легион черных душ

Кристофер был юн и податлив. Он был материалом — глиняной фигуркой — которой нужно было придать форму и обжечь; сточить все его углы, раскрасить красивой акварелью. Он был чистой тетрадью, с уже нарисованными линейками, но еще не расписанными страницами. Кристофер был. Каждый мастер хочет из своего произведения сотворить шедевр; но глиняные фигурки ломаются, а страницы рвутся — все в итоге предается пеплу. Он был почти идеален. Они встретились с Эвой на какой-то вечеринке, будучи еще на первом курсе; она пролила свое красное полусухое, а он прожег сигаретой дырочку в ее рубашке. В ее глазах искрились самые настоящие молнии, пока она, уперев руки в бока, отчитывала его словно нашкодившего ребенка. Кристофер слушал, послушно склонив голову, следил за ней исподлобья и улыбался; Эва ни за что в жизни не забудет эту улыбку. В некоторые моменты время имеет свойство остановиться; когда тебе сообщают о смерти твоей матери, когда молния, рассекая разряженный воздух, сверкает на темном небе; когда Шистад улыбается словно чертов Господь, обнажая ряд белоснежных зубов, а его глаза — драгоценный янтарь — освещают все блядским божественным светом. Эва никогда не была романтичной, не ходила в церковь по воскресеньям, не готовила блинчики на завтрак. Когда взглянула на Кристофера, спустя опустившуюся пелену гнева, впервые захотела помолиться. * Это не была любовь с первого взгляда, это был молекулярный взрыв. Они занимались любовью на любой твердой поверхности, не говорили лишних слов и смотрели нетфликс каждую пятницу; курили одну сигарету на двоих, читали Макбета по ролям, танцевали под Элвиса под дождем. Их жизнь была похожа на бульварный роман, который можно купить в каком-нибудь киоске за пятнадцать крон; который обязательно закончится чем-нибудь лживо-красивым и пафосным; поцелуем на берегу моря, объятиями возле трапа улетающего самолета или еще какой-нибудь дешевой ерундой. Их жизнь закончилась так, будто это был роман Стивена Кинга. Он подсадил ее на героин, а сам ввязался в какую-то хрень с его распространением. Ромео и Джульетта чуть не сгнили, так и не дожив до свадьбы. Ромео и Джульетта так и не долетели до солнца, опалив крылья на полпути. * Эва смотрела перед собой и не видела Кристофера. Перед ней стоял Крис чертов Шистад; с побитым лицом и пустыми ожиданиями, с похабной ухмылкой, что, казалось, отражалась в его собственных глазах. Веяло опасностью — Эва чувствовала это за несколько сотен метров. — Ты — моя погибель, Шистад. — Эва кутается в длинные рукава свитера, пряча холодные ладони. Спрятать бы свою гнилую душу — мысль назойливо вертится в голове. — По смерти не скучают. Он кривится, останавливаясь взглядом на ее теле где-то ниже головы: — Ты всегда была остра на язык. Эва задыхается. Его глаза — словно икс-рэй — смотрят куда-то между ребер, пытаясь найти что-то; например, похожее на сердце. — Я скучал. — Крис смотрит точно в глаза. — Год реабилитации без тебя прошел грустно. Он издевается, она знает; от ее прежнего Кристофера не осталось ничего, кроме янтарных глаз, сквозящих дьявольским светом. — Ты сам прогнал меня, твои поступки были горячее слов, — Эва отходит на шаг, криво улыбается, продолжая: — Кристофер. Он шипит, почти скалясь; имя оставляет раскаленным железом ожог, заставляя кожу пузыриться. Прошлое всегда рядом, прямо за твоим правым плечом, опаляет горячим дыханием ухо. Шистад делает рывок вперед, вовремя останавливается; в голове пчелами роятся мысли, не выловить ни одной. — Не играй с хищником, сладкая. Обращение приторной жвачкой липнет к деснам, заставляя поморщиться и отступить. Эва не для того вставала, чтобы снова упасть. * Эва клеит никотиновый пластырь на руку, прикуривая сигарету. Чаша эмоционального баланса идет трещинами.