Счастливые начала

В номере Реджина звонит Генри, потом принимает душ. После ей звонит Белль, чтобы напомнить о традиционном «всесемейном» обеде через неделю, и они дружески болтают, пока Реджина не спохватывается, что Эмма, наверное, ждет ее. Тогда она накидывает поверх сорочки короткий шелковый халат и осторожно выглядывает в коридор. Горизонт чист, и она коротко стучит в дверь Свон. Дверь открывается сразу, как если бы Эмма стояла за ней. На Свон все еще хлопковые брюки и толстовка. Лицо бледное и взволнованное. — Ну что, — вкрадчиво говорит Реджина, обнимая блондинку, — готова позаниматься простым и скучным человеческим сексом, без всяких спецэффектов? Эмма фыркает и ответно обнимает Реджину. Похоже, найденная легкомысленная интонация была тем, что нужно. «Легче, — приказывает себе Реджина, — действуй легче». Она небрежно чмокает Эмму в губы, на короткое время сжимает в руках талию, а потом проникает рукой под толстовку и щекочет бока, прекрасно осведомленная обо всех уязвимых местах Спасителя, и Свон, вырываясь, смеется и игриво шлепает ее по рукам, а когда Реджина не унимается, ловко ставит подножку, так что мадам мэр и глазом не успевает моргнуть, как оказывается лежащей навзничь на кровати, придавленная весьма довольной этим Эммой. Реджина пробует перевернуть их, но не тут-то было: Спаситель, отбросившая всякую хандру, надежно фиксирует ее своим весом, а потом, убедившись, что жертва оставила попытки сопротивления, запускает руки под халатик Реджины, накрывая грудь, а потом развязывает тонкий поясок и разводит полы. — Роскошно… Мне очень нравится. Эмма могла бы и не произносить этих слов: все читается в ее потяжелевшем взгляде. Выбранная Реджиной сорочка была короткой, черной и прозрачной, так что никакого пространства не оставляет воображению, и Эмма приклеивается взглядом к восставшим темно-коричневым соскам, потом пробегает глазами по всему смуглому телу, укрытому в зыбкий обман, и останавливается на месте, которое приличная женщина спрятала бы под треугольным лоскутом ткани, но Реджина, собираясь в номер Свон, этим предметом гардероба пренебрегла. «Никаких спецэффектов? Похоже, мне хватит одного этого дикого взгляда», — чувствует Реджина. Но ей не дано этого узнать: Эмма уже ввинчивает в нее пальцы, и после нескольких незамысловатых толчков мышцы Реджины туго обхватывают их. Приходится закусить губу, чтобы не стонать. — Быстро ты сегодня, — то ли хвалит, то ли порицает ее Эмма. Свон все еще полностью одета, на самой Реджине так и остается сорочка с задранным подолом, и это дополнительно заводит ее. — Останься, — просит она Эмму и двигает бедрами, после чего все повторяется: быстрые движения пальцев, дрожание мышц, закушенная губа, восхищенное и удивленное лицо ее любовницы. — Ты невероятна, — с неясной печалью в голосе признает Свон. Она ложится сбоку и обнимает Реджину за талию; мягкий флис скользит по тонкому черному шелку. — Это ты невероятна и удивительна, Эмма, — произносит Реджина и целует волосы цвета спелой пшеницы. Какое-то время они лежат в тишине; почувствовав себя отдохнувшей, Реджина находит рукам интересное занятие под толстовкой Свон. Сегодня перед Реджиной впервые открывается возможность избавить Спасителя от одежды, и это вызывает приятное волнение. Она немного заворачивает ткань и ведет руку выше, накрывает грудь Эммы и легонько сжимает, наслаждаясь гладкостью и прохладой атласа. Потом Реджина убирает руку, но лишь для того, чтобы втиснуть ладонь под пояс Эмминых брюк. Трусики из той же атласной ткани, как и верх, достаточно тонкие, чтобы Реджина могла почувствовать. — Кажется, кто-то возбужден? — хитро прищуривается она. — Рядом с тобой я всегда такая, — признает Эмма — Будто ты не знаешь. Я даже думаю, может, это вредит моему здоровью? Как, знаешь, у поваров часто бывает язва желудка из-за того, что они целыми днями смотрят на готовящуюся еду… — И кто тут еда, интересно? — поднимает бровь Реджина. — Ты моя самая вкусная еда, — вздыхает Свон. — А еще соблазнительная, сладкая, искушающая… — О, мне даже Сидни так не льстил. — Это не лесть, Реджина. Учитывая, где сейчас твоя рука, ты прекрасно осведомлена об этом. — Все же стоит еще проверить, — с наигранной строгостью заявляет мадам мэр. Ловкие пальцы проникают под резинку и двигаются дальше, чтобы обнаружить под прохладой атласа горячую влагу. Реджина садится в постели и велит Эмме приподнять бедра, чтобы стащить с нее брюки. Потом помогает Свон избавиться от толстовки, так что сейчас она остается в бледно-голубом комплекте с незамысловатой вышивкой, и эта показная скромность необыкновенно возбуждает Реджину. — Эмма, ты великолепна. Если бы ты сняла видео о выборе нижнего белья с примеркой, думаю, количество твоих подписчиков выросло бы раза в три! — Значит, есть на что посмотреть, ты считаешь? — усмехается Свон. — Ты еще спрашиваешь! Но… как бы прекрасна ты ни была в этом… Реджина заводит руки за спину Эммы и открывает застежку. Она медленно спускает с плеч Эммы тонкие бретели и осторожно освобождает грудь из чашечек. Не удержавшись, Реджина приникает к ней и покрывает поцелуями. Она раньше и подумать не могла, что ей когда-нибудь так понравится женская грудь. У Свон она очень чувствительная, вот и сейчас розовые соски моментально становятся торчком, и Реджина надолго остается здесь, играя с грудью Эммы языком и губами. Спаситель учащенно дышит. «Пора», — решает Реджина и возвращается вниз. Голубой атлас легко соскальзывает по гладким бледным ногам, и тонкий аромат желания Эммы становится более ощутимым. — Кажется, сейчас ты станешь моей едой, Свон, — лукаво замечает Реджина, и Эмма дарит ей слабую улыбку и безропотно откидывается на подушки. Обычно Реджина начинала ласкать Эмму ртом, потом подключались руки; она старалась повторять движения, показанные Эммой в первый раз, и это работало. Но кто знает, что случится сейчас? Может, догадка Свон была верной, и им помогала магия? И теперь, когда Реджина была обыкновенной женщиной без волшебства, она станет так же никчемна и бесполезна для Свон, как другие ее любовники? Реджина внезапно теряет всю уверенность и робко заглядывает в зеленые глаза. Она видит в них разгорающееся желание, но от этого ее странная скованность только усиливается. Реджина опускает взгляд вниз, где Эмма уже ждет ее, доверчиво открытая, и сглатывает, ощущая себя смятенной и недостойной. — Реджи, — зовет ее Эмма. Ох. Одно это слово, произнесенное тихим взволнованным голосом, и Реджина вдруг мысленно оказывается там — на сторибрукской набережной, три года назад. Тогда шел дождь вперемешку со снегом, выл ветер, и серые воды, вздыбливаясь в валы, катились и с грохотом разбивались о сложенные у пирса камни, но Реджина не слышала ни ветра, ни волн из-за бешеного стука собственного сердца. Тогда она чувствовала себя счастливой. Тогда Эмма впервые назвала ее так. — Реджи, — повторяет Свон, и Реджина снова оказывается в настоящем: в снятом ею специально для того, чтобы потрахаться, номере в Бутбей Харбор, в постели с женщиной, чью руку она держала в тот холодный ноябрьский вечер, когда поверила в возможность счастья. И сейчас эта женщина смотрит на нее почти так же, как тогда, и касается своей ладонью ее… мокрой щеки? Так, какого черта? Она должна удовлетворить Свон, а не плакать перед ней из-за того, что было и остается невозможным. — Не волнуйся, — шепчет Эмма, — если и не получится, это не страшно, помнишь, ты же сама мне так говорила? Это просто-напросто будет означать, что я облажалась. Слышишь? Я, а не ты. Реджина проводит рукой по щекам, избавляясь от остатков слез. Эмоциональный момент прошел, и она почти физически чувствует, как уверенная и циничная мадам мэр возвращается на свое место. — Ты спрашивала, хотела ли я тебя в Фрипорте? — деловым тоном спрашивает Реджина. В глазах Эммы отображается удивление, но его сразу сменяет настороженный интерес. Конечно. Она хочет знать. Реджина поднимает уголки губ в надменной улыбке и ведет руки вниз, собирает подол сорочки и медленно стягивает ее с себя, затем отбрасывает в сторону. Она снова смотрит в зеленые глаза, зрачки которых ощутимо расширились, и сухо, словно выступая с отчетом, начинает говорить: — Сначала мы зашли в Ralph Lauren, и ты позвала меня оценить, как на тебе сидит синее платье. Очень короткое синее платье, Свон. Оно едва прикрывало твои трусы, но при этом их не было видно, и тогда я задалась вопросом: может, ты их вообще не надела? Это то, о чем я думала, пока ты крутилась перед зеркалом и просила меня посмотреть, не идут ли складки от боковых швов. Потом ты вышла в черных чулках и черном платье — все той же блядской длины, Эмма. Ты в курсе, что стоило тебе едва повернуться, как широкая резинка чулок выставлялась на всеобщее обозрение? Потому что мне кажется, ты хорошо понимала, что делала. Когда дошел черед до того мерцающего серебристого платья, пошитого словно из хвоста Ариэль, ты попросила меня зайти застегнуть молнию и стояла ко мне спиной, подняв одну руку с зажатыми в ней волосами, и твои бледные спина и шея оказались передо мной. Я видела маленькую родинку чуть выше застежки бюстгальтера, и короткие непослушные волоски на шее, которую ты склонила, чтобы мне было удобнее застегивать платье. И я застегнула эту чертову молнию, Свон, а потом ты повернулась. Я посмотрела все твои уроки по стилю, Эмма, и, в общем-то, ожидала, что, раз платье имеет разумную длину и монашески закрытую спину, то спереди может быть достаточно открыто. Но я точно не могла ожидать, что вырез будет таким глубоким. Твоя грудь почти вываливалась из него, а ты невинно спросила, идет ли тебе этот цвет. И я честно тогда ответила, что да, очень идет. Ты примеряла полупрозрачные топы — сквозь каждый из них можно было детально рассмотреть твои соски, потом задалась целью подобрать себе брюки, и мне нужно было принять ответственное и непростое решение: в какой паре твоя совершенная задница выглядит наиболее идеально. Ну, а потом мы примеряли нижнее белье. Тебе очень идут пастельные тона, Эмма, хотя тот красный комплект, который ты надела последним… человек, который придумал и пошил этот соблазн, точно попадет в ад. Так ты спрашивала, хотела ли я тебя в Фрипорте, Эмма? Она делает паузу и, прежде чем продолжить, снова внимательно смотрит на Свон, чьи глаза сейчас лихорадочно блестят, губы приоткрыты, а грудная клетка тяжело и часто вздымается. — О да, я хотела. Очень сильно хотела. И если бы я позволила это себе, то не была бы нежной, Эмма. Потому что каждый проклятый раз, когда нужно было посмотреть на твою задницу или спину, застегнуть или расстегнуть молнию, оценить, какие кусочки материи наиболее выгодно подчеркивают твою грудь, мне хотелось прижать тебя к стенке примерочной, закинуть твою ногу себе на талию, сдвинуть в сторону мешающую ткань и войти в тебя на всю длину пальцев, и насаживать тебя на них, пока ты не взмолишься о пощаде. — О, Господи, — тихо выдыхает Эмма, не сводя с нее блестящих глаз. — Полагаю, я ответила на твой вопрос, дорогая? — Сделай это сейчас, Реджина, — умоляюще говорит Свон. — Я хочу этого, я так сильно хочу тебя… Пожалуйста, войди в меня, сделай со мной все, что тогда хотела сделать! Реджина не переспрашивает, уверена ли Эмма, чувствуя, что сейчас это излишне. Она коротко проводит пальцами по розовым створкам, вызывая их подрагивание, собирая пальцами влагу, а потом делает то, чего слишком давно хотела и о чем попросила ее Свон. И, хотя она старается сдерживать себя, это действительно выходит грубо: резкие движения изгибающихся пальцев, короткие жесткие прикосновения второй руки, которой она трет и оглаживает по кругу лобок, соль под языком, когда она наклоняется вперед и ощутимо прикусывает плечо Спасителя. Удивительно, но им требуется гораздо меньше времени, чем раньше, когда их окружала магия. Реджина оставляет пальцы внутри все время, пока Эмма стонет и сладко, судорожно извивается. — Обними меня, — просит Свон, и она послушно прижимается к ней, закидывая руки на покрытую жаркой испариной спину. Надо бы сходить в душ, но ни одна из них не торопится. Все получилось. Они победили еще одно проклятие Спасителя. Реджина нежно целует Свон, словно извиняясь за то, какой грубой была с ней только что. — Спасибо, — очень серьезно произносит Эмма, и это заставляет Реджину тихо рассмеяться. — Тогда, полагаю, я должна сказать тебе «спасибо» дважды, дорогая? — За то, что рассказала. Значит, не я одна была такой сумасшедше озабоченной, когда мы покупали одежду. — Определенно, не ты одна. — Ты потрясающе держалась. Я хотя бы поцеловала тебя спящую. Реджина лишь улыбается, не уверенная, что Свон стоит знать о двойных дозах успокаивающего зелья. Эмма кладет голову ей на плечо и, как котенок, трется, а потом целует теплую оливковую кожу. — Дело не в магии, — спустя какое-то время наивно замечает Эмма. — Не в ней. — Реджина, как же тогда… ну… я имею в виду, это на тебя так реагирует мое тело, или… может так оказаться, что я прожила на свете тридцать четыре года, и все это время играла не за ту команду? Разве люди не осознают это гораздо раньше — в тринадцать, в четырнадцать лет? — М-м. Не знаю. Ну, начнем с простого: тебя раньше привлекали девушки? — Нет. Только ты. — А мужчины? Я имею в виду, тебя по-настоящему возбуждали мужчины, тебе хотелось потерять голову и прибежать на конюшню… ой, ну в твоем случае, к нему домой или в какое-то уединенное место, чтобы остаться с ним и…? — Кажется, что-то похожее было с Нилом… Но… я не уверена. — Тогда, если ты все-таки намерена разобраться с этим, наверное, остается только экспериментировать дальше. С какой-то другой женщиной…. или с женщинами. — М-м, — неопределенно мычит Эмма. Ненадолго повисает тишина. — Реджина, останься сегодня со мной, — просит Свон и с надеждой заглядывает ей в глаза. — Эмма, я не могу. Нужно выспаться и вообще… Пойду к себе. Эмма не уговаривает ее, но в глазах поселяется печаль. Ну же, Свон, зачем? Реджина в последний раз крепко обнимает ее, целует в уголок губ и встает. Не утруждая себя поисками куда-то подевавшейся сорочки, она накидывает халат и идет к двери. — Увидимся за завтраком, дорогая, — мягко произносит она, поворачивая ручку двери, и Свон сдержанно кивает ей.