***
Кап. Кап-кап. Тягучие рубиновые капли собирались на кончике клинка, с тихим шипением испарялись, падали, пятная черно-белый рисунок пола, так напоминавшего доску для ло’дас. Текли по пальцам, сбивая восприятие и отвлекая от распространявшегося по всему телу жжения. Потоки энергии путались, устремлялись туда, где ощущали пустоту и неправильность, сталкивались с совершенно чужой им силой, взрывались и горели. А вокруг кружились осколки безжалостно разбитого и перекроенного пространства, кружились и все никак не могли собраться в единую картину. Денхерим меняли мир своим присутствием. Горциар с трудом оторвал взгляд от затягивающего созерцания собственной крови. Ощущение ускользавшей из пальцев жизни путало мысли, туманило зрение, раз за разом возвращая сознание назад во времени, будто наслаждалось, прокручивая последние такты его жизни. Удар в незащищенную спину. Ни шанса ускользнуть, ни отвести удар. Да и не полукровке состязаться с ним в скорости. Ощущение опасности, обжегшее сознание слепящей волной. Треск разлетающегося на осколки пространства, и перед глазами уже игральная доска, по клетками которой расползаются капли крови, покрывая черное крошево расколовшегося энергетического кристалла. Тень и Воля всегда действовали как одно целое, но Горциар был уверен, что на этот раз их удалось разделить. Неужели успела позвать? — Вы заигрались, — голос Кацата звучал скрежетом когтей по зеркальной глади. Горциар не обращал на него внимания, он медленно - собственное тело с трудом слушалось его - повернул голову: Фейрадхаан стояла там, где он сам находился всего такт назад, а ошеломленное выражение лица было именно таким, каким он себе представлял. Не хватало только торчащего клинка, как раз там, где находилась прижатая к груди рука. Благословенная сталь выбрала для себя другие ножны. Как-то отстраненно Горциар понял, что этот странный булькающий звук, царапавший слух — его собственный смех. Он звучал долго, до тех пор пока жжение окончательно не сменилось темнотой.***
Они играли в ло’дас почти четыре сотни лет. Достаточный срок, чтобы знать, в какие ловушки может попасться противник. И пусть вмешательство в чужую игру считалось недопустимой вольностью, Кацат полагал, что, сохранив у себя его маячок, Фейрадхаан признала, что ей не помешает подстраховка. К тому же… — Не помню, чтобы звал тебя. Кацат замер, прислушиваясь к тихим шепоткам разливавшейся вокруг силы, но недовольства не уловил — только ленивое любопытство, не слишком, впрочем, требовавшее ответа. — Вернусь, когда будет необходимо, — вероятно, это вполне можно счесть своеволием. Но зеленоватая шелестящая волна лишь привычно мазнула по самому краю восприятия, принимая и делая своей частью. Молчаливо обещая подсказать момент. Идеально выверенный баланс покоя и действия. Где-то здесь пряталась истинная суть Раэхнаарра Кэль. Беззвучное «пора» коснулось сознания вместе с осыпающейся стеклянной крошкой. Кацат сместил пространство, лишь на долю такта опоздав за смыкающейся петлей Альяд, но здесь его вмешательство и не требовалось — мерцавший серебром всадник² на проверку оказался фигурой золотых. Хотя, кажется, и сам об этом не подозревал до последнего мгновения. Стремительная пульсация мира вокруг и перестраивающаяся мозаика фрагментов. Два удара клинком слились в один. Размен. Он до последнего надеялся, что отводить придется совсем другой меч. Но серебристый северный клинок со срывающимися с лезвия снежинками довершил удар, вдоволь напитав дворцовые плиты звенящей кровью Глассиар. Раз. Тяжелый короткий меч в руках Горциара еще летел вперед, но пространство уже изогнулось, куски мозаики поменялись местами. Два. Мигнуло. Охотник и цель поменялись ролями. Кацат не сомневался: реальность еще жестоко отомстит за то, как грубо исказили ее сегменты. Пространство дворца шло рябью, где-то обрывались старые скрепы, этажом ниже что-то звучно громыхнуло, а совсем рядом обрушились перекрытия, обдавая всех каменной пылью. Но сейчас все, что ему требовалось — отвести удар от одной фигурки сайн³, возомнившей себя самой Крадущей. — Вы заигрались, — выпущенная на свободу сила еще металась вокруг, не торопясь возвращаться в очертанные ей границы, давила, сталкивалась и вгрызалась в бушующую совсем рядом ветренно-снежную круговерть дорог, растекалась вязкой чернотой, пятнавшей легкую золотистую дымку. — Неожиданный исход, — ошеломленное выражение исчезло с лица Фейрадхаан так быстро, что возникала мысль — не померещилось ли оно, но Кацат все еще ясно ощущал нервное дрожание ее энергии, которое быстро сменялось привычным спокойствием, вливалось в его собственную силу, сдерживая и направляя. Сейчас им потребуется весь самоконтроль, что удастся собрать. На востоке собиралась буря. Тяжелое грозовое предчувствие, которое вдруг накрыло свинцовой тяжестью, пригибая вниз, и тут же растворилось, уносясь шелестящей дымкой, в которой ему померещилось… облегчение. — Тебе придется проявить… воображение для подходящего объяснения, — Кацат прислушался к дрожанию пространства, ясно говорившему: совсем скоро в зале окажется намного больше разумных, чем он хотел видеть. — Юг воспользуется любым нашим словом в качестве повода, но вряд ли они что-то предпримут до конца бурь. — Лучше подумай о том, что они смогут сделать под их прикрытием. Воспользоваться нестабильным пространством было легко. Стать на собственный след, возвращаясь туда, откуда все началось.***
Пространство вокруг все еще недовольно подрагивало. Не стоило надеяться, что оно быстро придет в норму, весь дворец казался… более зыбким, чем обычно. Фейрадхаан привычно проскальзывала под то и дело возникавшими искажениями, перетаскивая на более стабильный участок рабочие кристаллы и старое кресло. Доска осталась на своем месте и выглядела самым монолитным элементом разгромленного зала. С учетом того количества защитных плетений, которые на ней лежали… даже корона была укрыта хуже. Потолок еще не восстановили, и горячий восточный ветер свободно играл в прорехах защитных скреп, ворошил стеклянные осколки, дышал песком и далеким предвестьем грядущих бурь. Месяц Ато приближался. — Я принесу ту клятву, о которой ты говорила. Фейрадхаан замерла. Она и забыла, что осталась в зале не одна. Или, вернее, очень демонстративно делала вид, что забыла. Исилар стоял у пролома в стене, и порывы ветра свободно трепали его одежду, норовя стянуть вслед за собой в окружавшую дворец пустоту. — Хорошо, — спокойный, практически равнодушный кивок стоил немалых усилий. Пожалуй, вся эта история стоила того, чтобы кое-кто вспомнил, что север не закончился на нем одном. Есть те, кому он необходим не меньше. Четыре Источника не стоят гордости одного манш’рин, возомнившего себя тихгэар⁴. Над этой землей будет существовать только одна воля. Сейчас или потом, но ты признаешь ее. Фейрадхаан ясно помнила слова, сказанные ей Исилару тогда, в стенах совсем другого зала. Жаль, что для доказательства их истинности потребовался столь долгий срок.***
Последние сегменты мозаики дрогнули, складываясь в контур белого плаща. Кацат. Среагировавшая на изменение пространства костяная взвесь успокоилась, вновь ложась на плечи незатейливой вышивкой. Раэхнаарр позволил собственной силе чуть расступиться, позволяя приблизиться, влиться острому и зеркально-колкому белому в окружавшее его шелестящее марево, разделить ощущение силы, тонкое биение жизни. Касание. Чужое присутствие не вызывало раздражения, лишь дополняло, ложилось теплой зеркальной гладью, открытой и прозрачно-яркой, как светлейшая вода горных родников. Протяни руку, коснись… — Ход сделан, о’хаэ, — тихий шелест слов. Можно было обойтись без них, но… Кацат не хотел без необходимости поднимать чернильные взвеси, что таились в глубине родников. Сила шевельнулась. Бледно-зеленые искры в ее глубине разгорелись ярче. Удовлетвореннее. Можно было не сомневаться — на этот раз Лиадара Эшсар не вывернется из расставленной ловушки, юг слишком долго ускользал из его хватки. Настолько, что пришлось разыграть так нелюбимый им гамбит. Раэхнаарр Кэль терпеть не мог терять свои фигуры. А Север… Исилар мог думать все, что угодно, но действия говорили за него намного яснее. Когда возникнет необходимость, он сделает именно тот ход, который от него ждут. — И все же… на что Цар рассчитывал? — искристое любопытство царапало восприятие, рассыпалось колкой зеркальной крошкой, будто бросало в глаза отсветы Фаэн. — Достаточно снять Маску⁵, чтобы спрятать от меня свои мысли. Так говорят, — зеленые искры рассыпались, танцевали на белом снегу, таяли в зеркальном крошеве. — Какой глупый слух, — родники оборачивались ручьями, текли сквозь острые камни гор. Ни слова не разорвало тишину. Но зачем они, когда Раэхнарр и так слишком ясно чувствовал в своем сознании четыре пульсирующие точки: бескрайний зеркальный простор, то и дело тревожимый чернильной рябью, практически окутывал его сейчас, чуть дальше — холодноватая строгость теней и рассеянная костяная взвесь, а где-то там, на самой границе восприятия, рассыпала золотистые искры тонкая переменчивая дымка. Он коснулся ее всего на такт, но и этого вполне достаточно, чтобы увидеть, как на тающей перед глазами доске клетки медленно окрашиваются золотом. Самые прочные цепи те, что не замечаешь до последнего шага. Длани всегда носят Маски. Но никто не задумывался, кем они становятся, снимая их. Необходимое и достаточное. И если кто-то предпочел считать атрибут сутью — глупо было не воспользоваться этим.-Конец второй части-