See the Stars

Антон курил в форточку, периодически зависая и случайно стряхивая пепел себе в кружку с кофе. Да и хер с ним, все равно там какие-то ополоски, а не кофе. *** Вообще, прошлым вечером, когда они с Поповым выпивали на кухне, Шастун, сохранив еще какой-то процент трезвости в собственном организме, в отличие от собутыльника, предполагал, что за поцелуем должно следовать логическое продолжение. Конечно, ему было отчасти страшно, но алкоголь в крови заявил: «Я беру это на себя, браток». Поэтому на тот момент Антон просто отключил мозг и сконцентрировался на чувственных ощущениях и пламени, бегущем по венам вместо крови. Даже вусмерть пьяный, Попов целовался как Бог. Точнее, Шастуну было невдомек, как целуются боги, но он предположил, что это происходит именно так, как происходило с ним на кухне. Сначала медленный и чувственный, по инициативе Антона, поцелуй быстро нашел ответ и перерос в жаркий и безудержный. Арсению будто осталось жить три минуты: настолько жадным он был, не давая парню ни секунды, чтобы перевести дух, лихорадочно гладя его лицо слегка мозолистыми пальцами; легкими касаниями целовал его подбородок, прежде чем с удвоенной силой встретить губы напротив, и в редкие моменты передышек бессвязно шептал имя Антона вперемешку с какими-то ругательствами. В общем, в любой ситуации Попов всегда оставался Поповым: он никогда ничего не делал наполовину, стараясь успеть везде, где только можно, дотянуться до всего, что было в пределах его досягаемости и так отчаянно отвечало на поцелуй. Антону же казалось, что он сейчас в каком-то сне, где весь мир сузился до размеров его кухни. Почувствовав, как чужие обжигающие пальцы касаются его поясницы под футболкой, Шастун вздрогнул и от неожиданности отстранился, дыша как паровоз. Попов смотрел на него мутным взглядом; подернутые темной поволокой глаза в каком-то языческом танце блуждали по телу Антона. Очевидно, он уже нарисовал себе в голове шикарный сценарий, как интересно провести ночку, а вот Шастун как-то поздно спохватился, что боится продолжать. Мозг тут же включился и принялся читать нотации по поводу того, что прежде нужно было семь раз подумать, потом написать все плюсы и минусы данного расклада, по возможности посоветоваться с близкими, а уже только потом лезть с поцелуями к мужику. Опять думал жопой, кретин! Жопа же, однако, возразила, аргументируя это тем, что в сложившейся ситуации думала совсем другая часть тела. Арсения уже развезло окончательно, то ли от страсти, то ли от количества выпитого алкоголя. Он наконец встал, каким-то неебическим усилием умудряясь держать свою тушку в относительно вертикальном положении, и продолжал глядеть на сидящего и туго соображающего Антона сверху вниз. — Ты не хочешь? Ну, как сказать. Вроде бы да, но и вроде бы нет, а может, не стоит торопить события? Кое-какая часть тела вовсю заявляла о своей боевой готовности, но задним умом Антон понимал, что на коне сегодня будет не он. — Давайте хотя бы не на кухне, — это прозвучало так жалобно, что Попов приподнял одну бровь в недоумении. — А, — выдал он спустя минуту, — кровать. Надо лечь в кровать. Логическое мышление Арсения постепенно отказывалось функционировать в таких условиях. С трудом взяв Антона за руку, он нетвердым шагом двинулся в сторону спальни, с каждым моментом отрезая пути к отступлению. — Арсений Сергеевич, — позвал Шастун мужчину, который, наконец-таки добравшись до кровати, с наслаждением принял горизонтальное положение и теперь так соблазнительно смотрел на Антона из-под ресниц, что тот титаническим усилием воли подавил желание послать все нахуй и просто сигануть к Попову в постель. — Я в душ схожу только. Подождите меня немного! — и сиганул в ванную. Отчаянно елозя мыльной мочалкой по спине, Антон в панике жалел, что алкоголь у него практически закончился: сейчас бы ему не помешала еще одна бутылка коньяка, которую он бы выдул в одно рыло. С каждой минутой окружающий мир все больше обретал четкость, чего не скажешь о здравомыслии Шастуна. Обламывать Арсения тоже не очень хотелось. Мать Тереза, а не Антон Шастун. Конечно, он примерно представлял, как это происходит у двух мужчин, но в тонкости никогда не вдавался: незачем же. Видимо, зря. В одних боксерах, трясясь от прохладного воздуха вместе со страхом, Антон по-крабьи прокрался в спальню, готовясь к неизбежному. Арсений Сергеевич крепко спал, развалившись на кровати в позе мельницы. Наверное, Шастун был готов сейчас даже заплакать от облегчения. *** А вот ночка действительно выдалась веселая. В половине второго Антон, прикорнувший на диване в гостиной, был разбужен звуками умирающего кита и слоновьим топотом: Арсений жестоко страдал, обхватив сначала пластиковое зеленое ведро, которое Шастун использовал для мытья полов, а затем, бросив затею скакать туда-сюда из спальни в ванную, так и остался в обнимку с белым камнем. Наполовину проснувшийся парень пытался суетиться рядом, вытирая мокрым полотенцем лицо такого беспомощного сейчас Попова. Тот не мог выдавить из себя даже простые слова благодарности и лишь очень немузыкально стонал, стыдливо пряча взгляд. Пьянь подзаборная. В конце концов, Антон постелил Попову прямо на полу в ванной, где тот дрых, периодически вскакивая и прикладываясь к фаянсовому другу. Сам Шастун за всю ночь практически не сомкнул глаз и смог уснуть практически под самое утро. *** Попов застал Антона на той же злополучной кухне, где тот колдовал над плитой, готовя незатейливый завтрак. Из-за яростного шипения сковороды Шастун, конечно же, не услышал, как мужчина в буквальном смысле вполз на кухню и осторожно примостился на стуле, откуда вчера и началась вся эта бабуйня. Поэтому, развернувшись, чтобы взять со стола солонку, и обнаружив в подарок к ней бренное бледное тело Попова, Антон позволил себе горячо матюкнуться с утра пораньше. Тот болезненно поморщился в ответ. — Доброе утро, Арсений Сергеевич. — Не уверен в этом. Здравствуй, Антон. Здравствуй. Как будто давно не виделись, блять. — Думаю, вопрос о вашем самочувствии снимается, — парень сокрушенно покачал головой и протянул в ответ стакан с водой и пару таблеток. — Это вам витаминки к завтраку, выпейте. При слове «завтрак» Попов завис, словно собираясь опять почтить уборную своим присутствием, но передумал и воспользовался вместо этого скромным даром Шастуна. Во рту у него, видимо, словно кошки нагадили; Арсений поморщился от мерзкого ощущения и, махнув рукой Антону, мол, я сейчас, не совсем твердым шагом отправился в ванную. Через несколько секунд послышался шум воды и булькающие звуки, и вскоре уже значительно посвежевший и похожий на человека Попов явился перед Шастуновскими очами, до невозможности забавный с торчащими во все стороны мокрыми волосами. — Ненавижу мятную пасту, — пожаловался он, смаргивая капельки воды с ресниц. — Вы возите с собой щетку? — удивился Антон, едва не саданув ножом по пальцам вместо хлеба. — Не, твою взял, — фыркнул мужчина и потряс головой: ну вылитый Баден-Баден во время купания. — Да не ссы ты, — он отмахнулся, увидев охуевшее табло Шастуна, — так, с пастой просто рот прополоскал. Живи, зараза. — Скажи мне, Антон, — Арсений разглядывал мелкий рисунок на обоях, будто пытаясь посчитать количество цветков, — почему все так вышло? Зачем я вообще пил? Картина Репина «Приплыли». — А что же, — осторожно начал парень, вполглаза следя, чтобы омлет не подгорел, — вы совсем ничего не помните? В ответ Попов снова нахмурился, будто пытаясь достать из памяти все события вчерашнего вечера. Судя по всему, удавалось ему это с трудом. Омлет уже дошел до нужной кондиции, и Антон выключил плиту, как Арсений соизволил с сомнением сказать: — Мы приехали к тебе. Стоп, это я привез тебя к себе… То есть к тебе. К тебе домой… Чай! Мы хотели выпить чаю! — внезапно воскликнул Арсений и выжидательно уставился на Шастуна. — Я с корицей люблю. Видимо, кто-то пиздит. — Вы же вчера утверждали, что ненавидите чай. — Да? — Попов даже вполне искренне удивился. — Бред какой-то. Я всегда любил чай. И ты тоже предложил мне чай. А потом, — он снова подвис; Антону показалось, что он слышал, как скрипят шестеренки в голове у мужчины, — потом ты… — словно пазл наконец сложился, и Попов уставился на Шастуна с таким взглядом, что едва не спалил того синем пламенем, — ты… ты все знаешь. Статья. Антон Захаров. Блять. Значит, Антону не примерещилось, и все это в действительности было правдой. Арсений же сейчас, похоже, снова испытывал муки, только не физические, а душевные, не зная, куда деть себя с этой ебаной кухни, с которой начались все беды. Он как-то с сожалением посмотрел в сторону двери, но тикать прямо сейчас было далеко не лучшей затеей. Словно желая помочь, Шастун великодушно продолжил: — Ну да, знаю. А потом вы попытались сбежать, я вас силой удерживал, в результате чего набил шишку на голове, когда вы приложили меня об косяк. Ну а затем вы остались, однако с такой ненавистью отзывались о чае, что мне пришлось пожертвовать своими драгоценными алкогольными запасами. Арсений мало-помалу в красках восстанавливал вчерашнюю картину. В какой-то момент он дотронулся до своих губ, будто размышляя, и перевел взгляд на Антона. — Мы целовались. Это звучало не как вопрос, а скорее как утверждение, не требующее подтверждения Шастуна. С минуту Попов еще думал, и когда вдруг его глаза снова расширились, а брови поползли вверх, Шастун успел его опередить: — Ничего не было. Мы пошли в спальню, а там вы уснули. А потом блевали полночи и выли, как подбитый тюлень, а я носился с вами, как с писаной торбой. На лице Арсения читались какие-то смешанные чувства: было непонятно, то ли он тоже испытывает облегчение, то ли сожалеет, что проебался и упустил возможность затащить Шастуна в кровать. Антон молча сунул ему под нос тарелку с еще горячим омлетом, получив в ответ осоловелый кивок. — Вы жалеете, что так получилось? Еще один кивок. Ну и пожалуйста. Пей тут с вами еще. А так похер, с кем по пьяни устраивать перепихон? — Жалею, — как эхо повторил Арсений за Антоном, — что был чересчур пьян и причинил тебе столько хлопот ночью. Я не очень-то стойкий к алкоголю, а тут меня и унесло. Прости. Секундочку. — То есть, — с подозрением протянул Антон, нервно кроша в руке горбушку хлеба, — больше вы ни о чем не жалеете? Из всего, что случилось вчера? Попов поднял глаза на Шастуна, который сейчас, наверное, до ужаса напоминал испуганного потерянного щенка: кусочек хлеба был скрошен, и теперь он исподтишка теребил браслет на руке, изо всех сил пытаясь делать вид, что ведет сейчас с Арсением светскую беседу о погоде и природе. — Ну да, еще кое о чем жалею, — протянул Попов, с каким-то оттенком удовольствия глядя на поникшие плечи и сжатые губы Антона. — Жалею, что вырубился вчера раньше времени. Прежде чем до ошеломленного Антона дошел смысл сказанного, Арсений перехватил его за узкие запястья и поцеловал.