Медленно

      Москва не радовала ласковым солнцем, вместо этого небо заполонили грузные тёмные тучи, и в ближайшие дни прояснения не намечалось. Но Настя любила хмурую погоду и радовалась позднему дождю, как маленький шаловливый ребёнок, бегающий по лужам в резиновых сапожках. Максакова тоже бегала, пусть и не так рьяно, как в детстве, постоянно норовила наступить в лужу на тоненький слой вечернего инея. До трещин на поверхности льда, до хруста под сапогом.       Ноябрь предвещал скорые морозы, а декабрь точно заморозит всю столицу, стоит зимним числам замелькать на кухонном календаре. И нет пути назад, впереди только вечная стужа и холодная воющая вьюга.       И будет плакать метель, как цыганская скрипка…       Хотя Настя могла назвать одного человека, чья скрипка пела не менее жалостливые романсы.       Оля Сурикова никогда не была её близкой подругой, они общались исключительно короткими рублеными фразами, когда Максакову заносило на дачу родственников, и на этом их связь обрывалась. Но события лета и знакомство скрипачки с бравым дембелем Александром Беловым внесли свои коррективы в их общение, и теперь Настя была вынуждена поддерживать более близкий контакт с дачной соседкой.       Не сказать чтобы Оля ей не нравилась или была так плоха — девчонка из интеллигентной семьи, увлекается искусством, музицирует… Настоящая представительница голубых кровей! Но за блестящими молодым задором глазами скрывалась непростая личность, с которой Настя не могла найти душевного контакта, да и особо не пылала желанием. У неё была Сашка, Тома, Катя, а о большем мечтать было невозможно! Оля, несмотря на свою внешнюю миловидность, не производила впечатления хорошего друга.       Максакова не питала к Суриковой неприязни, но признавала, что люди они разные и сводит их только общий круг знакомых. Во взглядах они отличались, и немногочисленные разговоры часто оказывались в тупике. Каждый оставался при своём мнении, сохраняя нейтралитет.       И казалось, что Оля тоже придерживалась подобного взгляда, но с толикой скрытой надежды наладить контакты. В конце концов, Настя была из Сашиного близкого круга, а в этом окружении Сурикова мало с кем могла поговорить. Отношения с Сашей Крыловой у неё совсем не заладились практически с самой первой встречи.       Они обе вряд ли бы ответили внятно и чётко, что же послужило отталкивающим фактором, но действительность была неизменна: найти общий язык они не смогли. Возможно, всё изменится в будущем, а может, всё останется на своих местах или сделается хуже. Оля не привыкла заглядывать в далёкое будущее отношений с людьми, мало её интересующими.       — Сашка давно не писал, — жаловалась она Максаковой, не представляя, что чужие стенания о далёкой любви ту мало интересовали. Оля поёжилась от порыва холодного ветра, посетовала на старенькие осенние сапожки, совсем не греющие ноги. — Не слышала от него ничего? Может, с друзьями своими связывался?       Настя отрицательно покачала головой, глядя на хмурое небо. Уже какую неделю не видно ни одного лучика солнца. Поздняя осень навёрстывала упущенное.       — Нет, Космос мне ничего не говорил. С Валерой и Витей тоже не связывался, — Максакова понимала волнения знакомой даже без включения фантазии. Быть на месте Оли ей совершенно не хотелось, хотя общая дорога четырёх московских раздолбаев не сулила особых различий. Они выбрали один путь и теперь шли по нему без желания повернуть назад.       — Уже две недели от него ничего, — продолжала Оля, — а я так волнуюсь! Знаешь, мысли в голову разные лезут, мало ли что случилось…       — Да всё с нашим Сашкой в порядке, слышишь? — и всё же совсем безучастной Настя быть не могла. — Ну куда он денется от своей дальней тётки? Познаёт красоты Урала твой суженый, верь мне! Да и наверняка работает, чтобы на шее у родни не сидеть. Ты же знаешь его…       — И вправду, знаю, — Сурикова заметно приободрилась. Мысль о том, что Саша действительно мог уйти в работу с головой и обеспечивать своё проживание в Магнитогорске, ей как-то не приходила — голову занимали только страшные опасения и неубедительные попытки себя успокоить. — Сашка же самостоятельный, не будет тратить чужие деньги. Наверное, устаёт на работе и домой только спать приходит.       О том, что Белов занимается на Урале отнюдь не пионерскими делами, Настя не стала говорить, только качнула головой в знак согласия с Олиными словами. Суриковой незачем было знать то, что Холмогоров выболтал ей по секрету.       Да и вряд ли Оля могла в такое поверить, скорее перевернула бы события с ног на голову и вообразила, что Саша принудительно варится в криминальном кругу или ищет защиты… Что угодно, но не реальное положение вещей, где инициатива Белова была ясна и прозрачна. Иногда Настя даже завидовала таким розовым очкам, но смотреть на вещи трезво ей нравилось больше.       Хотя всё одно — самообман чистой воды, только Максакова отдавала себе в этом отчёт, а Сурикова принимала всё за чистую монету.       В этом была их главная разница.       Настя снова гнала от себя неприятные мысли, высматривая голубей на линии проводов и поддерживая разговор о нашумевшей постановке «Поминальная молитва», на которую ей удалось сходить на вырученные с репетиторства деньги. Оля подобные темы обсуждала с большой охотой.       Так они и шли, выписывая круги на Воробьёвых в ожидании чуда. Одна из подружек Оли была однокурсницей Насти и одной из тех несчастных, что попали в чёрный список особо придирчивого преподавателя по философии. Ему могли сдавать экзамены годами, вплоть до последнего курса. И такая участь ждала всех, кто позволил себе расслабиться под конец семестра.       Максакова на шутливые уговоры Холмогорова «забить на всё» не поддавалась. Сильна была привитая ещё со школы отцовская закалка. Хотя стоило признать, что чем больше Настя погружалась в водоворот невероятных встреч с сыном астрофизика, тем меньше она вспоминала об учёбе.       Но в преддверии декабря и долгожданных каникул, на которые Максакова строила поистине наполеоновские планы, она прощала себе такую вольность.       В конце концов, ей всего восемнадцать! А молодость одна…       — Когда, говоришь, Космос должен приехать?       Настя взглянула на Олины наручные часики и неудовлетворённо цокнула:       — Час назад.       — Может, ну его?.. Надо будет — свяжется, ты не обязана ждать его до посинения.       Максакова не могла с этим не согласиться. По каким столичным улицам носит Холмогорова, Настя не имела понятия, но точно знала, что дела эти были неотложны и с него она потребует проценты. Чего — она пока не придумала, но обязательно поразмышляет об этом накануне и в течение последних десяти минут, которыми обозначила край.       Холод пробирал до костей, и девушки сошлись на общем решении вернуться в стены университета. Даже в плохо отопляемом холле было теплее, чем на уличной стуже.       Часы показывали полшестого, десять минут давно прошло, и с каждой секундой Настя ощущала нарастающее разочарование.       Она ведь так рассчитывала провести этот день в компании Космоса, строила планы, навоображала себе всякого и сейчас стояла возле доски расписаний как в воду опущенная. Вот и верь ему после этого!       Разговор стих, обсуждать больше было нечего, и Максакова почувствовала острое желание покурить.       Оставив сумку на Олю, Настя выбралась на крыльцо МГУ и закурила. В это время народу было уже не так много, а те, кто сновал туда-сюда по территории университета, совершенно не обращали на студентку внимания.       В последнее время это вообще стало делом привычным — игнорировать окружающих людей, прятать глаза в землю, на носки своих сапог или камушки под ногами, уходить далеко в свои мысли о личных заботах и забывать смотреть по сторонам. В буквальном смысле.       Максакова всё больше замечала этот хмурый озабоченный взгляд и неулыбчивое выражение лиц. Всему виной совсем дурная осенняя погода.       А может, что-то иное, невидимое, но ощутимое…       Из размышлений её вырвали громкие автомобильные гудки. Повернув голову на звук, Настя заметила огненный Линкольн. Он знатно выделялся среди однообразных советских машин и блатных девяток, мелькающих на проезжей части; светился, как Олимпийский огонь!       Немного погодя из него вышел Космос в своём новеньком чёрном пальто. Настя давно успела оценить приобретение друга, но сейчас, когда он шёл ей навстречу уверенной походкой, она не могла оторвать глаз. Высокий, красивый, статный…       Точно подлецу всё к лицу!       Максаковой хотелось выпалить «Где ты был?!» или разразиться гневной тирадой разочарованной девушки, которой спутали все планы и оставили в дурочках, но Космос настиг её неумолимой стихией. Положил руку на шею, ласково касаясь большим пальцем скулы, и поцеловал в щёку.       — Заждалась, родная?       Нежный взгляд знакомой синевы не оставил в Насте прежнего запала, только отголоски обязательного возмущения. Не отталкивая от себя мужчину, но отстранившись и спрятав улыбку в сомкнутых губах, она сумела зыркнуть на него возмущённым взглядом.       Весьма красноречиво, потому что Холмогоров тут же подобрался, выпрямился, а руку не убрал, только сместил на девичье плечо.       — Я, конечно, знала, что дамам положено опаздывать на свидание, но не на полтора часа! — и всё же оставить казус без комментариев Максакова не могла. — В следующий раз уйду, так и знай!       — Так это свидание?       — Не цепляйся к словам! — Настя дёрнула головой, скрывая за волосами заалевшие щёки. — Так где пропадал, герой?       — Да там…       — Скажешь, что неотложные дела — получишь в лоб!       — Поумерь пыл, моей вины здесь нет! Если хочешь кому-то в лоб дать — это к Кате, её рук дело! — Космос тоже был недоволен сложившимися обстоятельствами, но старшая Максакова редко обращалась к нему с просьбами, а значит, дело было действительно важным. — Сестру твою катал от больницы к больнице!       — Ой ли?..       — Нервы мне все вымотала, мама мия! То ей музыка моя не нравится, то компания, то вообще укачивает и Линкольн для неё — корыто! Ну что она понимает, а? Моль медицинская! — Космос перевёл дух, сделал короткую затяжку протянутой подругой сигаретой и бросил её под ноги. — Она у меня столько крови выпила, на месяцы вперёд!       — Бедный! — Настю всегда забавляло то, каким тоном Космос жаловался на проделки Кати. — И как ты вытерпел?..       — Сам в шоке!       — Вручу тебе медаль!       — Нарисованную?       — Могу и шоколадную, ты заслужил.       — Медали будет мало, знай.       — Памятник поставлю, за такие-то заслуги!       — Да нахера мне памятник? Ты лучше обними, полезнее будет!       — Подлиза!       Настя не без удовольствия примкнула щекой к широкой груди, ощущая себя в полной безопасности в кольце сильных тёплых рук. Не смогла отказать себе в слабости, чувствуя острую необходимость оказаться совсем близко с субъектом своих вечных переживаний.       В подобные моменты Максакова забывала об окружении, и ей это начинало нравиться всё больше и больше. Засасывало в пучину, а выбираться не было абсолютно никакого желания — слишком хорошо ей было здесь, подле близкого человека.       Космос, мазнув гладкой щекой по растрёпанной макушке, прижал девушку к себе ещё ближе, хотя между ними нельзя было всунуть и линейки. Даже мороза не чувствовалось, хотя Настя спустя время начала мелко подрагивать и переминаться с ноги на ногу.       — Замёрзла? — растирая хрупкие плечи, поинтересовался Кос необыкновенно низким пробирающим голосом. У Насти по спине пробежали мурашки, и неожиданно закравшаяся мысль заставила её слегка смутиться.       — Чутка, — отрицать было бесполезно, — но ты неплохо греешь.       — Поэтому прижалась, как котёнок?       — Вынужденные меры.       — И всего-то?       — А ты губу раскатал?       — И мечтать запретишь, красивая?!       — Мечтай сколько влезет, главное о реальности не забывай!       — Что ещё прикажет дочка полковника?       — Забрать меня отсюда и поскорее! Ну Кос, не морозь меня…       — И моего коня! — Холмогоров засмеялся и получил лёгкий тычок маленьким кулаком в бок. — Но кто ещё кого морозит, между прочим!       — Это лирика.       — А доказательства? Без них не поверю!       — Учись верить на слово.       — Не в то время живём, чтобы всем на слово верить! Наська, оглянись, сейчас же у всех рожи хмурые, злые, и пиздят как дышат! Осторожнее надо быть.       — Что-то ты не особо осторожничаешь.       — А с тобой по-другому не получается, ты особа вредная.       Настя подразумевала иное, делала акцент на небезопасной работёнке лучшего друга, но то, в какую стезю склонил разговор Кос, ей тоже нравилось. Эта тема была насущной и точно требовала обсуждения, но стоять и дальше в ноябрьский мороз на крыльце университета Максакова не имела желания. В машине теплее и уютнее, а ещё можно включить магнитолу и раствориться в музыке.       — Я только сумку заберу, — Оля наверняка не слишком расстроится скорым уходом знакомой, а Настя только рада была сменить компанию. — Ты главное не уходи, слышишь?       — Куда я от тебя?..       Долго ждать не пришлось — Максакова вылетела из университета пулей, постукивая каблучками сапог, и если б не крепкие руки Холмогорова, наверняка бы отбила себе все места, поскользнувшись на замёрзших ступенях. Но её снова поймали в объятия и, судя по хватке, совершенно не собирались отпускать весь оставшийся вечер.       Настя не была против таких перспектив, наоборот, именно такие картинки рисовало её богатое воображение в последний месяц. И что изменилось?.. Космос всё так же близок ей и болтает без умолку по ночам, когда они, связываясь по телефонным проводам, мешают домашним спать. Совсем как в детстве… Всё так же он не сводит с неё глаз и спешит заполнить каждую минуту её жизни своим присутствием, называет ласково. Но на этот раз Настя не противилась такому напору и с понятием причин не выстраивала стену непонимания, а изменила взгляд на окружающий мир, на Космоса, с которым её связывала не только давняя тесная дружба.       В этом была заслуга Сашки Крыловой: ткнула носом, как котёнка, но так ласково и по-свойски, без осуждения и слов в лоб. Этого Максаковой хватило, чтобы задуматься, а дальше поезд набрал обороты сам собой. Нужен был только толчок в правильном направлении.       Покручивая в голове события давних лет, Настя ясно понимала: Кос всегда был ей близок, и именно в его руках она чувствовала себя как дома. Там безопасно и уютно, её обогреют и защитят от всяких внешних невзгод без лишних слов и требований. Именно поэтому она всегда позволяла Холмогорову согревать её спину возле подъезда, и это считалось нормой… А все вокруг ведь знали, что происходит и куда катится мир, но молчали, ждали, пока сами созреют.       И сжимая руку Космоса своей, Насте становится невероятно смешно. По ним плачет Мосфильм и Эльдар Александрович!       И не только по ним, потому что ходили в друзьях ещё одни, обиженные иронией судьбы.       Настя смутно понимала, что происходит между крылатым дуэтом и какие перспективы им светят, но видела, как Сашка мучилась от всего происходящего и клонила голову ближе к груди при упоминании Пчёлы. От этого сжималось сердце. Хотелось как-то помочь или перемотать события до лучших времён, но она была полностью бессильна в этой ситуации. Всё зависело совсем не от неё, и только Витя с Сашей знали правду целиком, как и то, что чувствуют на самом деле.       Но Пчёлкин тоже был ей не чужим человеком, другом детства, и за него Настя также питала волнения.       — Так что, глухо? — Максакова хотела аккуратнее прощупать почву, интересуясь о важном как бы невзначай, но это мало получалось. — Совсем ни слова о Сашке?..       — Да ничего этот жук не говорил, — Космос не заподозрил подвоха и крутил колёсико магнитолы, пока светил красный. — А если к нему с расспросами полезть, то он вообще нихера не скажет! Знаешь же его, упёртый, как баран!       — У меня дежавю, только голосом Вити!       — Не верь всяким, слушай своё сердце!       — Да вы романтик, Космос Юрьевич.       — Говорил же, не недооценивай меня! — загорелся зелёный, машина тронулась с места. За окном посыпал снег огромными, чуть влажными хлопьями, кружась в такт сладкому голосу Сандры в салоне. Подкинутые Крыловой кассеты были кстати.       — Мой косяк, готова признать.       — А покаяться?       — Как только, так сразу! — Настя пропустила смешок и отвела взгляд от окна снова к мужскому профилю, так радующему глаз. — Но мы не об этом размышляли.       — Сдалось тебе сейчас о крылатых говорить? — Холмогоров не мог понять, зачем в такой хороший вечер поднимать подобные темы. — Сами разберутся, не маленькие.       — А то и видно, как они разобрались, — Настю путали противоречивые мысли, и ей просто хотелось наконец увидеть счастливых друзей вместе. Не секрет, что Витя и Саша после последнего разговора не знали, как быть, и тут требовалось либо время, либо случай. А может, Максаковой руководили совершенно иные эмоции. Сделать счастливыми всех вокруг так же, как счастлива она сейчас. Совершенно дурацкие мысли, но остановить поток сознания было выше её сил.       — И что ты предлагаешь? Закрыть их в одной комнате и устроить тёмную?       — Можно и без тёмной, фантазёр.       — Тогда ставлю сотку, что потом из этой комнаты мы их сами не выгоним.       — В том-то и смысл, — и всё же эта затея была не чем иным, как шуткой и попыткой понять, как дела у Вити. О делах сердечных Настя с ним никогда не разговаривала, да и Пчёла в кругу близких друзей редко вываливал все свои переживания наружу.       Такой вот человек Витя Пчёлкин, сам себе на уме.       Но Космос точно знал больше, чем говорил, и закрались подозрения о личном разговоре между этими двумя, а то и с Филом — человек он понимающий. Но вряд ли весь вечер они болтали о любовной неразберихе Пчёлкина. У них были куда более насущные и важные дела, а весточки Белова с Урала давали им верный курс.       Настя знала об этом вскользь, из обрывков разговоров, но могла сложить приблизительную картину и понять, куда идёт весь этот дружный коллектив.       Непротоптанной тропой в лес неизвестности.       И все вчетвером.       Фил, всегда опиравшийся на решения Белого, как самого здравомыслящего из троих его друзей, сделал окончательный выбор в пользу мутных московских дел. Если бы не Саша, Валера вряд ли повёлся на россказни клоунов о хорошей жизни и больших деньгах, предпочитая выбирать из мирского и того, что приходилось по душе. Красивые рассказы Пчёлы с Косом редко его подкупали, а вот с мнением Саши он всегда считался. Видел в нём человека неглупого, дальновидного и рассудительного. Уж он-то видел перспективы и оценивал ситуацию со всеми рисками.       А значит, дороги назад уже не было.       Позже эта мысль ещё не раз посетит Настю, но это будут совершенно другие времена. А пока её волновали только не самые приятные перспективы и ладонь Космоса на своём колене.       Поглаживая выступающие вены и длинные пальцы, она рисовала в голове приятное продолжение вечера.       И только когда на часах давно было за одиннадцать, а Линкольн держал курс в сторону родных кварталов, Максакова решилась поинтересоваться о недалёком будущем.       — Ты завтра занят? — хотелось и выходные провести в компании Космоса, о чём красноречиво говорил и Настин взгляд. Золотистый взор, полный надежды и ласки, пленил Холмогорова, и отвести глаза в сторону пришлось только из-за необходимости вести дальше.       — Весь твой.       — А послезавтра?       — И на всю жизнь.       — Серьёзное заявление.       — Я вообще человек серьёзный, имей в виду.       — Особенно когда напиваешься и «Мурку» завываешь.       — Мой репертуар этим не ограничивается, — Линкольн, мерно покачиваясь, въехал во двор. В салоне снова играла Сандра, так полюбившаяся Насте за время их осенних поездок. За окном по-прежнему кружили снежинки, покрывая влажную землю пуховым одеялом. Оранжевый свет уличных фонарей разрезал темноту мягкостью бликов, подсвечивал пелену падающего снега и путался в Настиных волосах, глазах, и без того отдающих сиянием бронзы.       — Верю, слышали! Уши в трубочку…       — Заноза ты, Наська!       — Какая есть.       И то ли так совпали звёзды, то ли Холмогоров слишком удачно подобрал мгновение, глуша мотор, но в резко образовавшейся тишине отчётливо прозвучало:       — И такой люблю.       Сомневаться в искренности сказанных слов Максакова не могла — кожей чувствовала, что правда, и синие глаза напротив не скрывали от неё ничего. Смотрели неотрывно, любуясь, и столько нежности в них было, что горсть мурашек бросили за шиворот, заставив осознать происходящее.       Понимая бесповоротность момента, Настя приняла единственно верное решение.       — Тогда поцелуй меня…       Этих слов, тихих, но уверенных, Космосу хватило, чтобы более не задумываясь потянуться вперёд и припасть к желанным губам.       Максакова прикрыла глаза, устроив ладонь на гладкой мужской щеке, и окончательно растворилась в моменте. Широкая ладонь Холмогорова на скуле только придавала теплоты и уверенности; пальцы, путающиеся в мягких волосах на затылке, расслабляли.       К этому моменту они так долго шли, трепали нервы друг другу и окружающим, чтобы наконец-то осознать: любовь настигла их. Вне всяких условностей и времени.       Целуя Настю, Космос мог с уверенностью заявить, что так и должно было быть. И что девушка в его руках, чьи губы так трепетно касались его, самое ценное в мире сокровище. И он будет его беречь, огородит от всех проблем и несчастий, чтобы всегда любоваться родными карими глазами, любимым лицом, улыбающимися губами. Подарит лучшую жизнь, которую она заслуживает…       Увлечённые друг другом не считали времени, продолжая тонуть в омуте чувств, но домашние законы всё ещё были сильны. Пора было расставаться.       Старшие Максаковы давно были дома, и для своего успокоения просили дочерей не пропадать без вести, отзваниваться, в случае чего. Время близилось к полуночи, а Настя с восьми утра так и не появлялась в родных пенатах.       — Пора… — Максакова слегка отстранилась, не находя в себе желания убирать руки с горячей шеи. Космос держал одну свою ладонь на девичьем затылке, другую — на талии. Прикосновения были приятны…       — Уже убегаешь?       — Мама с папой волнуются. Я вчера сказала им, что недолго с тобой погуляю… И сейчас мы оба рискуем получить по шее.       — Готов взять вину на себя.       — Благородство не спасёт.       — Брось, Насть, мне не впервой получать по шапке от дяди Андрея, — Максакова хохотнула, вспоминая прошлое. — Но я всё улажу, заболтаю его так, что он о нашем проколе в жизни не вспомнит!       — В этом тебе равных нет…       — Столько лет тренировок не прошли зря.       — Проводишь до подъезда?       — До самого порога. А то украдут ещё, такую красивую.       Настя, смеясь, коротко прикоснулась к губам Коса и вылезла из машины.       Холмогоров нагнал её у самого подъезда, чтобы привлечь к себе за гибкую талию и снова поцеловать, пока на них падал снег, а свет фонаря лез под веки.       Космос понимал, что пути назад больше нет — он похоронен под ласковым сиянием солнечных глаз, и это лучшее, что могло случиться с ним в ноябре 89-го.