***
Микки
За три месяца до звонка.
Сидение рядом с Микки было наполнено густым и холодным воздухом. Его потные руки крепко впились в руль машины, обитый жёсткой кожей. И, хотя, он давно уже снял дешёвый парик с головы, его волосы всё ещё были влажной и зудящей путаницей. Чёрт, Йен, ты должен, мать твою, быть здесь, со мной. Как только он пересёк границу, слезы превратились в ровный и тихий стон. Всё, что ему осталось, это горечь разбитого сердца. Горечь и гнев, которые сражались в его сознании и надолго расположились в его груди. Как, чёрт возьми, он должен был себя чувствовать? Он должен был чувствовать себя счастливым за него? Счастливым, когда он был тем, кто, струсив, остался на границе, даже без трещины, намекающей на его разбитое сердце? Счастливым? Потому что он двигался дальше без Микки, мать его, Милковича, который всё, блять, ради него делал. Нет. Он не мог. И, хотя презрительное искажение, разъедавшее его, было сейчас вовсе не подходящим, оно не могло удержать его сердце от потопления. А может быть, он всё-таки должен был. Может, он должен был быть рад, что Йен двигался вперёд, что в Чикаго будет лучше для него, и его парень будет составлять ему тёплую компанию ночью. Но мысли были невыносимо тяжёлыми, когда он осознавал, что следующая кровать, в которой он будет спать, будет заполнена ледяными простынями или дешёвой проституткой. Было около трёх часов ночи, когда Микки наконец остановился, чтобы заправиться. Вдоль дорожной полосы тянулись рестораны, торговые центры, курортные отели. И, хотя роскошные огни были видны из каждого окна высоких, статных зданий, Микки не мог позволить ни одного из них. Вместо этого, он выбрал маленькое, более домашнее здание, со сломанной неоновой вывеской, которая оповещала всех, что это "Эль-отель". Чем ближе он к нему подъезжал, тем менее незначительным становилось место. Было оборудовано достаточно места для размещения приблизительно сорока человек за раз, каждая комната предлагала свой балкон, хотя большинство из них не выглядели достаточно прочными, чтобы удержать что-то тяжелее дохлой крысы. Грубые стены здания были покрыты брызгами тёмной краски, скрывающий шершавый кирпич. Тем не менее, было бы лучше, чтобы он остался в дерьмовой гостинице и тратил как можно меньше, чем купил бы миллион вещей, в которых он, по большей части, не нуждается. И, пока он злился на себя, что ему пришлось использовать деньги Йена, чтобы заплатить за комнату и бензин, он ограничивался своей способностью тратить, пока не найдет работу. Он остановился на краю дороги, чтобы снять с себя женскую маскировку. На нём была та же самая крысиная клетчатая рубашка и брюки военно-морского флота, которые он захватил, уезжая из Чикаго, когда он припарковался напротив отеля. Жёлтые лучи света виднелись из передних стеклянных дверей с тонкой металлической ручкой, одна из которых легко распахнулась. Его приветствовали блестящие чёрные глаза и бронзовая кожа, на которую падала малиновая копна волос. Очевидно, эта неестественность была создана с помощью дешёвой краски для волос, с иронией подумал Микки, подходя к стойке регистрации и усаживаясь перед парнем. Жёсткий ковёр под ним был красным и пятнистым, а лестница, ведущая на второй этаж, была отделана изношенной резиной в горошек. Реально дыра, подумал Микки, глядя на коричневое пятно на потолке. Он встряхнул головой, чтобы отвлечься и обратил внимание на парня-администратора. Он смотрел на него с вежливой улыбкой и уставшими глазами. Микки ехал слишком долго, его ноги болели от тесного пространства внутри машины. Красивый работник с высокими скулами, пухлыми губами и дымчатыми глазами фыркнул раздражённое "Что?" на испанском, что-то царапая на бумаге. На его чёрно-серебряном ярлыке было выведено жирным шрифтом короткое "ЭНЦО". – На двадцать четыре часа? – Микки не собирался произнести это в качестве вопроса, но голос сделал именно так, – моё имя Майкл Рик. Мне нужна комната. Он не планировал оставлять это имя навсегда, но оно могло ему помочь сейчас. В любом случае, этот испанский хрен всё равно не знает, что я говорю. Энцо пробормотал ещё что-то на испанском, что Микки не мог понять. Он разозлился от этого непонятного раздражающего бреда и кинул на стол достаточно денег, чтобы оплатить ночь. – Мне просто нужно грёбаная комната, ладно? Боже, вот деньги, мне нужен ключ. Нахрен мне ещё быть здесь? Энцо покачал головой и сунул карточку гостиницы в руку Микки, опять что-то говоря по испански. Что бы не говорил этот мудак, мог бы быть немного гостеприимнее, учитывая его собственную проклятую политику. Комната 030 находилась на втором этаже в задней части здания, с окнами, выходящими на дальний берег, усыпанный крошечными кристальными блёстками уличных пляжных огней. Микки поставил свой тяжёлый рюкзак на стул, возле широких раздвижных дверей, выходящих на балкон. Комната была в основном в оранжевых и жёлтых оттенках, украшенная нарисованными гирляндами цветов. Кухня выглядела маленькой и причудливой, а ванная была всего лишь четырьмя кремово-синими стенами с грубым ковриком перед раковиной и душем. Милкович сел на край кровати, закрыл руками лицо и глубоко вздохнул. Тишина могла поспособствовать его припадку внезапных слёз. С улицы доносился гул моря и рывки птиц с деревьев, что отвлекало его от собственных мыслей, наполненных яростно болезненной памятью. Теперь, в тишине раннего тёмного утра – это всё, что он должен был слушать. Но все поцелуи, прикосновения и слова развязали себя и пронзили его голову. "Это уже не я", вспомнил Микки. Чёрт, что он вообще имел в виду? Он взял пиво из громоздкой сумки и открыл его зажигалкой. Часы на миниатюрной печи светились зелёным 4:30 утра, и Микки встряхнул головой. Это было чудом, что он не упал в обморок на кровать, как только зашёл в комнату. Пиво охладило его губы. Интересно, что сейчас этот мудак делает, подумал он. Автостоп, может, вызвал такси. Каким образом он добрался до Чикаго? Микки не хотел беспокоиться о нём, но это было словно попытка не утонуть в шлакоблоке, провалившись туда уже по лодыжку. И, хотя он знал, что никогда не перестанет беспокоиться о Йене, он всё ещё был зол. Йен Галлагер знал лучше всех, как разбить его сердце. Он держал душу Микки в своей руке, прикасаясь к ней своими губами и даря восхитительную дрожь, прежде чем он бросил всё, что сделал для него Микки. Мысль, что он никогда не видел его глупую ухмылку, была более разрушительной, чем то, что Микки когда-либо испытывал. Казалось, что Йен умер, и его живая память была всем, что он после себя оставил. Когда он ещё сидел в тюрьме, он успокаивал себя фантазиями о скорой свободе, которая всегда содержала этого рыжего с его зелёными глазами, которые содрогались, словно свежие листья. И теперь, эта фантазия ею и осталась. Фантазией. Остальная часть их жизней была довольно предсказуемой. Йен вернётся в Чикаго. Холодная зима укусит его нос, и он превратится в красный. Он останется таким же красивым и сойдётся с каким-нибудь скучным смазливым парнем из Норт Сайда. Вероятно, у них будет грёбаная собака, или, что еще хуже, они возьмут проклятого ребёнка, проживая оставшуюся жизнь в пределах роскошного дома с белым забором, жалуясь на дорогую ипотеку. Они выйдут на пенсию через шестьдесят лет и вместе умрут, в то время, как Микки останется беглецом, державшим свою задницу в Мексике, которая слишком сердитая и уродливая для всех полицейских, чтобы отважиться на то, чтобы найти его. Картина была достаточно гротескной, чтобы Микки выплюнул пиво обратно в бутылку. Скользнув в постель, он позволил этому изображению достаточно себя напугать, чтобы заснуть. Он не просыпался до позднего вечера, и это был громкий стук, который заставил его резко открыть глаза. Он потёр рукой голову и стряхнул туман с головы. Кто там, чёрт возьми? Микки встал с постели, вытаскивая сигарету из упаковки. Открыв дверь, он увидел того мрачного парня, который его заселял. Энцо, вспомнил Микки. Теперь он выглядел ещё менее весёлым. Но не менее великолепным в его суровых чертах. Его слова лились ручьями из губ. – Прошло пять часов после проверки. Вы больше не заплатили, и вы не ушли. Мне нужно больше денег или вы должны идти. Микки медленно зажёг сигарету, моргая. – Или вы должны идти, слышите? – Да, да, хорошо. Микки вернулся в комнату и надел штаны, взяв их из кучи вещей, лежащих на кровати. Его рука скользнула в сумку, пытаясь найти стопку денег Йена, и отсчитала достаточно, чтобы заплатить за несколько ночей. Взяв нужную сумму, он снова вернулся к Энцо, отдав ему её. – А сейчас вы по-английски говорите? – спросил Микки, испуская дым из его носа. – И по португальски, как я говорил вчера ночью, но, как я понял, вы были слишком глупы, чтобы увидеть разницу, – он выхватил сигарету из зубов Микки и затушил её о ковёр, – нельзя курить внутри, мистер Рик. Чао. Микки опешил и смотрел, как парень уходит в направлении к холлу, покачивая бронзовыми руками. Замешательство и раздражение исказили его мысли. В чём его грёбаная проблема? Тем не менее, это ещё не было вишенкой на торте. Он уже не спал, и поток бед потряс его лодыжки и притянул к земле. Он достал ещё одну сигарету и зажег её, стоя на шатком балконе. Тонкий цемент беспокоил его, хотя он всё ещё продолжал стоять ногами, обутыми в ботинки. Он положил руки на загородку и уставился на солнце. Всплеск волн. Покачивающиеся деревья. Белый песок и фруктовые коктейли. Пляж. Всё это было прямо перед ним, но, всё же, это не включало в себя всё, что ему было нужно. Не то, чтобы это меня волновало. Придурок оставил меня. Нечего придавать этому значения. Злиться было легче, чем пытаться собрать кусочки разбитого сердца. Погода в Мексике была единственной вещью, которая его не разочаровала. Солнце пролилось на его лицо. Грёбаному Галлагеру, наверное, понравилось бы здесь, но Микки спохватился, ему же хуже. Даже купаясь в лучах солнца и наслаждаясь отдаленным видом пляжа, в его голове висели тёмные мрачные облака, которые вымывали всё, что заставляло его чувствовать себя хоть немного лучше. Всё приходило к нему беспощадными толпами воспоминаний. Удары, поцелуи, приветствия и прощания, то, как он смотрел на него, уходя на работу. Почти неощутимое прикосновение губ к его щеке и влажный вкус их языков. Он не знал, сможет ли он когда-нибудь почувствовать это с кем-то другим. Но точно не тогда, когда он всё ещё помнил всё это в деталях. Не тогда, когда он всё ещё мог вспомнить парня, который бежал в его спальню, держа утюг в руке. Или поцелуй в центре стрип-клуба. Или его, стоящего в Алиби и заявляющего о своей ориентации, и битву, которая затем последовала. Как он сможет не помнить то, как его сердце разбилось? Он не сможет забыть ничего из этого. Рыжие волосы Йена и его алебастровую кожу, усеянную оранжевыми пятнами. Его маленький рот и его смех, дерзкий и тёплый, как потрескивающий костёр в летнем лагере. В его сознании это было так ярко. Эти мысли заставили его улыбнуться, и он выпустил дым из носа. Однако его усмешка была прервана резким голосом внутри здания. Здесь вообще бывает тихо хоть когда-нибудь? Микки услышал мужской крик, жестокий, на английском. Он вышел через раздвижную стеклянную дверь и распахнул ту, которая вела в холл. Толстый, белый турист с техасским акцентом кричал на маленькую латиноамериканскую девушку с длинными ногами и белыми зубами, испуганную и трясущуюся, с покрасневшими лицом. – Ты, тупая курица, какого чёрта ты вообще ожидала?! Покраснение на её лице было исключительно из-за её страха, прежде чем его мясистая лапа ударила её по лицу. И он собирался ещё, перед тем, как Микки сорвался с места и защитил её от удара, который сам же получил. Микки потёр челюсть. Техасец снова его ударил, но Микки уклонился, ответив ему кулаком в живот, а потом по спине, так, что турист остался лежать на полу, с стиснутыми зубами. – Не следует уважать людей, которые бьют девушек, – Микки хмыкнул и ударил в ладоши, заставляя парня уйти, – убирайся, прежде чем я ударю тебя больше раз, чем должен. Саблезубый южанин схватился за кровоточащий нос и выбежал из здания. Девушка застенчиво улыбнулась. – Спасибо, сеньор, – её акцент был низким и сексуальным, и Микки тоже быстро улыбнулся, – он плохой человек, но, я думаю, что вы хороший. Микки кивнул. – Без проблем, – хотя его слова становились всё тише, когда он посмотрел на дерзкого латиноамериканца, который пялился на него, облокотившись о стену. Улыбка на его лице была одной из самых подпитывающих вещей, которую он когда-либо видел. Маленькая леди посмотрел в ту же сторону, куда и Микки. – Он работает здесь, си? – Да, да, он, чёрт возьми, работает здесь. Ещё увидимся, ладно? Держись подальше от всякого дерьма. Она ещё раз улыбнулась своими жемчужными зубами и ушла в конец зала. Микки взволнованно посмотрел на Энцо и подошёл к нему. – Чувак, я думаю, что пришло время рассказать мне, в чём, чёрт возьми, твоя проблема, потому что у меня действительно нет времени на всю эту хрень. Чёрт, что я сделал с тебе? Энцо усмехнулся. – Ты пришёл в мою гостиницу, как эгоистичный идиот, который даже не говорит по-испански, хотя он в Мексике, – Энцо вздохнул, – но я действительно думаю, что это было очень хорошо, то, что ты для неё сделал. Микки не знал, что сказать, потому что следом за оскорблением последовало какое-то восхищение и гордость за него, что он получал не очень часто. – Ну, ты позволил бы этому мудаку избить её? Энцо наклонил голову в сторону и широко улыбнулся. Его улыбка была почти такой же яркой, как у длинноногой девушки. – Нет, но я полагал, что ты позволишь, так как это в твоей природе. Микки моргнул и пожал плечами. – Чёрт, и что это должно значить? Энцо положил слегка мозолистую руку на плечо Микки, пылая тщеславием. Чёрт, он ведёт себя так, будто он всё знает, подумал Микки, прежде чем Энцо наклонился, чтобы что-то шепнуть ему на ухо. Жар его голоса пополз по уху Микки. То, что он сказал, вызвало нервную дрожь по его спине. – Я знаю, кто вы, мистер Милкович.