love, like art, must always be free

XYLØ – America

— Уилл... — он впервые обращается к американцу мягко, почти неуверенно. Зовёт тихо, почти нехотя. Будь Вольфганг честен с собой, он бы признал, что не хочет останавливаться ни на секунду. Но он чувствует, он должен. — Уилл, тебе необязательно это делать, ты ведь знаешь. Не слушает. Вольфганг с напускным сожалением думает, что ему придется прятать засосы на шее. Ему не жаль. Он рвано выдыхает, все ещё не зная, оттолкнуть или притянуть к себе. Руки Уилла очень тёплые, и они везде. Уилла хочется касаться, Уилла хочется целовать, Уиллу хочется дать больше. Почему у Вольфганга возникает ощущение, что делать этого не стоит? Вольфганг никогда не видел его таким. Диким, нетерпеливым. Уилл будто что-то отрывает от себя, бросается в омут с головой, спрыгивает с обрыва. Но слишком отчаянно, слишком опасно это для осторожного, разумного и правильного полицейского. Вольфганг ощущает не только раздраженный укус, но и возмущение и заглушенную то ли злость, то ли горечь. У него голова пухнет. От эмоций Уилла или его поцелуев — непонятно. Уиллу почему-то совсем не нравится то, что его назвали правильным. Снова. Вольфганг пересиливает себя, осторожно, но решительно отстраняя парня и заглядывая ему в глаза. Почему он продолжает переступать через собственные границы? Взгляд Уилла на секунду кажется Вольфгангу усталым, и он чувствует, что Уилл проходил через это не раз: сам задавался этим вопросом. — То, что есть между нами, делает меня свободным, — отвечает он, зная, что Вольфганг поймёт. И сенсейт кивает, чувствуя, что тот не врёт. Америка — страна возможностей, верно? Вот что твердили Уиллу с детства. Спустя годы он лишь усмехается. Почему все эти возможности не были ему доступны до тех пор, пока в его жизни не появился этот наглый немец? Почему он никогда не мог выйти за установленные рамки, побороть себя? Его страна здесь ему не поможет, поэтому Уилл лишь отмахивается. Он, рождённый в одной из самых демократичных стран мира, чувствовал себя запертым в консервной банке. Уиллу хочется бросить всё и бежать. Бежать долго, быстро, не оглядываясь и задыхаясь. И он бежит. То ли от самого себя, то ли к себе, — Уилл не уверен. Вольфганг для него —попутка, увозящая далеко, в неизвестность и оставляющая где-то посередине пути: дальше сам. Он не просит о большем, лишь цепляется за возможность сбежать. «Больше никогда», — твердит он себе. Больше никогда он не будет закрываться от самого себя, не будет отрицать то, что хотел признать много лет назад, не будет оглядываться назад. И дело даже не в его бисексуальности, на которую способности сенсейта пролили свет, а в природной рациональности и чёртовой правильности, которая в нем заложена. И если он захочет сжечь все мосты, то он сожжёт. Если он захочет поцеловать вора, то поцелует. Он больше не будет себя останавливать. Вольфганг улыбается ему одними глазами, и Уилл понимает: вот оно, момент, когда он начинает сначала. Вольфганг всегда был независимым, свободным, и сегодня он, кажется, не против этой свободой поделиться.