… И пыльные тропы любви, Минорный аккорд пустоты… С. Дворецкий
Книга Огненных Страниц не выходила у меня из головы. Каждый раз поутру, когда Джуффин присылал мне Зов, я вздрагивал — мне казалось, что сейчас я снова услышу холодный тон того редкостного мерзавца, которым он предстал в этой книге. Я внимательно вглядывался в глаза Мелифаро — вдруг я снова увижу там равнодушие и презрение? А Меламори… мне было стыдно в этом признаться самому себе, но я перестал доверять ей. Как бы ни боролся я с призраками этого злосчастного наваждения, они упрямо возвращались и не желали покидать меня. Когда я не заставал Шурфа на работе, оба моих сердца делали кувырок назад. С дрожью в голосе я спрашивал: «А где сэр Шурф?», до одури боясь услышать в ответ, что он подал в отставку. Коллеги посмеивались надо мной, говоря, что я не могу жить без него. Шурф выслушивал эти шуточки с каменным лицом и никак на них не реагировал. И я долго не мог читать стихи. Как рассказал мне тогда Дримарондо, для поэзии периода Древней Династии было характерно стремление внести в свои произведения магический заряд, который превращал их в ритуальное заклинание. Я очень боялся нарваться на такое стихотворение и снова стать жертвой какого-нибудь зловредного колдовства. Если бы в этот период мне встретился Лойсо Пондохва, он бы, наверное, посмеялся надо мной. Напомнил бы мне, что вся наша жизнь — это только сон, и мы ничего не можем знать наверняка. И вся наша так называемая реальность — всего лишь морок, навеваемый нам неизвестными силами и с неизвестной нам целью. Но, по счастью, Лойсо мне не встречался. Я старался, как мог. Я не мог позволить глупому наваждению взять над собой верх. Я выдергивал сомнения из своей души, как выдергивают хозяева сорняки на своем огороде. Но иногда они прорастали снова, и приступ удушливой тоски валил меня с ног. И все приходилось начинать сначала. В один из таких дней я понял, что мне не справиться самому. И я пошел… к Шурфу, конечно. Я сидел на траве у него в саду, а он слегка покачивался на своих любимых качелях. Он выслушал меня, и я ждал, что он мне скажет. — Ты знаешь, Макс, — произнес он наконец после минут пяти задумчивого раскачивания, — я могу рассказать тебе историю человека, читавшего такую же книгу незадолго до тебя. Он встал с качелей и уселся рядом со мной на траву. — Его звали Лехим Тац, и он жил недалеко от Гребня Ехо. Каждый день на мосту, идя к себе домой, он встречал девушку, переглядывался с ней, но никогда не подходил к ней и не заговаривал. Он понимал, что нравится ей, но у него была семья, жена, дети, и вообще он был вполне добропорядочным гражданином. Ты спросишь, откуда я все это знаю? Когда мы пытались найти, где этот несчастный раздобыл свою Книгу, сэр Кофа собрал всю информацию о нем. Он нашел сестру этой девушки, и та рассказала, что ее сестренка была безнадежно влюблена в этого человека. — А почему сестру? — удивился я. — А сама девушка что? — Она к тому времени умерла. Впрочем, девушка оказалась ни при чем — книгу своему супругу подсунула жена. Эта глупая женщина обратилась к одной ведьме на Сумеречном рынке с просьбой приворожить ее мужа, так как сомневалась в его верности. — Бред какой, — сказал я, — бедный малый! — Да, — кивнул Шурф. — Но я не к тому веду. Просто, зная эту историю, я был чрезвычайно удивлен стихами, которые нашел потом в Книге этого несчастного. — И… о чем они были? — О неразделенной любви. — То есть… Книга еще и попадает по назначению? — изумился я. — Каждому свое?! — Возможно, — спокойно ответил Шурф. — Я не владею информацией о других пострадавших от творчества Дрогги Аринриха и не могу утверждать с полной уверенностью. Если данный случай произошел относительно недавно, то предыдущие достаточно далеко отстоят от нас во времени, и найти сведения о них не представляется возможным. К сожалению, — добавил он. Я вдруг с удивлением обнаружил, что мне стало гораздо легче. Что такое мои нынешние терзания в сравнении с нелепой смертью того парня? Было бы хоть за что, а то так, из-за пустой ревности… — Шурф, — внезапно спросил я. — А ты случайно не помнишь те стихи? Ну, из его Книги? — Случайно помню, — кивнул Шурф, — не самый удачный образчик творчества магистра Дрогги. — Прочтешь? Шурф слегка поморщился. — Ну, если тебе хочется…Умри, но забудь Оставленный путь, На тропах любви Все ноги в крови. Умри, но услышь, Как в гулкую тишь Бросает слова Кто дышит едва. Умри, но ответь, В закатную медь Кто любит тебя — Простит, уходя.
Я молчал. — Я же говорю — полная ерунда, — меланхолично заметил Шурф.