Arctic Monkeys — Why'd You Only Call Me When You're High
The mirror's image tells me it's home time But I'm not finished 'cause you're not by my side And as I arrived I thought I saw you leaving, carrying your shoes Decided that once again I was just dreaming of bumping into you
— Знаешь, мне кажется, тебе уже хватит, — похлопал его по плечу Феликс, почти насильно подталкивая к двери со значком «М». Кажется, кто-то в зеркале сказал, что уже пора домой. Но Вольфганг не хочет домой, ему кажется, что ещё рано. Если он придет домой, то тут же заснёт, а сейчас, здесь он еще ничего не успел. Ему показалось, что где-то в толпе он видел Калу, и это кажется весомой причиной, чтобы остаться. Но это, даже если учесть то, что сенсейты постоянно пересекались друг с другом в самых неожиданных местах, вряд ли было возможно. Какие мысли могли привести её в этот грязный, богом забытый клуб? Скорее всего, Вольфгангу просто снова захотелось столкнуться с ней. Прослонявшись по клубу, он понял, что возвращаться в бар или на танцпол нет никакого смысла. Всё вокруг вращается, и Вольфганг понятия не имеет, что из происходящего реально, а что ему только кажется. Тусклая лампа на потолке туалета жужжит прямо в его голове, и всё, что его окружает, окончательно растворяется в вязких и жутко липких мыслях и ощущениях, которые парень даже неспособен собрать воедино. Вольфганг не понимает, что не так и почему он не может повеселиться, как обычно (на самом деле, он скорее делает вид. Слишком похожими один на другой стали его походы в клуб). Он в сотый раз за вечер достаёт из кармана телефон, проверяя входящие звонки и сообщения. Ответа до сих пор нет. И он в двухсотый раз набирает чужой номер, напряжённо вслушиваясь в гудки: ему кажется, что трубку вот-вот поднимут. Вольфгангу кажется, что если она ответит, то всё было не зря и этот вечер мгновенно обретёт смысл. Может быть, будь он трезв, здравый смысл подсказал бы, что это неразумно, но Вольфганг твёрдо убеждён в том, что так и надо. С трудом сфокусировав взгляд на горящем экране, он начинает набирать сообщение. «Почему ты не отвечаешь? Мы не сможем избегать друг друга вечно». Не то что бы он пытался. Вольфганг сейчас, как никогда раньше, принимал всё то, что чувствовал и ощущал, пользуясь даже самыми незначительными секундами. Ко всему прочему, к этой связи нельзя было не привыкнуть, и Вольфгангу стало не хватать коротких встреч и разговоров. Но его буквально тошнило от происходящего – настолько много недосказанности было в этом. В открытом диалоге, выше – ещё больше сообщений, отправленных не только сегодня, но и в другие дни; вечером, а чаще – ночью. Многие из них так и остались без ответа. Это был своего рода поток мыслей, которые Вольфганг тут же переносил в переписку, а на утро даже не мог вспомнить, о чём именно писал. Он не так часто пил в последнее время, но когда выходил куда-то вечерами, всегда пытался с ней связаться. Вольфгангу даже не нужно было прилагать каких-то усилий: в глубине души он понимал, что ему всё ещё неспокойно, и он не найдёт себе места, пока не узнает, не поймёт, в чём же дело. Наконец почувствовав, что за его спиной кто-то появился, Вольфганг торжествующе улыбнулся. Он обернулся, с первых секунд пытаясь впитать в себя каждую деталь: он не видел Калу уже несколько недель. Она совершенно не вписывалась в обстановку, окружавшую Вольфганга. С Калой всегда было связано что-то светлое и возвышенное, а ночной клуб, наполненный не самыми лучшими людьми Берлина, с этим никак не был связан. — Сколько у тебя сейчас времени? — Вольфганг чувствовал, что это только один из многих вопросов, которые возникли у девушки, несмотря на то, что она совершенно не удивилась своему появлению здесь. — Почти три часа утра, — пожал он плечами, давая понять, что оправдываться за своё поведение не собирается. — А у меня шесть, — спокойно ответила Кала. — Опустим тот факт, что звонки от тебя поступали всю ночь. Что-то подсказывало Вольфгангу, что к ночным звонкам от него Кала уже привыкла. Кажется, планы насчет «не стыдиться за своё поведение» отменялись. Но алкоголь, уже давно взявший над ним верх, заставлял его говорить всё, что он думал. — Какой смысл в том, чтобы быть связанными с вами, если кто-то всё время спит, работает, в тюрьме или прячется от чокнутого профессора? — пробормотал Вольфганг с досадой и разочарованием. — Почему ты звонишь мне в три утра? — взгляд Калы выражал не только недоумение, но и беспокойство. У Вольфганга возникло стойкое чувство того, что его хотят увести домой и уложить спать, чтобы он не натворил вещей, о которых будет жалеть. А он уже. — Почему ты вообще звонишь мне? Между нами девять тысяч километров, вряд ли звонки и сообщения — это лучшее, что ты мог придумать. — Ну, это многое объясняет, — пьяно улыбнулся парень. — Например, то, почему у меня деньги на телефоне всегда так быстро заканчиваются. Они так давно не разговаривали, и Вольфгангу элементарно не хотелось сводить всё к тому, почему и как он заставил Калу появиться здесь. Он её не за этим звал, в конце концов. — Вольфганг, — девушка многозначительно посмотрела на него. Ей даже говорить ничего не нужно, чтобы он понял: это правда была не лучшая идея. — По линии сенсейтов ты не выходишь на связь, что мне ещё нужно было делать? Меня всё время перебрасывает к кому-то ещё, сотовая связь намного надёжнее. Вольфганг был бы рад то ли наивно, то ли влюбленно улыбаться целую вечность, но даже немалое количество выпитого алкоголя не могло помешать мгновенному отрезвлению, которое ошарашивало его, стоило мыслям Калы перемешаться с его собственными. Кажется, у неё совершенно не было времени на него. Парень разозлился на самого себя и уже было пожалел о том, что случилось: не было бы для Калы лучше вернуться к мужу? — Почему ты звонишь мне только тогда, когда ты пьян? — спрашивает Кала, и это вполне закономерный вопрос. Но Вольфганг отрицательно качает головой: он не будет на это отвечать. — Вольфганг, тебе нужно это прекратить, — мягко произносит она. — Ты же понимаешь. Если обычно она пустилась бы в пространные рассуждения и подробные описания того, что он должен прекратить и почему, то сейчас Кала полностью полагалась на их способности. И Вольфганг не мог её в этом винить: слишком нелегко было бы им обоим говорить об этом вслух. Вольфганг понимал больше, чем хотел бы. Вольфганг знал, что он не может вот так вот требовать внимания к себе в любой момент. Вольфганг знал, что у неё теперь есть муж, и у Калы своя, не связанная с ним жизнь, и Вольфганг всё может только усложнить. Вольфганг знал, что Кала не хотела, но…пока так лучше, для всех. Вольфганг всё прекрасно понимал. Он кивнул в знак согласия, но неопределённость и не заглушённая клубами, не запитая алкоголем тоска, которую он тщетно пытался держать в себе, просилась наружу. Даже в тех ночных сообщениях Вольфганг не позволял себе сказать лишнего. Есть границы, которые нельзя переходить даже в самых смелых мечтах и самых одиноких мыслях. Но когда Вольфганг пьян, все границы для него размываются очередной рюмкой и он уже не так хорошо контролирует свои чувства, как раньше. — Я уже спрашивал тебя раньше. Спрошу ещё раз. Ты любишь его? Повисшее в воздухе молчание держится на его неестественно прямых плечах, потому что руки Калы совсем опускаются. Она беспомощно смотрит на него, но Вольфганг даёт понять, что поддержки в нём Кала не найдёт. Она закусывает губу, сцепляя руки в тугой замок, и Вольфганг своим рассеянным сознанием понимает, что ответа он всё-таки не получит. — Я не буду отвечать на твой вопрос, пока ты не ответишь на мой, – упрямо произносит он. Вольфганг устал, и он правда хотел бы извиниться буквально за всё, за каждую секунду, которая могла доставить Кале неудобства, но не может. И не будет. Что-то нужно сказать, но враждебная и неуютная тишина уже закралась между ними. Вольфганг чувствует, что у Калы всё ещё остались вопросы. Поникли, сложив крылышки, как притаившиеся, бледнеющие мотыльки: наверное, он слишком рано взял в руки грубый свёрток из газеты. Его вопросы стёрты в порошок и развеяны по ветру: слишком быстро с востока подул ветер перемен. Они оба в безвыходном положении, и никто не виноват в том, что второй оказался в тупике. Кала хотела бы иметь хотя бы возможность ответить на звонок, но это не в её силах, и Вольфганг это знает. Вольфганг не хотел её задеть, но слишком много на него свалилось, и Кала знает это тоже. Мысленно они находят взаимопонимание и равновесие. Когда-нибудь одна из чаш на весах перевесит. Тогда им станет ясно. Молчание из вынужденного и натянутого переходит в закономерное. Кала улыбается ему понимающей улыбкой и, кажется, с секунды на секунду покинет Берлин, чтобы начать новый день, но Вольфганг скорее интуитивно, чем напрямик, просит её подождать. У них обоих много вопросов, которые так и останутся без ответа, но Вольфганг всегда хотел быть честным с Калой. Он смотрит девушке прямо в глаза, и Кала впервые за эти минуты чувствует, как что-то между ними щёлкает, лопается, как большой пузырь. Это не Вольфганг смотрит на неё с пьяным умилением, это не она с нарочитой строгостью отчитывает его. Этот взгляд был другим: в такие моменты Кала обычно чувствовала связь между сенсейтами, проходящую сквозь неё волной, электрическим зарядом. Ей кажется, что, не скрывая Вольфганг свои чувства так хорошо, она бы в эту самую секунду поняла, что именно немец хочет сказать. Он мысленно прокручивает произнесённое ей «Почему ты звонишь мне только тогда, когда ты пьян?» и отвечает вслух: — Потому, что я слишком боюсь признаться тебе в своих чувствах, когда я трезв. Вольфганг закрывает дверь туалета за собой, прежде чем Кала успевает что-то ответить.