В мире, где две луны

Шелест песка, гул ветра под каменной аркой, пыль в лицо… Тихие шаги. Он обернулся, открыл глаза и не сразу увидел: Тора. Знакомый тонкий силуэт в синем платье. — Ты всё следишь за небом, — она чуть улыбается, и улыбка её греет сильней дневного солнца. — Я принесла тебе кое-что. А он и не заметил, что у неё в руках плетеная корзина. Не заметил, ведь смотрел только на неё. — Спасибо, — он снимает крышку. В корзине обнаруживается хлеб, фрукты, и вода. — О, Тора! Она смеётся и тянется прижать его к себе. Ветер треплет волосы, обжигает шею, развевает подол её платья. — Ты не вернулся к полудню, я начала волноваться, — Тора гладит его по щеке, тепло-приятно, перебирает волосы. Он смотрит, а глаза у нее совсем посветлели от солнца, темные волосы выбиваются из-под капюшона. Он хочет запомнить её такой — тонкой, как новый росток, тихой, как долгожданный дождь летом. Тише, Тора, только тише, не договаривай, я всё уже знаю… Он обнимает её, и они оба сливаются с горячим ветром. — Скоро станет совсем жарко… — Я знаю, — отвечает он. — Спрячемся в тени камней. У них есть вода и укрытие, не так сложно переждать дневную жару. — Как хорошо, что ты пришла, — он не может сдержать свою радость. Тора берет его за руку. — Пойдем, пойдем. Расскажешь мне что-нибудь о небе. Следующие часы, самые жаркие, они проводят в тени скал. Прохладная вода, тишина и только их голоса и смех. Он отламывает ещё одну мягкую красную дольку. Сладкая. Высшие, какое счастье! *** Проходят бессчетные годы. Каждый день он уходит в пустыню, на скалы у каменного моста и часами смотрит вверх. Он учится у неба и солнца, долго, терпеливо. Учится предсказывать дожди и засуху, следя за облаками. Он узнает порядок вещей, ведомый солнцем, цикл года, движение звезд и лун. Ночи становятся всё темнее. Однажды он просыпается, и не видит рядом Тору — её часть постели смята. Но ведь… Ещё слишком рано? — Тора! Ты здесь? Голос, неожиданно громкий, разносится под крышей их хижины. — Да, — откликается она из-за стены. — Доброе утро, Анатим! Он протирает глаза. Сумрачные силуэты вокруг никуда не исчезают. — Разве уже утро? За окном сереет небо. Скоро рассветет. Но почему ему показалось, что ещё глубокая ночь? Мир расплывается цветными пятнами, сначала — едва заметной дымкой, потом — дождевой завесой. Он смотрит на Тору — чаще, чем прежде, силится запомнить: плавные жесты рук, наклон головы, когда она слушает, глаза ярче летнего неба, темные завитки волос… Он смотрит, знает, что ещё тысячи и тысячи лет ему будет мало, чтобы насмотреться. А у него едва ли есть это время. Мир всё больше исходит красками, размывается, потом тускнеет. И однажды Анатим оказывается в темноте. Он не зря учился у солнца — вместе с темнотой приходят другие чувства. По движению ветра он теперь чувствует перемену погоды, по голосу окружающих читает их настроение. Ему не нужно зрение, чтобы знать, где он оставил свой плащ и почему Минья сегодня особенно сердита. Только иногда — очень редко — он думает, что хотел бы по-настоящему увидеть, как меняется мир. Но если таков ход вещей, если этому не суждено случиться — пусть он останется в темноте. *** Юный Рэйек тоже учится пользоваться своей силой — но под присмотром мудрой Савы. Анатим чувствует магию, слабую, неуверенную пока, её хватает только на то, чтобы поднимать небольшие предметы. Но Рэйек вырастет и станет превосходным мужчиной, уже сейчас он подает большие надежды. — Он держит эти игрушки в воздухе с тех пор, как я пришла, — восхищённо шепчет Тора. Удар, потом второй, потише. — Я… Не могу больше, — у Рэйека от усталости срывается голос. Сава поднимается со своего золоченого кресла, её платье шелестит. — Великолепно! Ты с каждым днём становишься всё выносливей! Да, этот мальчик многое сделает для деревни, он очень способный и умелый охотник, несмотря на свою поврежденную руку — Торе так и не удалось её залечить. — Ай, бокал! Все никак не привыкну, что вещи летают! — звонко восклицает Адри и отступает на шаг. — Милая, — мягко произносит Сава. — В чем же разница между летающим бокалом и тем, что делаю я? Анатим улыбается. Магия Савы, древняя и сильная, затопляет светом всю хижину. Магия Рэйека — крошечная свеча. — Ничем, Мать Памяти, — начинает Адри. — Кроме… Ай! Смех и топот убегающего Рэйека. Он подкрался со спины и дёрнул её за платье. Сава качает головой — не в осуждении, в понимании. — Бедный Рэйек! — Тора грустно смотрит ему вслед. — Ему нравится Адри, но я чувствую, что он так и не отважится на что-то большее, чем просто дразнить её! Его рука… — Но необязательно иметь идеальное тело, чтобы быть цельным, — отвечает Анатим. — И если кто-то и может преподать ему этот урок, то только ты, мой старый друг! — подхватывает Тора, поворачиваясь к нему. — Очень старый, и любимый… друг… Белая вспышка мелькает перед глазами, молния бьёт от соприкоснувшихся ладоней до сердца, он теряет зрение во второй раз — или возвращает его? Перед ним в лиловой накидке стоит Тора, и он видит только её глаза — синее неба, ярче звёзд, глубже воды. Как будто не было этих тысячелетий, как будто не тронули крошечные морщинки уголки её глаз. Она стоит, такая любимая, такая прекрасная, в ослепительно белом сиянии, а он… Он не помнит, как дышать. И снова наступает темнота. — Великое Солнце, Тора, — шепчет он, узнавая, крепче сжимает её руку, но это не нужно, ведь внутри уже протягивается новая, более сильная связь, вечная и нерушимая. — Анатим, это ты, — просто отвечает она, и он знает, что она тоже чувствовала удар этой молнии, вспышку, и видела свет его души. — Столько времени прошло, и это оказалась ты, Тора! С каждым словом, с каждым её звуком её имени внутри отзывается что-то близкое, такое же знакомое, как биение собственного сердца, и он готов был звать её снова и снова, если бы она уже не стояла с ним рядом. Он прижимает её к себе, и они стоят в молчании, а Сава улыбается, наблюдая, как рождается ещё одна пара Предназначенных. Спустя несколько вдохов — ему показалось что прошло несколько тысяч лет — он разнимает руки. — Думаю, нам нужно идти, — он поворачивается к Саве и почтительно склоняет голову. — Конечно, — с теплотой отвечает она. — Не откладывайте своё счастье. Вечерний прохладный воздух бьёт в лицо. Вокруг привычный шум, суета и болтовня о повседневных заботах. Анатим не слышит слов, и Тора тоже не слышит. Нестерпимо пахнет цветами. Шуршит трава. Голоса, запахи, звуки — слишком много всего! Голова идёт кругом. — Я… Кажется, я совсем растерялся, — признается он, останавливаясь. Такого никогда прежде не было — но и Предназначения у них тоже не было. Перед глазами всё стоял этот белый ослепительный свет, а мысли вновь и вновь возвращались к Торе, чужие — нет, не чужие, а её! — чувства путались со своими. — Иди за мной, друг, — зовёт она. Он делает шаг, другой, чувствует мягкую землю под ногами, ветер со стороны пустыни и огромное небо вокруг. До хижины не так уж далеко. Тора мягко, почти неслышно идёт впереди, и он знает это так же хорошо, как знает, что небо — синее. Ему не нужно зрение, чтобы видеть. И не нужно, чтобы доверять.