See the Stars

Антон внутренне возликовал, увидев, как к нему верхом на Генезисе приближается Попов. — Ты и вещи с собой взял? — удивился подъехавший ближе мужчина, указывая на рюкзак за спиной Шастуна. — Так, по мелочи, — хмыкнул парень, подбирая повод Баден-Бадена, — мусор выбросить. Поехали сюда, — он причмокнул губами, пустив жеребца неспешным шагом. Арсений, заторможенно кивнув, последовал за ним. Они ехали бок о бок вдоль дороги, лишь изредка обмениваясь различными комментариями. Антон дышал полной грудью и просто был счастлив ловить чудесные мгновения; его Бадди ступал в одну ногу с Генычем, солнце во всей красе величаво опускалось, дробясь среди ветвей деревьев, как Попов вдруг неожиданно потянулся и осторожно взял его за руку: он дрожал, настороженно оглядываясь по сторонам. В ответ Антон лишь крепче сжал ладонь мужчины, который, кажется, в этот момент переступал через себя, находясь в лесопарке. В один момент Шастун, словно извиняясь, освободил свою руку из хватки Арсения и натянул поводья, вынуждая Баден-Бадена свернуть куда-то вправо, на холм. — Ну куда тебя понесло-то? — то ли в шутку, то ли на полном серьезе возмутился Попов, приостанавливая своего мерина. Тот лениво захрапел, говоря своему товарищу примерно то же самое на лошадином языке, и Бадди в нерешительности обернулся. — Это сюрприз, Арсений Сергеевич! — Антон шлепнул жеребца по шее, и тот с фырканьем продолжил свой путь выше. — Мы уже почти на месте. Чуть дальше вверх по холму раскинулась крохотная уютная поляна рядом с истоком того самого ручейка, где парень остановил Бадди и спрыгнул, мягко пружиня о покрытую травой почву. — Станция «Сюрпризная», конечная, — объявил он, со смехом пытаясь имитировать голос в метро, — спешиваясь с лошади, не забывайте свои вещи, — и довольно похлопал по своему рюкзаку. Арсений спешился вслед за Антоном и подвел мерина ближе к Бадди, который тут же принялся щипать траву. — А теперь, — объявил Шастун, который уже достал на свет божий из недр своего рюкзака что-то вроде коврика и постелил его на землю, — гвоздь программы! Проходите, присаживайтесь, не стесняйтесь. Это, конечно, не итальянский ресторан, но что есть, то и съесть. Последние слова он уже произнес, виновато пожимая плечами. Ввиду запрета на разведение костров в лесопарке Антон был вынужден отказаться от всякого рода шашлыков или даже сосисок на углях. Поэтому сейчас он сосредоточенно нарезал перочинным ножиком бутерброды с ветчиной и сыром на маленькие треугольнички. Даже корочку обрезал! Чем не канапе по-воронежски? Все ради вас, ласковое солнце мое. Вслед за канапе на пластиковых тарелочках расположились мандаринки и три банана. Почему три? Бог троицу любит, вот почему, объяснил сам себе Антон, старательно не глядя на Попова. Тот же не издавал ни звука, и парень гадал про себя, что же Попов сейчас о нем подумает: завел на ночь глядя в лес, к которому в обычной ситуации он бы не подошел и на пушечный выстрел, режет какие-то холостяцкие бутерброды, а ведь это он еще кое-что не видел… Точно, либо маньяк, либо кретин, причем в процентном соотношении лидировал явно второй вариант. Шастун потянулся к рюкзаку и со вздохом вытащил оттуда пластиковую бутылку, невольно переведя взгляд на Арсения. Который стоял с таким лицом, будто Шастун сейчас прилюдно делал ему предложение. Впрочем, при виде бутылки он как-то изумленно склонил голову набок и на всякий случай уточнил: — «Крем-сода»? Ага, у нас же с вами утренник в детском саду, Арсений Сергеевич. — Обижаете, — протянул парень и отвинтил крышку, — белое вино. Лицо Арсения вытянулось еще больше, что стало похоже на морду Баден-Бадена. — Ну мы же немножко! — запротестовал Шастун, шаря в поисках пластиковых стаканчиков. — Лошади же не любят пьяных, так что мы по чуть-чуть для атмосферы. Никто не собирается напиваться, как тогда в квартире. Хотя напиться и отдаться прямо на этом бабушкином коврике ночью посреди лесопарка было бы неплохой идеей. — Антон, — Попов старательно подбирал слова, словно сейчас его внутренние демоны вели яростную борьбу в его собственной душе, — это потрясающе. Но я не могу пить, я же на машине. Антон, судя по предыдущему опыту, сдаваться не собирался: — Вызовем такси и поедем ко мне. Утром нам все равно на конюшню, а с вашей ласточкой ничего не станется. Я так готовился к этому дню, так что выбора у вас нет, — и с преспокойным видом налил замаскированное под детскую газировку вино в стаканчик, вручив его Попову. Арсений еще секунду-другую колебался, будто взвешивая все «за» и «против», но когда парень отчаянно потянул его за рукав, все сомнения были отброшены. *** Неважно, что вместо пасты Карбонара у них сейчас были подсыхающие на открытом воздухе бутерброды, а вместо «Молока любимой женщины» в стаканах плескалось вино из пластиковой бутылки. Неважно, что сидели они на потрепанном и, судя по всему, прошедшему еще Великую Отечественную Войну коврике вместо дорогих кожаных диванов и слушали не живую музыку, а храп и фырканье своих лошадей. Сейчас все эти элементы роскоши показались бы для Антона ничего не значащими, когда Арсений рядом с ним улыбался открыто, кажется, без страхов и предрассудков. Пусть для этого парню и пришлось пройти все круги Ада, чуть не помереть в этом же ручье и ныкаться во всех укромных уголках от чересчур любопытной Скаткиной. Антон чувствовал себя Пигмалионом, создавшим свою Галатею. Безусловно, Попов даже и в виде статуи смотрелся бы сногсшибательно, но все же хорошо, что он все-таки был живым и настоящим. Вино было распито, от бутербродов остались разве что крошки, а фруктовые шкурки были убраны в пакет. Шастун лежал, вытянувшись в свои добрые два метра, на коврике, головой на коленях у Арсения. Тот в какой-то отстраненной задумчивости перебирал его волосы. — Красивые нынче звезды, — выдал он, все так же блуждая взглядом по силуэтам деревьев и время от времени поднимая голову к ночному небу. — Ну, не знаю, как вы, а я вижу только одну звезду, — засмеялся Антон и в ответ на удивление Попова пояснил: — Ну, звезда у нас тут только одна, Арсений Сергеевич. А так мне отсель не видать, все небо какими-то облаками затянуло. Посветите мне, пожалуйста. — Дурак, — выдохнул Арсений с какой-то невероятной нежностью, — вон же они там, разве не видишь? Смотри лучше. Шастун последовал его совету, с неохотой приняв сидячее положение и с трудом устроив подбородок на плече Попова. Звезды и впрямь проглядывали сквозь темно-фиолетовую пелену облаков, мерцая то здесь, то там. — Я ведь в звездах не силен, — произнес Антон, пытаясь посчитать кажущиеся такими крошечными небесные тела, — знаю, что есть Полярная Звезда, а еще Сириус и Вега. Ну и созвездий куча всяких, Пегас там, Южный Крест, Большая и Малая Медведицы. А вы, Арсений Сергеевич, знаете, что это за звезды? — Не поверишь, по астрономии я едва наскребал на тройку, — усмехнулся мужчина, погладив парня по щеке, — так что сейчас, увы, я вряд ли тебе сообщу что-нибудь полезное. Хотя кое-что я все-таки могу тебе сказать, — он с улыбкой приподнял голову Антона и указал на небосклон. — Видишь вон ту звезду слева? Это ты. Какая прелесть. В честь Антона еще никто звезды не называл. — Ага, похож, — вновь засмеялся парень, — если бы еще она была тонкая и вытянутая, то вообще не отличишь. — Если приглядеться, — Арсений слегка прищурился, подперев ладонью подбородок, — то кажется, что она меняет цвет. Вначале она была совсем тусклая. А теперь, когда она выйдет из-за облаков… Смотри, какая яркая! — мужчина даже восторженно подался вперед, потянув вместе с собой Антона. — Так же и ты. Я сначала не разглядел в тебе того, кем ты в действительности являешься. Но ты сияешь с немыслимой силой. Это ты звезда, Антон. Поток Поповских аллегорий был прерван нетерпеливым поцелуем. *** Такси до дома мчалось на всех парах, но Антону казалось, что оно тащится со скоростью три сантиметра в год. Слева от него Арсений изо всех сил пытался сохранять самообладание и не наброситься на парня прямо в салоне автомобиля под возмущенную трель дяденьки-таксиста. Они и так ждали слишком долго, сворачивая их импровизированный ресторан и возвращаясь верхом на конюшню. Пожалуй, за их стоическое терпение им обоим стоило воздвигнуть памятник. Из голубого мрамора. Второй этаж, и Шастун уже матерился сквозь зубы, когда ни с первой, ни со второй попытки ему не удалось попасть в замочную скважину. Руки тряслись мелкой дрожью, будто он выпил целый ящик вина, причем в одного. Горячее дыхание Арсения, опаляющее шею, тоже никоим образом не могло поспособствовать ситуации. Рванув наконец злосчастную дверь, Шастун как пробка влетел внутрь с буквально приклеившимся к нему со спины Арсением. Холодные пальцы под толстовкой не отрезвляли, а, наоборот, сильнее вгоняли в это состояние полузабвения. В квартире было темно хоть глаз выколи, лишь кое-где лунный свет пробивался в окно, бросая причудливые тени на очертания предметов. — Кровать, — с улыбкой выдохнул Попов в требовательные губы напротив, — я помню. Первый раз должен быть в кровати. Да у вас феноменальная память, Арсений Сергеевич! Может, вы еще и помните, где спальня? Арсений Сергеевич помнил и тут же этим воспользовался. Шастун не отдавал себе отчета в том, что происходит. Гремучая смесь из некрепкого алкоголя, приправленная страстью, делала свое дело, а темнота усиливала чувства по максимуму, делая каждое касание острее, тоньше, мучительней. Арсений с силой потянул толстовку через голову Антона, по пути зацепившись ногтем за его браслеты и прошипев сдавленное «сука!». Шастун тихо засмеялся в ответ, представляя, как поморщился мужчина. Ему, в его-то полулежачем положении, было не совсем удобно раздевать Попова, поэтому всех его сил хватало лишь поднять руки, чтобы тот стащил с него такой ненужный сейчас предмет одежды. Джинсы отправились куда-то на пол вместе с боксерами, и Антон вздрогнул от касания холодного воздуха к разгоряченной коже. Арсений завис над ним, придерживая одной рукой его запястья над головой. Тишина врезалась в уши с ужасающим скрежетом. — Так и будете смотреть? — недовольно поинтересовался парень, елозя на простынях; разом как-то стало не очень уютно. Будет пиздец, если вдруг Арсений сейчас заявит, что что-то как-то Антон ему не очень нравится, оденется и уйдет. Но в ответ мужчина лишь быстро поцеловал его и самостоятельно избавился от своей одежды, уравняв стартовые условия. Кое-что парень все-таки узнал, сквозь пальцы просматривая сайты с узкоспециализированным контентом. Поэтому, когда Попов вдруг защелкал пальцами со словами: «А есть…?», — Антон беззвучно выдохнул: — В тумбочке. Может, у вас и отличная память, зато я предусмотрительней. О своей же жопе пекусь, между прочим. Видимо, придерживаясь того же мнения, Попов с кивком извлек из шкафчика небольшой тюбик. Антона прошибла крупная дрожь, когда он услышал недвусмысленные чавкающие звуки и почувствовал прикосновение скользких пальцев. Здравый смысл приказал долго жить, и все страхи и опасения вдруг вылезли наружу, отчего Шастуну внезапно захотелось оттолкнуть мужчину и с воем запереться в ванной. — Расслабься, — горячий шепот возвращал Антона в реальность, — попробуй толкнуться навстречу. Да я тоже прошаренный, читал. Посмотрел бы я на ваши действия, когда у вас в заднице окажутся чьи-то пальцы. Однако советом все же не пренебрег. Действительно, стало немного легче, и с каждым движением, сначала робким и неуверенным, а потом отчаянным и размашистым, тягучее ощущение внизу живота вымещало боль. Парень слабо и недовольно застонал, когда пальцы исчезли, оставив его с неприятной пустотой внутри. — Ну не плачь, маленький, — Попов вдруг наклонился вперед и ласково поцеловал парня, вкладывая всю свою нежность и любовь в этот поцелуй. Чересчур увлекшись, Антон, конечно же, проморгал кульминационный момент, когда на смену пальцам пришло кое-что покрупней. Батюшки-светы! Попов, сука, верни пальцы обратно! Мужчина остановился, давая Антону такую жизненно необходимую передышку, но едва лишь почувствовал ответное движение, и то скорее совершенное случайным образом, то как-то по-звериному рыкнул и словно сорвался с цепи. Неприятное чувство вернулось, но парень был не в силах прервать движения, находя в этом своеобразное извращенное удовольствие. В какой-то момент Шастуну внезапно в голову пришла идея, что из Попова вышел бы неплохой жокей: ну, а что, скачут они почти так же. Но сил смеяться не было. Антона бросало то в холод, то в жар, когда Арсений в бешеном темпе продолжал двигаться, не отводя при этом от него взгляда. Необычное ощущение, зарождающееся где-то внутри, словно расправляло крылья, набирало силу и в конечном итоге вырвалось наружу вместе с нечеловеческим криком, в котором парень слабо распознал собственный голос, а через несколько секунд с уст Арсения слетело имя Антона. Тело обмякло; последнее, что помнил Шастун — теплые поцелуи в шею и какая-то милая чушь, которую Попов горячо шептал ему в ухо.