love, like art, must always be free

The Chainsmokers – Paris «Paris /ˈpærɪs/, noun: 1. a sentimental yearning for a reality that isn't genuine; 2. an irrecoverrable condition for fantasy that evokes nostalgia or daydreams ». Вольфганг никогда не был в Париже. Вольфганг никогда не выезжал за пределы Германии в принципе. Но всё когда-нибудь меняется, верно? Ещё год назад он не имел ни малейшего желания покидать родной город, а буквально неделю назад считал секунды до рейса, который мог изменить его жизнь раз и навсегда. И изменил. Они встретились неделю назад, но Вольфганг до сих пор не решается вспоминать тот момент, когда встретился со взглядом Калы и понял, что она здесь. По-настоящему здесь. Отчасти он не возвращается к этому моменту потому, что он до сих пор кажется слишком нереальным, слишком счастливым. Таким, что одно лишь воспоминание о нём могло заставить сердце разорваться от ощущений, которые до этого Вольфгангу не были известны. Ощущения, которые ничто не смогло бы заменить. Отчасти он не вспоминал об этом просто потому, что у него совершенно не было времени. Какой бы знаковой их встреча ни была, она снова и снова терялась среди новых, ещё более захватывающих событий. Наверное, в старости ему будет что вспомнить помимо кровавых драк, погонь и тех моментов, когда его жизнь висела на волоске от смерти. Он сможет рассказать о тех вещах, которые делали его счастливым. Вольфганг, никогда не считавший себя романтиком, понял, что в Париж и правда невозможно не влюбиться. Хотя, конечно, что-то подсказывало ему, что дело было вовсе не в самом городе. Дело было в ней. Оказаться рядом было, прежде всего, большим облегчением. Не вспоминать о девяти тысячах километров, которые их разделяли. Не оглядываться назад, не думать о реальности и том мире, который каждого из них окружал. Какой бы крепкой связь внутри кластера ни была, её было невыносимо мало, а быть рядом — намного сильнее, чувственнее, реальнее. Вольфганг знал, что особенно важно это было для Калы — наконец иметь возможность разделить то, что они ощущали, сказать об этом, выразить свои чувства. Они имеют на это право, они свободны, они вдвоём и наедине. И, наверное, на этом можно было бы остановиться, нажать кнопку вечной паузы, но это только начало. И Вольфганг никогда не ощущал такого яркого предвкушения и несвойственного ему волнения. То, что они вместе в Париже, не отменяет того, что ему тяжело просыпаться по утрам. Особенно после целого дня ознакомления с достопримечательностями, когда они, как настоящие туристы, обошли весь центр. И Кала понимает его. Она не спешит (зачем, ведь у них впереди как минимум несколько месяцев в Париже, а дальше — целая вечность где угодно) и будит его поцелуем ближе к полудню, предлагая ему чашку кофе и круассан («Мы ведь во Франции»). — Как тебе нравится Париж? — спрашивает девушка, когда Вольфганг окончательно просыпается. И он чувствует, насколько ей важно его мнение. Кала почти боится, что ему здесь не нравится и что те несколько часов, которые они провели в Лувре вчера, были правда лишними. — Теперь лучше, спасибо, — он широко улыбается, ведь никакая усталость не сравнится с той заботой и любовью, которую дарит ему Кала. На самом деле, ему нравится Париж. Ему нравится знакомиться с городом и теми прелестями жизни туриста, о которых он никогда не знал. Париж будто решил, что он отнюдь не хуже Калы, что он тоже может его впечатлить. И он впечатляет. Вольфганг отправляет Феликсу фотографии едва ли не каждые полчаса. Кластер посещает их гораздо реже, чем раньше. Они думают, что это незаметно, но Вольфганг начинает скучать и просит их не делать этого специально. Как бы он ни ценил те моменты, которые они с Калой проводят наедине, ему не хочется терять то, что есть между ними восьмерыми. В конце концов, вряд ли кто-то из них в ближайшее время побывает в Париже. К тому же, наедине они проводят гораздо больше времени, чем можно было бы представить. Это так непривычно, но Вольфганг просыпается с Калой, весь день проводит с Калой и засыпает с ней. По-настоящему. После стольких месяцев, когда они были вынуждены жить от одной случайной встречи до другой, это могло бы прозвучать, как безумие. Но для Вольфганга никогда не было ничего более реального. В том, что они вместе и надолго, он даже не думает сомневаться. Хотя это не значит, что Вольфганг время от времени не замирает, чтобы остановиться и взглянуть на неё. Он столько всего в своей жизни не ценил, и сейчас он должен воспользоваться каждой, даже самой крохотной возможностью, каждой секундой, которую он проводит с ней. — Что-то не так? — спрашивает Кала, немного смущённая тем, что это повторяется снова и снова. — Я люблю тебя. Просто подумал, что ты должна знать. Раньше Вольфганг опасался каждого своего слова, сейчас всё иначе. Он готов повторить это тысячи и тысячи раз. Может быть, Кала даже не подозревает этого, но вместе с любовью к ней в его жизнь пришла любовь ко всему тому, что его окружает. Он, чёрт возьми, полюбил себя. Полюбил просыпаться по утрам, научил радоваться жизни и обращать внимание на все те доставляющие удовольствие детали, которых раньше не замечал. Запах выпечки — он здесь на каждом шагу, и Вольфганг не может пройти мимо очередного кафе или пекарни. Бога стоит благодарить не только за гравитацию, но и за то, что ни его, ни Калу не заботит то, во что может превратиться их фигура в конце отпуска. И Вольфгангу даже не стыдно за свой ломанный французский, который поначалу его очень смущал. Погода — сейчас здесь прохладно и пасмурно, и Вольфгангу всегда хочется увести Калу в тёплое, сухое помещение, потому что она слишком не привыкла к такому климату. Во всяком случае, в первые дни его куртка прикрывает её продрогшие плечи, ведь упрямства девушке, желающей посмотреть всё и сразу, не занимать. На её искреннее удивление и возмущение Вольфганг отвечает, что не растает. В Берлине он не мог даже согреть её, а сейчас Кале лучше не спорить, потому что лечить насморк Вольфганг совершенно не умеет. Музыка — вечерние бульвары, наполненные светом фонарей, бросают ему вызов. Музыканты, распевающие романтичные песни и аккомпанирующие друг другу, встречаются непозволительно часто. И если бы это был не Париж, Вольфганг ни за что не...но французы аплодируют его неизвестно почему расцветшей галантности, когда он бросает пару монет после короткого медленного танца в их с Калой исполнении. И это не может не воодушевлять. Он готов поклясться, что звёзды в тот вечер сияют ярче, а пожилая леди, у которой Вольфганг покупает миниатюрный букет цветов, желает им счастья. — Я хочу, чтобы так было всегда, — шепчет ему в плечо Кала тем же вечером, нарушая тишину, когда они отдыхают после прогулки дома. Вольфгангу наплевать, что это квартира даже не принадлежит Кале. Сейчас это их с ней дом, и, кажется, она думает так же. — Я ему всё расскажу. Раджан поймёт, он ни за что не стал бы настаивать на сохранении брака, зная, что я люблю не его. — Давай не будем об этом, — тихо отвечает Вольфганг, обнимая её. Наверное, Кала впервые упомянула о муже не случайно. Кажется, подобные мысли поджидали и его, выгадывая подходящий момент, но Вольфганг твёрдо решил не думать об этом. Он был уверен в Кале, им незачем было волноваться по поводу того, что скажет Раджан. — Так будет всегда, — произносит он мягко, чувствуя, как беспокойство загнанной бабочкой мечется в груди Калы. — У нас есть этот вечер. У нас есть тысячи таких же вечеров в будущем. Мы вместе, и это главное. Он не может понять, почему ей так грустно. Вольфганг вдруг чувствует невыносимую боль и почему-то слышит громкий плач рядом. Истерика Калы нарастает так, будто ей было невыносимо грустно очень, очень долго. Так бывает только тогда, когда пытаешься сделать вид, что всё хорошо, но в определённый момент держаться становится слишком тяжело. — Ну же, не плачь, — произносит он севшим голосом, чувствуя, как его сердце буквально парализует. — Мы ведь в Париже, всё хорошо... Вольфганг теряется в прямом смысле, он ничего не видит и не слышит. А затем его хватают чьи-то сильные руки, насильно отнимая всё то спокойствие и гармонию, которой он жил на протяжении последних недель. — Вольфганг, очнись, — произносит кто-то обеспокоенно, надрывно и почти требовательно. — Вольфганг! В кромешной тьме он натыкается на тусклый свет лампочки и взгляд выдохнувшего с рваным облегчением Уилла. — Ты не в Париже, Вольфганг, — скорбь в голосе Сан, сидящей рядом, его до ужаса пугает, и только потом он осознает, что она сказала. — Уисперс держит тебя в заложниках уже вторую неделю. Ты помнишь? Медленно Вольфганг возвращается в реальность. Он грубо ударяется о жёсткий бетон комнаты, в которой сидит, и вспоминает всё то, что на самом деле происходило с ним эти две недели. Ему хочется умереть. Кажется, что-то внутри него и правда отмирает, ведь Уилл и Сан, как самые стойкие и сильные, будили его так уже не первый раз. И каждый раз, как в последний. Сегодня они не могли разбудить его восемь минут. — Вы ведь понимаете, — медленно произносит Вольфганг, сглатывая боль похуже той, что причинял ему Уисперс на операционном столе, — что она не должна прекращать принимать блокаторы? Если Кала увидит его таким, то он себе не простит. — Мы проследим за этим, — говорит Сан, крепко сжимая его руку. — Нам осталось совсем немного, — почти виновато произносит Уилл. — Мы придём за тобой. Он согласно кивает, скоро снова оставаясь один. Уилл и Сан обещают ему, что они обязательно будут в Париже. И Вольфганг утешает себя тем, что когда-нибудь ему и правда будет, что рассказать детям о том, что значит быть любимым и счастливым. Когда-нибудь всё это забудется и они будут вместе. Если Вольфганг доживёт до этого момента, конечно.