Phantom

Микки

      Следующие несколько дней были проведены аналогичным образом, позволяя солнцу сжигать кожу, пока они наслаждались прохладным пивом. Энцо закручивал шёлковые слова о доме в паутину рассказов. Он говорил так подробно, что Микки часто казалось, что рядом с ним пахнет бразильским воздухом. Он сделает всё возможное, чтобы вернуться со своими счетами в Чикаго. Когда наступало молчание и приходила очередь говорить Микки, всё, что ему приходило в голову касалось Йена, и разговоры об этом веснушчатом придурке разрушали его ещё больше.       То, как его голос летел по ветру на краю Техаса, стирал внутренности Микки в пыль. И он не мог остановить это яростное, постоянное воспроизведение в памяти. Хуже всего было знать, что он ничего не мог сказать или сделать, чтобы заставить его передумать, заставить его подумать ещё раз, завести машину и уехать вместе. Он ничего не мог сделать, чтобы заставить его хотеть его. Если бы, чёрт, если бы я знал, что так будет. Это был бесполезный поток мыслей, который суетил его разум. Это раздражало, но он не мог это контролировать.       Поэтому он позволял Энцо говорить, чтобы хоть немного отвлечься. Энцо хорошо говорил, и Микки часто чувствовал улыбку, смотря на его медные бразильские кудри, вьющиеся на ветру, и слушая строки красноречивой речи, которые слетали с его акцентированного языка. Его разум был похож на арфу. Он говорил поэзией, страстно и красиво. Никогда не слышал, чтобы кто-то говорил так, как он, подумал Микки, не считая людей из каких-то старых фильмов.       Он словно легко пел свои слова, это было похоже на постель с мягкими колючками, которые проникали в кожу, согревая и успокаивая её. Его философия была безумным сочетанием пыла и разрушения, и большая часть была сформирована вокруг его парня, Марселло.       Марселло. Микки слышал это имя как минимум сотню раз, так как он и Энцо разговаривали за отелем. Их любовь была опасной, одержимой. Магнитное, смертельное притяжение, север и юг соединились вместе. Прекрасная катастрофа, которая уничтожала всё, что оспаривало это. Энцо ясно дал понять, что они получат пулю друг за друга.       Микки тоже хотелось нырнуть в Йена. Он бы рассказал о его зеркальном увлечении, о ненасытной тяге, которая у них была. Это было реальностью некоторое время назад. Но некоторое время назад это не сейчас, прошли уже годы, и Микки не мог позволить себе снова увлечься этими воспоминаниями. И поэтому он позволял Энцо говорить о Марселло так долго, как ему хотелось, и показывать его фотографии на разбитом Айфоне. Он был таким же великолепным, как и Энцо.       У него была более тёмная кожа и аккуратно выбритая темноволосая голова. Его скулы были такими же эффектными, как и у его парня. А еще у Марселло была небольшая застенчивая улыбка, руки были большими накаченными канатами мышц, а глаза были восхитительно-медового цвета. Сладкие, со странным намёком на невинность. Микки мог бы смотреть на эти фото часами, что, возможно, могло показаться странным, но Энцо так много говорил о нём, что Микки казалось, что он уже знает этого парня. И Микки чувствовал связь и стремление Энцо вернуться к Марселло как можно скорее.       Они писали друг другу всё время, и, часто, когда Энцо разговаривал с Микки, он делал это с ручкой в руке и бумажкой на коленях, исписывая её строками на португальском, наверное, с той же поэзией, с которой он так часто говорил. Вероятно, на его родном языке это звучит ещё лучше.       Энцо никогда не рисковал звонить ему. Он был осторожен и рассчитан. И он летал на волнующих крыльях, думая о своём будущем. У Микки же не было выбора в обратном пути. Если же он, конечно, не хотел отсидеть уже 20 лет, вместо 15, но он уже не был так уверен, что проблески кочевой жизни беглеца были необычайно лучше. Особенно, когда дома было так хорошо. Даже если Чикаго перебирал его волосы на коже и проводил снежными пальцами по спине зимой, это был дом. А дома всегда хорошо. Чёрт, Энцо заставлял его думать, что Бразилия словно рай на земле.       Квартира, о которой он рассказывал, была маленькой и симпатичной, и с небольшой рентой, поскольку он заложил большую часть своих горьких денег в блестящую коллекцию автомобилей, которой, как он сказал Микки, старался не слишком много хвастаться. Он не хотел ничего, кроме как вернуться. Но он ещё не мог. Он планировал заскочить к Марселло, чтобы поцеловать его и передать ему кучу денег, прежде чем он побежит в другую страну, где сможет, наконец, воплотить свой гениальный план претворения своей смерти, чтобы навсегда вернуться в сладкую Бразилию. Однако он постоянно говорил Микки, что это займёт время.       – Как, чёрт возьми, ты планируешь это сделать? – Микки курил табак и ёрзал на скамейке, которая была накалена от жары и сжигала его задницу. Энцо согнул бровь. Они сидели на берегу, где соль в воздухе щекотала нос Микки.       – Как я планирую сделать что?        Микки подумал, что то, о чём он спрашивает предельно ясно, и он сделал терпеливую пояснительную затяжку.       – Как ты планируешь подделать свою смерть?       Энцо подмигивающе улыбнулся и прикусил конец косяка, позволяя белым облакам дыма высвободиться изо рта.       – У меня есть план. Но он подразумевает много разных способов, как можно это сделать. Я придумал их для других, а не для себя.       Микки кивнул. Не то, чтобы он прямо бредил возвращением в Чикаго. В Мексике было хорошо. Было тепло и легко, куда бы он не повернул голову, всё было красочным, и ему нужно было лишь немного пройтись от отеля, и он был бы на пляже. Было много причин, почему столько американцев ехало сюда, но, если бы у него был шанс вернуться в город, в котором он вырос, где всё было знакомо, где люди говорили на том же языке, что и он, и ему ни на что не надо было жаловаться, он бы вернулся. Здорово будет оказаться опять в этом грёбаном холоде, о котором я уже забыл, живя здесь.       Микки потерялся, и всё, что он мог произнести, это "Хм", щурясь от солнца. Пышногрудая женщина с ониксовыми волосами ниже лопаток отскочила за мячом для волейбола, отбив его через белую сетку, и блондин поймал его, широко улыбаясь. Все такие счастливые здесь, подумал Микки, нетрудно догадаться почему.       Океанская вода сверкала белыми бриллиантами, и мягкий песок сочился, как шелк, сквозь пальцы, оставляя приятные мурашки на коже Микки. Это было утопично. Это всё, что он хотел, всё, как он себе и представлял, но что-то было не так. Я не могу вытащить его из моей проклятой головы. Было удивительно, что тоска ещё не затащила его в мерцающее море, чтобы утопить там.       – Что? – внезапно начал Энцо, и Микки внутренне поблагодарил его за то, что он нарушил поток его мыслей. Его внешность была такой насыщенной. Тёмные глаза и длинные кости, он всегда смотрел с каким-то блеском, мудрым и осторожным, наблюдая, как пантера, готовая наброситься.       – Хочешь, чтобы я помог тебе?       Микки покачал головой.       – Не, – сказал он, а затем медленно прошептал губами "Возможно". Он оглядел пляж и вернулся к его кошачьим глазам, – Думаешь, ты сможешь это сделать?       Энцо улыбнулся.       – Могу, мне всё-равно уезжать, я пробыл здесь слишком долго, да и отель уже разваливается. Мне нужно снова увидеть улицы Бразилии.       Микки с любопытством посмотрел на него.       – И сколько это будет мне стоить? – он не знал, сможет ли он это сделать, он не знал, хочет ли он этого. Энцо не будет предлагать херню, знал Микки, и подумать над этим предложением не помешает.       – Зависит от обстоятельств. Но, хорошо, я уже знаю, что я сделаю для тебя. Две птицы с одной скалой. Я только прошу две тысячи песо, или триста реалов, или сто американских долларов.       Микки усмехнулся.       – Умный парень знает свои деньги, да? Молодец, – Микки кивнул, а затем строго посмотрел на Энцо. Всего сто баксов, чтобы подделать что-то смерть? – Чёрт, ты так мало просишь, это что, какой-то прикол?       Микки не часто встречал людей, предлагающих подделать смерть, но он думал, что Энцо должен просить больше. Бразилец покачал головой и устало закрыл глаза.       – Нет, я же говорю, это только для тебя, потому что ты... Если я убью тебя, ты исчезнешь, я скажу, что я просто сжёг гостиницу, и поскольку я работаю здесь, я получу страховку.        Микки кивнул. Он не совсем понял нить между его поддельной смертью и тем, что он хочет сжечь отель, но это ему было не настолько важно, чтобы спросить.       – Так хочешь? Ты знаешь, что пути назад не будет.       – Да, да, я понял это ещё с тех пор, как сбежал из тюрьмы, – у него не было много вариантов, и чем больше изменялась жизнь, тем всё меньше их становилось. Пути назад не будет. По большому счёту, пути назад для Микки никогда и не было.       – Значит, я делаю это для тебя? – спросил Энцо, дожидаясь ответа.       – Будь добр, очисть моё имя, но, чёрт, если бы я знал, что именно мне придётся сделать. Не знаю, мужик, звучит так, словно придётся выполнить много работы.       Энцо кивнул, улыбаясь.       – Ну да. Просто подумай об этом. – он глубоко вздохнул и взглянул на Микки, уже сердитого, хотя причина для этого было ещё впереди, – Ладно, сейчас поработаем над испанским.       Микки поморщился. Они практиковались мало-помалу в те дни, когда проводили время вместе, но Микки был ужасен, и изучение языка было труднее, чем он ожидал. Это было так сложно, и Энцо делал всё ещё хуже со всеми этими грамматическими нюансами, которым он пытался научить его. Микки быстро терял терпение. И как бы он не хотел сказать "Да к чёрту это" и отказаться от попыток, опасаясь вывалить язык из своего рта, он вздыхал и заставлял себя продолжать. Он не был так глуп, как заявил Энцо, чтобы прекратить изучать испанский в стране, в которой все говорят на испанском. Тем не менее, это не изменяло того факта, что после часа , проведенного с Энцо, который пытался объяснить спряжения, Микки все ещё чувствовал себя в меньшинстве. Их уроки только в значительной степени укрепили тот факт, каким необразованным он был, живя там.       – Тебе нужно больше стараться. Перестань так расстраиваться, – ругался Энцо. Микки закатил глаза.       – Некесито трабадо, вот что мне нужно, – сказал Микки.       Энцо выглядел озадаченно, беря сигарету, прежде чем он заговорил.       – Да, трабаджо, – небрежно поправил он, – Ты можешь работать в отеле.       Микки вопросительно посмотрел на него. Энцо не выполнил ни одного из своих обещаний за то короткое время, что он его знал.       – Ты сможешь это сделать? – выдохнул Микки. Энцо пристально посмотрел ему в глаза, нетерпеливо и раздражённо.       – Я владею им, я могу делать всё, что хочу. Слишком молод, чтобы владеть проклятым отелем. Он не мог быть старше Микки больше чем на шесть или семь лет. Да ещё и в Мексике? В стране, в которой почти не жил? Вероятно, это один из его грёбаных секретов, предположил Микки, чувствую, что он скрывает какое-то серьёзное дерьмо.        – Знаешь, с Марселло в такой день мы бы сыграли в одну интересную игру, – начал он, и Микки облокотился о спинку скамьи. Одна из его историй поползла по воздуху. Не то, чтобы это мешало ему, но мечты Энцо были длинными, как новелетты, оставляя большие фрагменты бразильских воспоминаний на плечах Микки.       – Мы делали это, когда были моложе, как, эм, как это называется, опасная – русская рулетка, да, как русская рулетка. Мы бы просто, знаешь, были с такими яркими, как солнце, глазами, на пляже или на улице, где бы не были, нашли бы мужчину или женщину, которая очень хорошо одета, накрашена и напудрена. Ту, которая выглядит так, словно у неё много денег. Затем, мы выбираем, кто будет отвлекать этого человека. И, один из нас что-нибудь будет доставать у него из кармана, а затем другой из нас побежит прочь, и второй тоже. А позже, мы встретимся в каком-нибудь миленьком месте, и будем смотреть, что получилось взять, – его глаза смотрели в голубое небо.       Микки не понимал это. Он не понимал, как он может просто сидеть и мечтать, ждать, желать, удивляться. Наверное, как я, в тюрьме. Но Энцо не был в тюрьме, у него был мир людей, а так же города, развлечения, деньги, но он, казалось, только мечтал о воплощении своего совершенства, Марселло, которого он видел, как нечто величайшее. Не то, чтобы я не думал так о грёбаном Галлагере, если бы не был так зол на него.       – Не похоже на игру, больше на интересный способ быть арестованным.       Зубы Энцо сияли белизной, и его глаза загорелись озорством, искрой, которая мерцала и танцевала на его тёплом лице. Микки осознал остроту на его лице и покачал головой.       – Я не занимаюсь этим дерьмом.       – Не ссы, – возразил Энцо, – давай, я буду отвлекать, просто вынь из кармана и беги, всё просто.       Бразилец уже стоял на скамейке, осматривая район и прикидывая в уме свой замысел.        Грабеж туристов пришелся на левую сторону пляжа, которая была ближе к большому курорту. Не менее семи этажей, балконы, которые не были даже близко похожи на те, что в отеле. Они были прочные, из камня из слоновой кости, украшенные паутиной из листьев. Задняя часть курорта включала в себя арку с пляжем, столики, покрытые зонтами, мягкие цветочные шезлонги. Богатые иностранцы смеялись и слушали музыку, потягивая белое вино и наслаждаясь крабом.        Недалеко от внутреннего дворика стоял высокий мужчина в деловой тёмно-синей рубашке и туфлях такого же цвета, что и песок. У него была глупая улыбка. Хотя лицо было твердым, как камень. Он фотографировал свою семью камерой, которая с виду стоила около восьмиста долларов. Его жена и дети сидели в кругу на земле, улыбаясь в направлении объектива. Его естественное лицо было суровым, и он не выглядел тем, кого можно запутать. Глаза Энцо были сфокусированы именно на нём, и Микки почувствовал, как желчь стала подниматься по его горлу.       – Тот парень.       Микки сглотнул и скрестил руки на груди, посмотрев на Энцо, который наблюдал за одним из детей, бежавших к отцу с камерой.       – Как я понял, ты не убегаешь, так что этот мудак будет преследовать меня и отправит гнить в мексиканской тюрьме до конца моей проклятой жизни?       Энцо отпрянул, с видом, словно его очень сильно оскорбили. Он посмотрел на Микки с искушённым недоверием и слегка покачал головой.       – Я думал, что ты доверяешь мне, после того, как я предложил тебе исчезнуть, предложил работу, занимался с тобой языком.       Микки раздражённо облизнул губы.       – Ладно, ладно, не будь таким чертовски драматичным.       Энцо прикоснулся своим языком к верхним зубам в быстрой вспышке самодовольного волнения.       – Просто иди, возьми всё, что находится в карманах, и беги. Я позабочусь о нём, не волнуйся.       Микки затянулся сигаретой, пуская дым в лёгкие.       – А что, если там ничего не будет, кроме мелочи и обертки от жевательной резинки? – он говорил с короткими задержками, испускаем потоки дыма из носа и рта. Глаза Энцо горели, как солнце, и на лице уже появилась яркая улыбка.       – Вот почему это похоже на русскую рулетку, выиграешь или проиграешь, мой друг, ты не знаешь, чего это стоит. А теперь иди, я не буду повторять снова.       Микки глубоко вздохнул и выбросил сигарету. Не вижу никакого смысла в этом, сапоги Микки утонули в песке, когда он сошёл с земли, но, думаю, я всё равно это сделаю.       Энцо последовал за ним, и, когда Микки слегка коснулся пальцев, запятнанных чернилами от татуировки, внутри прохладного кармана мужчины, и вытащил толстый кожаный кошелёк, всё быстрым, лёгкими движениями, Энцо был тем, кто побежал первым, стреляя взглядами через курорт, зигзагами убегая по лабиринту из пляжных столов. Микки же стоял, со слегка приоткрытым ртом, когда мужчина побежал за Энцо. Надеюсь, он не планирует его поймать. Энцо был быстрым, словно змея, проскальзывая сквозь препятствия, с курорта на улицу, в то время, как человек, которого они ограбили, бежал тяжело, потихоньку уставая. Он сделал круг и быстро крикнул "К углу магазина!"       Его слова вытащили Микки из транса, и он бросился с пляжа. Борясь с пешеходами, которые заполняли оживленные улицы Мексики, Микки оттолкнул толпу женщин, стоящих перед бутиками, а потом и мужчин у продуктовых магазинов. Его короткие ноги перепрыгнули через пролитый стакан мороженого и, убедившись, что он не наступил на руку маленького мальчика, который упал и забрызгал липким мороженым весь асфальт, он увидел мужчину, преследовавшего Энцо между двух толстых башен-близнецов с золотыми окнами. Чёрт, чёрт чёрт.       Он вылетел с тротуара на асфальтированную выемку, зажатую между белой стеной-блоком и крытой бензоколонкой, то место, о котором, вероятно, говорил Энцо. Микки опёрся о холодный белый камень, затенённый неровной крышей магазина, изо всех сил стараясь выровнять дыхание. А затем засмеялся. Что-то подобное мы делали с Галлагером. Но он тут же пожалел об этом, почувствовав как груда разочарования ударил его в грудь.       Если бы он просто был здесь, чёрт, просто был здесь. Всё, что он хотел, это видеть его, быть с ним, касаться его руки и гладить его рыжие волосы, а также тратить время, ломая кровати, и потягивать прохладную маргариту в жаркие дни. Но этого дерьма не случится, жизнь, это не чёртова сказка. И узнал он это ещё с того момента, как, будучи ребёнком, держал волосатую ногу мертвеца. Но была какая-то обнадеживающая, мечтательная часть его, о существовании которой он не знал, пока не встретил Йена.       Он сделал всё, что мог сделать. Он пытался подняться от разных операций с наркотиками, которые отец заставлял его делать, пока он рос, до сорванной попытки запустить бордель. И, хотя то, что он сделал, доведя его до ареста, не привело к значительному улучшению, он всё же думал, что всё меняется к лучшему. Но оно не менялось. И он чувствовал себя глупо, когда думал, о том, что для того него это может сработать. Он был Милковичем, он ни на что не мог рассчитывать. Милкович. Он ненавидел эту фамилию. В ней был какой-то злой призрак, какое-то проклятие, из-за которого его жизнь была ничем иным, как дерьмом, священным заговором, который работал, как постоянное препятствие всему, что он пытался сделать. Чем бы справедливым он не пытался заниматься, как бы не старался, он только ухудшал ход своей жизни. Предполагается, что Милкович примет своё место на дне грёбаной пищевой цепи, и, если он достаточно хорош, он станет королём проклятых крыс. Но он не мог полностью обвинять во всём пути вселенной и его фамилию.       Он тоже сделал свою долю ошибок. И он был более чем уверен, что по большей части, это была его вина. Он знал, что не стал бы адвокатом или врачом, ничем подобным, но, возможно, он всё же имел что-то, что заставляло его почувствовать себя нечто большим, чем просто одним из отбросов Милковичей. У него всё ещё мог быть Йен. В конце концов, возможно, они помирятся. Он верил в это.       Энцо бежал по крутому склону тротуара и встретил Микки в узкой аллее. Микки вырвался из своего меланхоличного оцепенения, пока тот улыбался, как идиот, держась за бок.       – Это было классно, – сказал он, указав на тяжёлый кошелёк, который держал Микки, – Что внутри?       Микки открыл его, всё, как обычно, кредитки, семейные фотографии и неплохое количество денег, которое они разделили пополам.        Когда они вышли на улицу, он выбросил кошелёк в пустой мусорный бак за пределами бензоколонки. Микки уже восстановил дыхание, но внезапно на его лице появилось отвращение, увидев пропитанную кровью руку Энцо. Микки подозрительно посмотрел на него, тем более, когда Энцо вытащил нож и стал вытирать его своей чёрной рубашкой.       – Какого чёрта ты сделал? – хотя кровь на руках ясно давала ответ на его вопрос, Микки не мог не спросить. Энцо бросил на него короткий взгляд, и сердце Микки сжалось в миниатюрной панике, – Ты же не убил парня, так?       – Конечно, а что ты ожидал? Я ведь должен был как-то позаботиться о нём.       Микки остановился, его глаза выросли размером с дыню.       – Так ты, мать твою, убил его? Да что с тобой не так? – он почувствовал, что собирается кричать от страха, гнева и отвращения, прежде чем Энцо усмехнулся, что только воспламенило тревогу Микки.       – В каком месте это смешно? – кричал Милкович. Энцо положил руку на плечо Микки, который с отвращением немедленно отшатнулся. Смех Энцо становился все громче.       – Ты такой смешной, идиот! Не убивал я его на самом деле, – все пожары внутри Микки были потушены, и он с облегчением вздохнул, – Чувак ты должен был увидеть своё лицо.       Микки отмахнулся. Ублюдок.       – Подожди, тогда откуда, чёрт возьми, эта кровь?       Энцо пожал плечами, хотя Микки увидел вспышку бразильской тайны внутри его загадочных приторных глаз.       – Я случайно порезал палец, используя нож, чтобы отпугнуть его.       Микки кивнул, избавляя себя от каких-либо дополнительных вопросов.       – Это просто царапина, небольшая, но кровоточит адски, – Энцо закончил с ножом и спрятал его в джинсы, и они стали просто прогуливаться по тротуарам. Он что-то говорил про покупку дешёвой папайи, и Микки улыбался и кивал, едва его слушая, так как слова всё пробегали в его голове "Небольшая, но кровоточит адски".