легион черных душ

Начинать заново страшно. У Эвы четыре туза в рукаве, а она все выбрасывает; червовый — вся ее жалкая жизнь, пиковый — несбыточное будущее. Игрок в покер из нее не очень, игрок в счастливую жизнь еще хуже. Кристофер кажется несбыточным; в одну секунду его руки сжимают до хруста в ребрах, в другую — остаются горьким пеплом на кончике языка. Он — непостоянство, приятный риск, адреналин, щиплющий кожу. Мун устала — математика остается на уровне «3-» — ей больше не нужна переменная, только константа. Объятия кажутся неловкими, почти интимными; дыхание спирает и вовсе исчезает — Эва замирает загнанной птицей — за плечами огромный снежный ком, грозящий покатиться в любую минуту. Крис дышит шумно и часто — подбородок острым клювом цепляется где-то около шеи — руки с напряженной твердостью сжимают Мун. Кажется, это их проклятие; из раза в раз возвращаться друг к другу — за грудной клеткой не порхает ни одной бабочки — кажется чем-то привычным, нужным. Хочется стереть весь прошлый год, утопить все обиды в вине и поцелуях — и наконец получить своего заслуженного Кристофера. Но Эву короновали, возвели на пьедестал и осыпали золотом восхищений — гордость приходит перед падением — падать вниз по девяти ступенькам больно; Божественная комедия одиноко пылится под кроватью. — Это значит — да? — Крис — идеальный манипулятор; знает, что после любого эмоционального всплеска Эва готова на все и даже больше — готова плюнуть на все сложности и принципы и просто прошептать заветное «да». Но Мун смотрит прямо и не хочет отводить взгляд; у нее кофе утром, днем и вечером — и никакого алкоголя — потеря самоконтроля кажется худшей перспективой. Это весело, чувствовать, как потолок и пол меняются местами, как музыка прошивает тело насквозь, а чужие губы ощущаются в четыре раза лучше; это страшно — анальгин вместо завтрака, и пустой холст вместо воспоминаний — когда все темные демоны выползают наружу, скалятся и улыбаются. Сейчас все на поводках, у гордыни — самый короткий. — Я подумаю, Кристофер. Бить под дых Эва умела всегда. * Вечеринка заканчивается около четырех; все прощаются или разбредаются по комнатам — Эва докуривает последнюю сигарету, заматывая шарф. Нура читает лекции о вреде курения, приводя уж совсем слабые аргументы — у самой принципы тонут в бокале с шардоне. Мун тушит окурок о тарелку — лучше убить себя самой, чем позволить это кому-то другому. Из-за собственной слабости хочется выть. Кристофер манит, притягивает, как рождественский подарок под елкой; хочется его поскорее открыть, но где-то внутри живет страх — страх разочароваться. Эва помнит, прекрасно помнит, как им было хорошо; все вокруг казалось таким далеким и ненужным, просто фоновой заставкой в каком-нибудь фильме — взлетать всегда прекрасно. Камнем падать вниз, обламывая крылья надежды о колючие ветки реальности — больно, почти убийственно. Хочется вырвать свою жизнь как неудачный рисунок в альбоме; взять самые яркие фломастеры и написать ее заново, красивой и насыщенной. Красным вписать себе любовь и желание, синим дружбу начертать, оранжевым добавить инфантильности. Вот только жизнь не раскраска, а гребаный чертеж — все черно-белое. Это не влюбленность; сердце не замирает от переизбытка чувств, а над головой не вьются купидоны. Это какой-то особый вид мазохизма Эвы Мун — продолжать любить того, кто целовал так яростно и до приторного сладко, вбивая гвозди в отполированную крышку гроба; у нее уже было место на кладбище и еще одного глубоко внизу. Эва не воспитанная прихожанка; она курит, матерится и прелюбодействует — надеяться на божье искупление поздно — гнить в аду вместе со своими грехами кажется очевидным. Мун прощается со всеми, накидывая на плечи пальто; температура на улице приближается к нулю, у Эвы внутри еще холоднее. Нура обнимает болезненно долго — прощается почти навсегда — долго вглядывается в глаза, надеясь найти хоть какие-нибудь подсказки. Эва всегда была понятной; горит — гореть вместе с ней, потухнет — зажечь вечеринкой, бокалом чего-нибудь покрепче и Шистадом. Серые глаза спокойны, на дне радужки плещется безразличие; для успешного выживания в обществе нужно уметь менять маски — Эва все чаще примеряет равнодушие. — Напиши мне, когда будешь дома, — забота греет, Мун улыбается со всей искренностью, что может найти в дырявых карманах совести. * Эва падает. Воздух тугой-тугой — рассекать пространство собственным тело неприятно; в ушах стоит противный свист — Мун зажимает уши руками — звук раздается у нее в голове. Кругом пустота и звенящая тишина — личный ад Эвы Мун — полный вакуум. Эва вопит — внизу виднеется земля — собственный крик эхом отталкивается от стен, нарастая с каждой секундой; руки в стороны — но Мун не птица — она закрывает глаза. Слышен хруст каждой косточки. * Эва зарывается руками в траву, укладывая голову на колени Криса; воздух теплый и мягкий, лето в Норвегии пасмурное, почти осеннее. Солнечные дни — ценная редкость — Мун улыбается; облака вверху похожи на больших плюшевых медведей. Кристофер тихо мычит какую-то песню под нос; у них на двоих по половине таблетки экстази, пустынная поляна и болезненно-нежная трепетность. Пропускает рыжие пряди через пальцы, собирая крохотные отблески солнца; у Эвы сотни созвездий родинок и их все хочется соединить, обмакнув пальцы в густую гуашь. Эва юна и красива; наивность плещется на дне бокала с красным полусладким. — Ты будешь со мной, когда я стану старым и ненужным? — Крис усмехается, но на лице держит маску патетичной тревожности; прищуривается — одним глазом наблюдая за ней. Эва смеется, переворачиваясь на живот; у нее футболка задралась и кажется, молочная кожа вот-вот вспыхнет из-за ярких лучей солнца. — А я буду молодой и нужной? — Она скалится, с какой-то хитростью ведет носом — почти повадки лисицы. — Только если ты не будешь нудящим снобом. Крис падает сверху, заключая ее в кольцо своих рук; Эва хохочет совсем по-детски, изворачиваясь от щекотки. Они пьют домашнее вино на брудершафт, занимаясь любовью в колючей траве. На следующий день звонят из полиции — ваша мать найдена мертвой, явитесь на опознание — и Эва впервые скуривает пол пачки сигарет; никотин становится третьим — венценосным — убийцей ее жизни. * — Два двойных эспрессо, — у Кристофера синяки под глазами — почти маленькие галактики, а взглядом совсем уставший — по-собачьи обиженный, — и принесите пепельницу. Эва напротив одобрительно хмыкает. — Я хочу попробовать сначала. И вдыхает в него жизнь.