза. – Но если ты хочешь, я дам пару советов, как справиться с Реборном. Он отложил джамп в сторону, предварительно загнув верхний уголок страницы, на которой остановился. Иэясу повернулся на бок и посмотрел на младшего брата спокойным взглядом. «Ему скучно», – почему-то подумал Тсуна и вздрогнул. Разве аники всегда был таким безразличным? Он медленно кивнул, как-то неуверенно – не потому, что сомневался в знаниях Ясу, а потому, что сомневался: «А так ли нужно мне знать это?» – Не ищи логики в его действиях. – И это ты называешь советом? Скорее, это просто факт. Иэясу пожал плечами, мол, считай, как хочешь. – Если будешь жаловаться, он только сильнее начнёт измываться. Есть силы на жалобы – значит, можешь продолжать дальше. Всё, что делает Реборн, он делает для твоей пользы: так ты закалишься духом и будешь больше готов к мафии. Его методы неоспоримы. И когда он говорит, то говорит правду. – Значит, я действительно ни на что не годный кусок идиота? Иэясу со всей серьёзностью кивнул. Удар ниже пояса. Собственный брат признал его Никчёмность. Жизнь слишком жестока. – Ты должен стать взрослее, Тсуна. А не то твои друзья и ты сам больно поранитесь. Если, конечно, не смертельно. И потом ты будешь винить себя в этом. Целая жизнь самоупрёков и чужих ошибок, взятых на собственные плечи, ты не сможешь защитить то, что тебе дорого, и твоя жизнь нелепо закончится (или не закончится никогда) – это ждёт тебя в будущем, если продолжишь делать то, что ты делаешь сейчас. – Но я ничего не делаю, – удивлённо произнёс Тсунаёши. – Вот именно. Реборн открыл дверь в комнату Иэясу. Он не относился к людям, которые копаются в чужом белье, чтобы узнать слабости своей цели. И Савада Иэясу не исключение. Аркобалено зашёл просто потому, что хотел увидеть его комнату, Обитель мальчишки, который смог дотронуться до его Пустышки. Ну, знаете, обыкновенный интерес. Комната не отличалась ничем от комнаты Тсуны. Разница была в том, что тут было неуютно, пусто, как в доме, где никто не живёт. Видно, что Ясу не любил надолго задерживаться в комнате, в отличие от брата. В отличие от Тсунаёши, он был взрослее. И это не нравилось Реборну. Дети не должны быть взрослыми. Он знал это на собственном опыте. Если дети – это взрослые, то тут не обошлось без Проклятия. Младенец запрыгнул на стол, там лежал только джамп и помятый сдвоенный лист бумаги, на котором он прочитал:

«Савада Тсунаёши. Сочинение по истории. Токугава Савада Иэясу. Иэясу – ненастоящее имя. 21.05.1868 – закат настоящего правления, наступление нового периода. «Умирают только один раз» [с]»

Реборн подумал, что написано очень умно для его ученика. Двояко. Иэясу – ненастоящее имя Джотто, а у принца Минамото было имён больше, чем у Реборна – костюмов. Тысяча восемьсот шестьдесят восьмой год – смерть Джотто, смерть настоящей Вонголы, а так же год завершения власти Токугавы Бакуфу. Последнюю фразу он не понял, но точно где-то слышал. Сочинение ему не нравилось. Больше всего Хитману не нравилось то, что оно связано с Ясу, старшим братом Тсунаёши. Он это чувствовал, но не мог понять, где связь. В чём подвох? «Теперь он мне ещё больше не нравится». А когда он выходил из комнаты, то вспомнил свою первую и последнюю встречу с шаманом, не-человеком-в-маске. Он вспомнил круг взрослых людей, которые должны стать Аркобалено, Лар вместо Колонелло, беременную Луче, самого себя и Шахматноголового, который появлялся и исчезал, нервируя его. – Умирают только один раз, – сказал он тогда. А затем они совершили обряд и умерли, став младенцами. Став Радугой. Я решил поинтересоваться, кто станет моими Хранителями. Брат сказал, что от меня тут ничего не зависит, но так я хотя бы буду знать, с кем мне иметь дело. На удивление, Реборн похвалил меня и кинул мне две фотографии. Это два парня, оба примерно моего возраста. Одного я даже знаю.. – Почему из всех людей ты выбрал Ямамото?!! Реборн не ответил. Просто отвернулся и начал рассматривать облака на небе, будто они могли дать ему ответ. А моё отчаяние начало ни с того ни с сего расти. Сама перспектива стать боссом мафии меня абсолютно не устраивала. А теперь моё положение только усугубилось, стоило Ямамото Такеши присоединиться к моей так называемой семье. И он должен защищать меня?! Это невозможно. Во имя справедливости, равенства и братства, почему мне нельзя отказаться? Почему меня сделали наследником, не спросив моего разрешения? Это не для меня. Я совершенно не готов, мне страшно, я хочу спать, дважды два – это два, сегодня на завтрак был рис с яйцом.. Я совсем не хочу думать о мафии и о Ямамото Такеши. Особенно о Ямамото. Так что отложим его в сторону. Я выкинул фотографию в урну под раковиной на кухне. Так лучше. Подцепил ногтем вторую, посмотрел на неё. Какой-то иностранец с сигаретой показывал мне средний палец. Какой милый парень. Мне он уже не нравится. А взгляд у него ничем не лучше взгляда Хибари-сана, когда он смотрит на говно травоядных. – Кто это? Было бы здорово, если бы Реборн ответил: «Это славный малый, он немного стеснительный и шумный, но на него можно положиться. Он вовсе не говнюк, каким кажется на фотографии, и он очень-очень любит людей. Вы с ним поладите». Но я в это не верил. Я смотрел в эти ненавидящие зелёные глаза и не верил, что это тот парень, с которым можно поладить. Да у него на лбу написано: «Отмороженный. Я дико отмороженный, не лезь ко мне, иначе забью до смерти». – Мой ученик, – мой репетитор отвлёкся от созерцания облаков в своём полосатом костюме для плавания 80-х годов (его вкус ужасал больше, чем он сам), – Известен как Детонатор, Огрызок, Пианист, Рукожопый Рукастый, Дымящая Бомба, Смертник-Камикадзе, Разноцветный, Бастард Велено, Проданная псина. Откликается на имя Хаято. – Звучит неприветливо. – Да, не очень, – согласился Реборн. – Ты сказал, что он твой ученик. Ты его репетитор? Нет, не то чтобы я удивлён.. просто мне бы хотелось посмотреть на того, кого выучил Хитман. Так я буду знать, каким я примерно буду в будущем. Судя по всему, не мёртвым. Это радует. Хотя я не очень в этом уверен. – Я купил Хаято у его отца. Хотя он и редкостная дрянь, в нём есть талант. И он, конечно же, потомок Арчери. Лавина успела родить сына и продолжить род. Можешь сказать «аминь». Я не знал, кто такой Арчери. И, если уж говорить начистоту, мне было откровенно плевать на него. Куда больше меня волновал его потомок – редкостная дрянь. Это же плохо? Дрянь – точно плохо. А редкостная – ещё хуже, это как дрянь в квадрате, дрянь умноженная на дрянь. Я снова посмотрел на фотографию, и по спине у меня скатилась капелька холодного пота. – Мне он не нравится. Он пугает меня! – Об этом можешь не волноваться, он будет преданно служить Вонголе. – С чего ты взял? По твоим словам, его продал собственный отец. Как такой человек вообще может защищать меня? – В этом нет вины Хаято. Реборн спрыгнул с подоконника на стол, прошёлся по нему, взял печенье из вазочки, засунул в рот и продолжил, чавкая: – В десять лет он сбежал из дома и стал позором семьи. Позором Велено – Бастардом. Он шлялся по городу, зарабатывал худшую репутацию для себя и своего отца, а потом встретился со мной. Двенадцатилетний ушлёпок захотел убить меня, лучшего киллера в мире. И из-за чего? Из-за простой жажды власти и признания. Он думал своей пустой головой, что сможет подорвать меня игрушечным динамитом, и совсем забыл о том, что я могу продырявить эту голову меньше, чем за мгновение. Его рука достала пистолет, быстро, очень быстро. Никогда я не видел такой скорости человеческих рук. И мне показалось, что Реборн не человек. Его глаза, чёрные и мёртвые, пугали меня. – Но в мальчишке был талант, – вновь повторил киллер, – несмотря на его отвратительный характер и нулевые навыки, я смог увидеть в нём нечто особенное. – Что? – Аркобалено, – по-итальянски ответил он и добавил, уже по-японски, – Радуга. Он Разноцветный. – Я не понимаю. – Поймёшь, когда увидишь. Я купил его и пообещал Франческо сделать из Позора семьи лучшего Хранителя Десятого Вонголы. Оценить его способности ты сможешь уже сегодня. – Сегодня? – я вздрогнул, – он уже здесь? Он кивнул. Взял ещё одно печенье, разломил, вторую часть, ту, что поменьше, скормил Леону. Хамелеон довольно поморгал глазами, то правым, то левым. – Ты говоришь, – ответ у него был таким же, как у Иисуса на суде. – Только не это! Я не хочу с ним встречаться! Реборн, замени его кем-нибудь, пойдёт даже Ямамото. – Ямамото и так часть твоей семьи. Я схватился за голову. Какой кошмар! В моей семье уже двое жутких парней, которые мне не нравятся. Они пугают! Я не хочу быть их боссом! Я вообще не хочу быть боссом! – Зачем ты вообще сказал ему приехать?! Если бы я мог повеситься, я бы уже качался на дереве в нашем дворе. Но это так страшно! – Чтобы он убил Иэясу. У него был будничный тон, будто он говорил не об убийстве моего брата, а о том, что нам в доме нужно сменить занавески, потому что эти уже выцвели. Причём, говорил с очевидностью и таким удивлением, будто спрашивают: «Ты что, не заметил?» – Что тебе сделал аники?! Реборн не ответил. Я думал, что он, как всегда, проигнорирует меня, но младенец просто налил себе чаю и переоделся в костюм Пикачу. Видимо, это было очень важно, так что он ответил только после этого. – Глупый Тсуна. Мой персональный убийца достал гранату и бросил её мне в руки. Я сообразил не сразу, но мне хватило ума выбросить её в окно до того, как она взорвётся. Моё кровяное давление подскочило, руки ещё дрожали и теперь я заикался, зато не кричал. Судя по всему, он так старался успокоить меня. Если я скоро стану нервным, то причину искать мне не нужно. – Ты всё время цепляешься за Иэясу. Ты думаешь, что твой брат поможет тебе и защитит тебя, но самое главное, ты думаешь, что так будет всегда. Разве босс мафии должен вести себя так? Тебе не нужна подпорка. Иэясу мешает тебе стать самостоятельным. И мой долг, как репетитора, убрать то, что связывает тебя. – Я не могу это допустить! Я бросился к выходу, но как только покинул кухню, то что-то схватило меня за ноги, а потом я болтался кверху ногами из стороны в сторону. Реборн подвесил меня на верёвке. Он поставил ловушку! Я поставил руки на пол. Из кухни вышел младенец, хлюпающий своим травяным чаем. – Уже поздно. Савада Иэясу сегодня умрёт. Глубокое До. Как Реборн, который нашёл его, заморыша, на улице, а потом забрал к себе, чтобы сделать настоящего Хранителя, настоящего мафиози. До чего же визгливое Ми. Как отец, который продал его, словно вещь. Для отца он всегда был проблемным, начиная с того, что он Бастард, заканчивая тем, что он Позор. Позорный ребёнок, который шляется по улицам и надоедает жителям своими взрывами и характером. Приятное Ре. Как.. как мама. Как его милая добрая прекрасная мама, которая учила его играть на фортепиано три раза в год. На шестом году она не пришла. Но он пришёл на её похороны. Тогда он не знал, что хоронил свою мать. Загадочное Фа. Как Десятый Вонгола. Реборн лично приехал в Японию, чтобы тренировать наследника. Кем бы он ни был, с репетитором-киллером мальчишка станет превосходным боссом. Но что насчёт характера? «Он такой же надменный, как остальные?» Высокое До. А потом надоедливая Ля. Ля, которую ему нужно сегодня подорвать. Хаято был не против. Почему нет? Убить брата своего будущего босса и стать для него самым ненавистным человеком в мире. Но когда дело доходит до верности, то Проеданной псине нет равных. «Иногда, чтобы приобрести, нужно что-то потерять». Свою мать. Свою семью. Свою репутацию. А потом выкрасить всё это в чёрный, грязный цвет. Цвет мафии. – Я думал, ты завязал с фортепиано, Хаято. Си, выбившаяся из строя. Его пальцы замерли на клавишах, эхо мелодии ещё звучало в музыкальной комнате. Он убрал руки и закрыл пианино. Точно так же он закрывал ото всех свою душу: никому нельзя играть на ней, ничьи руки больше к нему не прикоснутся. Сзади него стояла его цель. Гокудера Хаято мог не оборачиваться для того, чтобы знать. Он достал из кармана пачку сигарет Пал Мал, встряхнул её, губами зажал одну и вытянул. Пожевал, смачивая бычок слюной, потом зажёг и закурил. – Мы не знакомы. – Ты говоришь правильно. Пианист вытащил из рукава пять шашек динамита, зажёг фитили о дымящуюся сигарету. Он смотрел, как они горят, и быстрый огонёк отражался в его глазах. «Сладких снов, Иэясу-кун». Движения Хаято были быстрыми, но не такими быстрыми, как у Реборна. Савада смог их разглядеть и без подсказок Интуиции, которая любила поговорить с ним. Его не задело. Его не могло задеть простым взрывом динамита. «Хаято, детка, если ты хочешь меня убить, тебе стоит постараться лучше». Иэясу шёл по коридору сквозь дым. Хибари будет в ярости, когда увидит, что осталось от класса музыки. Ну и ладно. Все претензии – к Гокудере. Кто же знал, что он так отреагирует на появление Иэясу? Не успел появиться в этом мире, как уже снискал ненависть взрывного парня. Какое везение! – Взорвись и умри. Звучало, как девиз. Или как любимая фраза. Очень любимая, судя по тому, как широко Хаято улыбается. Савада заметил, что его убийца бегает быстро, а между пальцами у него горят новые шашки. Он остановился прямо перед поворотом на лестницу и повернулся к Гокудере. Желания убегать не было. «Верну тебе должок здесь, Хаято». «Попался!» Он взмахнул руками, выбросил все до единой и остановился. Вверху прогремел первый взрыв, который снёс кусок потолка, флуоресцентные лампы раздавились, из них брызнули искры. Потом раздался ещё один «БА-БАХ!!» – он выбил стёкла – и ещё, ещё, пока весь коридор не замело дымом и серой пылью, которая щекотала лёгкие. Сигарета ещё догорала, когда в завесе показалась чужая фигура, Хаято услышал шаги. Он моргнул, глаза слезились от грязи, и перед ним появилась чья-то рука. Поправка, рука Иэясу. Японец по-свойски забрал его сигарету и приблизился к нему. Гокудера почувствовал чужое дыхание на своих губах, а затем его зачем-то поцеловали, не по-французски, просто смяли губы и отстранились. Даже не поцелуй, а попытка. Если бы он ответил, то это бы засчиталось? Динамит выпал из его рук. Парень тупо смотрел на Иэясу. Если он хотел завести Хаято в тупик, то ему это удалось. Из его головы исчезли все мысли, осталась только вакуумная пустота. Гокудера Хаято выпал из реальности. Выбыл из игры. Тогда поцелуй меня, когда мы встретимся в следующий жизни. Я уверен, мне понравится. «Я сомневаюсь в том, что тебе это нравится, Хаято». Савада сунул сигарету в рот, не затягиваясь. Прежде, чем Гокудера успел что-либо сделать, он сказал: – Бьянки просила передать. Его шок после первого поцелуя с парнем – с тем, кого он должен был сегодня убить – сменился удивлением. Итальянец всё так же плохо контролировал эмоции на своём лице. Но спокойный и хладнокровный Гокудера Хаято – это не про него. Хранитель Урагана должен быть неуправляемым. – Ты знаешь сестру? Где она? Иэясу пнул дверь, та быстро раскрылась и, недовольно заскрипев, ударилась о стену. Он вышел на крышу и сделал глубокий вдох, потом такой же глубокий выдох. С его лица не сходила улыбка. Кто знал, что один поцелуй и случайная фраза смогут решить одну из его проблем? Впервые он был благодарен именно Бьянки за то, что она существует. «Он ребёнок, но даже дети могут быть полезны». Он открыл глаза и вытащил из-за пазухи свой прекрасный дневник, который нашёл в могиле предка. Иэясу так и не смог его прочитать. Не было времени? Ложь. На самом деле он просто не хотел его читать. Совсем. Отчасти, потому что боялся. А какой дурак не будет бояться, если у него в руках кусок бумаги двухсотлетней давности? Точнее, если это ниточка к его смерти. Все они обрывались в прошлых жизнях, не дав никаких результатов. И он боялся очередного провала. Савада быстро пролистал несколько страниц. Взгляд зацепился за странные слова, вроде: «Выстрелил в голову» «Когда же это закончится?» «Иди в жопу, сраная Три-Ни-Сетте!» «Я ненавижу жизнь». Руки у Иэясу задрожали. Интуиция молчала – он просто не слышал её, потому что вслушивался только в стук в своих ушах. Парень быстро открыл начало дневника и прочитал следующее: «ПЕРВАЯ ЖИЗНЬ. ненастоящая. Я тоже ненастоящий. Я умер

Но я жив

Реборн убил меня. Сегодня двадцать первое мая. Я проснулся от собственного крика, проснулся, потому что меня убил Реборн, потому что мир перевернулся, потому что Я СОШЁЛ С УМА». Тетрадь в кожаной обложке упала на крышу школы. Глаза Иэясу не отрывались от неё, зрачки сужались, а на его лице проступал ужас. Он хотел закричать и не мог. Дневник Савады Иэясу оказался его собственным. Дневником его жизней.